– Ну, как ты думаешь, что на этот раз устроят нам наши дорогие господа актёры? – интересовался Лысаков.

– Как всегда, одно и то же. – уныло шутил Илья, устраиваясь на галёрке.

– Зачем же я тогда купил билет? – плаксиво куксился Коля, и оба смеялись в белые платочки тетрадей.

Настасья Ивановна, главный режиссёр, начала с актёрских монологов. После формального вопроса «есть ли желающие?» полная учительница начинала медленно расхаживать между рядами, заглядывая в лица своих подопечных и тем самым собственноручно выявляя «желающего». Добрая половина класса понуро уставилась в толстые книги, будто пытаясь за ними спрятаться. Игра в прятки меньше всего удалась маленькому вихрастому Смирнову, который, по мнению главного режиссёра, и оказался желающим. Смирнов нервно, но уверенно поднялся, снова ударившись коленом о парту, прошёл на сцену и запел звонким дискантом: «Быть или не быть – вот в чём вопрос!» В течение двадцати минут работал конвейер: все «желающие» демонстрировали своё искусство в чтении великого монолога. Жители удалённых регионов, в меру ли своей удалённости, в меру ли своей испорченности, видели знаменитое изречение Гамлета несколько в ином свете. Ситов, например, предложил такой вариант: «Пить или не пить – о чём вопрос!» Пашка Воронин явился автором «Бить или не бить жену до слёз?» Лысаков же, всё так же снисходительно глядя на страдающего «Гамлетом» Булкина, придумал «Брить или не брить скинхэдам нос?» Как жаль, но главный режиссёр не мог оценить такие гениальные варианты всерьёз. Когда монолог уже изрядно приелся, Настасья Ивановна вежливо предложила актёрской труппе перейти к обсуждению трагедии. Зрители и актёры были довольны. Режиссёр тоже. Каждый раз разговор, начинаясь с заданной темы, сводился к одному и тому же – горячему спору Кати Рябининой, Вани Краснова и ещё кого-то о «злобах наших дней». К концу урока литературы Илья уже не сдерживался от хохота. Поначалу ему это всё сильно надоедало, но вскоре стало даже забавлять, а иногда он и сам дерзко вступал в словесные баталии. В этот раз первой карту бросила Катерина, начав с обсуждения главной темы и идеи шекспировской трагедии.

– Гамлет… – загадочно произнесла Рябинина. – Вы знаете, когда я его читала, буквально, слёз не могла сдержать. Он так одинок… Он ополчился на весь мир!

– Ближе к теме. – поправила Настасья Ивановна.

– Хорошо. – сказала Катя и, пространно взглянув в потолок узкими, веснушчатыми глазками, выдала:

– Главной темой произведения является острая полемика патриархального феодального общества и нового человека, живущего по законам Ренессанса.

«Какая память!» – усмехнулся Илья, проверяя отличницу по учебнику.

– Главная идея – показ нелепости, необычности, но вместе с тем интеллектуального и нравственного превосходства нового человека, Гамлета, перед рутиной датского общества. – Катя была довольна своим ответом и решила тут же добавить от себя:

– А Офелию он всё-таки зря так … наколол…

– Садись. Молодец! – учтиво произнесла полная Настасья Ивановна, сделав вид, что последней фразы она не расслышала.

– Кто желает добавить что-нибудь к сказанному? – вопросительно прикрикнул режиссёр. Никто не желал.

– Хорошо. Тогда перейдём к образному строю произведения. Для начала такой вопрос. Какой персонаж вам больше всего понравился?

Рябинина и Краснов сразу потянулись к потолку, Смирнов тоже решился и робко приподнял руку, стукнувшись локтем о парту.

– Опять одни и те же! – недовольно ухнула Настасья Ивановна и лукаво оглянула класс. – А послушаем-ка мы Костю Ситова. Костя! Какой герой или персонаж пришёлся тебе по душе?

– Могильщик! – серьёзно и нарочито тупо произнёс долговязый Ситов и снова взорвал класс.

– Как?.. Почему? – растерялась сначала учительница, но тут же предложила:

– Поясни тогда, хотя бы!

– Пояснить? – довольно пробасил Костя. – Да я вообще могильщиков уважаю. Люди они смелые, трупов не боятся. А вдруг какой зомби встретится, – Ситов скорчил гримасу (класс лежал), – а могильщик его лопатой по чайнику – бац! Вот те и весь зомби!..

