Положив трубку, Приходько сказал Наташе, дежурной и медсестре:

– Велено, сдать его в детский дом. Ну и правильно, не первый раз. Тут в двух кварталах есть такой. Директор Любовь Степановна – всегда выручала, лет двадцать работает там, опыт у нее на такие дела. Она знает, что дальше делать.

…Увидев найденыша, Назарова расцвела в улыбке, присела на корточки, протянула руки:

– Ой, кто-то к нам пришел! Маленький, иди к маме!

Любовь Степановна взяла мальчика на руки, и тот неожиданно обвил рученьками ее шею.

– Пойдем ко мне, покушаем… Верочка, – сказала нянечке, – быстренько ко мне в кабинет обед для малыша, для начала только легкий, ну ты сама знаешь.

Насколько был голоден ребенок, она поняла сразу: мальчик съел все и супчик и рисовую кашу, обтерев кусочком хлеба тарелочку, и, выпив компот, выловил все фрукты.

С болью в сердце Назарова смотрела, как он ест. Она давно поняла, что детям в детском доме хорошо не только, когда они здоровы, общительны, заняты играми, но и когда с удовольствием кушают.

Детский дом прошел через всю ее жизнь. Родилась в сороковом. Отец погиб на фронте в первый же год войны, мать умерла в блокадном городе. Трехлетнюю девочку удалось эвакуировать вместе с детским домом в Челябинск.

В сорок пятом детский дом вернулся в Ленинград. Люба воспитывалась в этом детдоме, получила в 17 лет аттестат зрелости, осталась работать в нем нянечкой, а, поступив в вечернее педучилище, стала воспитателем. Вышла замуж, через год развелась – муж оказался неисправимым алкашом. Слава богу, не успели завести детей. Больше она к замужеству не стремилась, слишком много драматических историй детей своего же детдома стали для нее наукой жизни.

Назарова стала директором в двадцать пять лет после ухода предшественницы на пенсию. У Любови Степановны был свой личный опыт – на отрицательных примерах делала выводы, что недопустимо в стенах родного для нее этого дома. И когда была ребенком и когда стала работником, видела грубость, невнимательность, лень нянечек, воспитателей, преподавателей, медсестер. Знала, что домой уносят сэкономленные продукты.

Мизерные заработки персонала, в том числе и ее директорский оклад, для нее никогда не было оправданием воровства. Безжалостно увольняла несунов, сутками работала, когда не хватало сотрудников. Работала на износ, ее зычный голос гремел на этажах, но дети не боялись, так как знали, что она гоняет нерадивых няней и воспитателей.

К детям же Любовь Степановна относилась с искренним материнским чувством, поскольку сама же прошла через такое ущемленное детство. И они отвечали ей тем же – тянулись к ней, ласкались, обнимали ее, громко радовались, когда она объявляла о прогулках с нею.

Назарова жалела их всех и каждого персонально. Умом понимала причины отказов родителей от своих детей, но сердцем не прощала это никому. Особую боль испытывала от брошенных малышей на улицах, которые легко могли стать и становились жертвами нелюдей или погибнуть от холода, голода, травм и болезней, о чем тоже знала не понаслышке.

Она очень настороженно относилась к усыновлению детей вообще, а ее (всех детей в детском доме она считала своими) детей особенно.

Она, в принципе, понимала, что детям будет лучше в семье, но знала и о том, что иногда детей усыновляют не ради ребенка, а для себя любимых, что не так уж и редко приводит к отказу от усыновления и возврату ребенка. И это самая жуткая трагедия, которая причиняет незаживающую психологическую травму ребенку.

Любовь Степановна, став самым молодым директором в системе воспитания и содержания сирот, проявила мудрость руководителя в создании коллектива единомышленников, причем делала это не по принципу «новая метла…», да и какая она «новая», а последовательно, поштучно меняя персонал.

Уходили пожилые кадры на пенсию, изгонялись схваченные с поличным те, кто уносил продукты, медленно, но упорно она избавлялась от нервных нянечек и воспитателей, срывающих свои личные проблемы и настроение на детях.

Замену им искала не путем объявлений или направлений к ней районным отделом народного образования, то есть РОНО – бюрократической машиной, а в педучилищах, медицинских училищах, в пед- и мед- институтах. Она находила контакты с руководителями, получала доступ к данным о выпускниках, тщательно изучала их, беседовала с преподавателями и, разумеется, с потенциальными кандидатурами.

Это была рутинная, отнимающая колоссальное время, работа. Иногда Назарова делала это на грани фола, вторгаясь в личную жизнь девушек, их персональных качеств.

Выбрав подходящую, согласную работать в ее детском доме, она на уровне оперативной деятельности углубленно собирала информацию у родственников, соседей, подруг, в каких условиях проживает, с кем дружит, какой имеет характер, каковы слабости и даже интересовалась – какие книги берет в библиотеке объект ее изучения.

Цель была одна – простая, но объемная – ей нужны бескорыстные романтики, безумно любящие детей, готовые придти не на год-два, а на постоянную, без побега, трудную, но благородную работу.

Ей нужен коллектив, в котором все друг другу доверяют, без примитивных интриг, женских капризов и закидонов, выдержанных, доброжелательных и, главное, способных обеспечить достойную, спокойную, интересную жизнь детдомовцев, ущемленных житейскими обстоятельствами, лишенных родительской ласки и заботы.

За двадцать лет Назарова добилась своей цели – девяносто воспитанников от трех до восемнадцати лет и двадцать взрослых – одна семья, в надежности которой не сомневалась.

Это имело для нее особое значение: дети живут, растут в семье и воспринимают все вокруг себя как должное и естественное. И все – таки, вопросы усыновления эпизодически возникали. Директор давала согласие только в случаях ее собственной уверенности в безошибочности оценки конкретной ситуации. Несмотря на недовольство и даже жалобы некоторых будущих усыновителей, она, так же как и по своему персоналу, проводила неофициальную проверку, не доверяя формальным заключениям комиссий по делам несовершеннолетних.

И ни одного согласия она не дала на иностранное усыновление. В первый же заход Назарова поняла, что люди и фирмы, готовящие такие материалы, делают это на коммерческой основе. В той первой попытке наивная американская пара откровенно рассказала ей, сколько долларов оплатила у себя на родине и здесь в России.

Любовь Степановна была поражена алчностью людей, по существу, торгующих судьбой маленьких соотечественников.

Но даже не это вызывало у нее сопротивление, понятно, что оформление документов, работа переводчиков и прочее, неизбежно требовало не малых расходов.

А другие неофициальные оплаты – это из области доказанности, сегодня сказали, завтра откажутся от сказанного.

Главная причина в другом – ребенок покидал ставший для него родной дом, выбывал за рубеж и реального контроля его дальнейшей жизни не будет. Никакие фото и видео материалы, акты обследования, посулы и уверения ее не убеждали. Трагические случаи с усыновленными иностранцами детьми, в перестроечные времена, пусть даже один на тысячу, только усиливали ее позицию.

От исков иностранцев, пытающихся через судебные процедуры, заставить отдать ребенка, Назарова отбивалась законным способом, поскольку отечественные усыновители имеют приоритет перед иностранцами. На эти случаи у нее был проверенный резерв ждущих своей очереди приемных родителей, которым и передавался ребенок до вынесения судебного решения.

Получала она угрозы, не только о дисциплинарной и судебной ответственности, но и физического принуждения. Независимая, бескорыстная, безапелляционная директор не боялась никого и посылала всех посягателей куда подальше, интеллигентно, но категорично.

Однажды, она не пришла утром на работу и не предупреждала накануне, что задержится с приходом. Домашний телефон не отвечал (сотовых в то время не было).

Ее зам Марина Борисовна недоумевала – такого еще не было: Назарова всегда выходила на связь, если что-то случалось с ней. К вечеру уже гудел весь коллектив и дети тоже.