– Ладно. Садись давай, зомби! – сдерживая смех, процедила Настасья Ивановна и великодушно кивнула в сторону Смирнова. Смирнов, немного растерявшись, привстал и снова чем-то ударился о парту.

– Мой любимый герой, – нерешительно начал он, тупо глядя на доску, – принц датский, Гамлет.

«Оригинальная точка зрения.» – прокомментировал Лысаков.

– Обоснуй своё решение! – предложила Настасья Ивановна.

Смирнов почему-то занервничал и поэтому, видимо, стал лихорадочно листать учебник, но потом, припомнив что-то из своей вихрастой головы, уверенно прогнусавил:

– Мне он понравился, потому что он…новый человек!.. – Смирнов был так рад своему ответу, что снова обо что-то ударился.

– Так что же значит «новый человек» в твоём понимании? – продолжала гнуть свою линию полная Настасья Ивановна.

Этот вопрос вверг бедного ученика в шок.

– Бьюсь об заклад, он до сих пор делает в штаны и спит с ночником. – тихо смеялся Коля.

Смирнов же, справившись с шоком, отвечал, неуверенно глядя в глаза главному режиссёру:

– А может… Гамлета называли новым, потому что он был самый… настоящий?..

– Да нет же! – брезгливо отрезала Настасья Ивановна.

Разбитый Смирнов упал на место, но тут же, стиснув зубы, приглушённо взвыл от боли: кто-то уже успел подложить на его стул большую, острую кнопку. Лысаков тихо захихикал и уже готов был расхохотаться, но Илья мрачно осадил его:

– Я бы на тебя поглядел, жирный, как бы ты-то взвыл!..

– Э, ты чего это?! Я ж ему не подкладывал…

– Какая разница! Ты что ли не видишь?! Мы сами сделали из него урода! Мы сами выбиваем из него человека, как песок из ковра!

– Ну… и что предлагаешь? – уже серьёзно съехидничал Лысаков. Илья молчал.

– То-то! Эдакие чудаки на букву «м» нужны обществу. Оно на них отыгрывается, отдыхает… Всё верно придумано! Причём, Смирнова никто не заставлял становиться «раком». Он сам прогнулся! Он сам выбрал роль, сам надел маску!

– Не дай Бог ему стать учителем… – чуть слышно подытожил Илья.

– То есть?

– Тогда отыграется он!.. И на наших с тобой детях, дружище!

Лысаков хотел что-то возразить, но тут класс озарил зычный баритон Паши Воронина, неформала местного значения.

– Мне кажется, Гамлет их всех считал за дураков. Особенно Полония. И правильно делал. Взять, хотя бы, этого… – Пашка элегантно пощёлкал пальцами, – этого… Озрика! Надушенный, благоразумный франт, только души-то и нет! Пусто! В таком примитивном, с точки зрения нравственности, обществе единственным выходом для Гамлета была смерть, которую он торжественно и принял, отмстив напоследок «неразумным хазарам».

– Браво! – язвительно прыснул Лысаков. Он не любил Пашку. Лохматый же Воронин продолжал свою «неформальную» речь, плавно выводя русло древней реки в океан современной жизни:

– И среди нас есть «гамлеты», люди без вины виноватые, попросту попавшие не в своё время. Слишком многое понимая, они не многое могут изменить и зачастую уходят от жизни. Их обвиняют, называют слабыми, но не видят одного – попадая в ритм жизни, человек забывает ритм своего сердца… И Гамлет становится Полонием. А это конец. – Воронин закончил свою речь и, томно вздохнув, сел за парту. Он претендовал на роль Гамлета, хотел им быть… но не был. Хотел гордо выситься над толпой и безмолвно страдать. Но не страдал.

– «Синдром Рудина.» – чуть слышно прошептал Илья, будто ставя Воронину диагноз.

– Какой синдром? Ты о чём? – не понял его друг.

– «Синдром Рудина» – болезнь, которой страдает наш дорогой неформал.

Лысаков оживился. Илья же продолжал:

– Вот, ты взгляни на улицу, на наших с тобой ровесников! Справа, слева, сверху, снизу – сплошные группировки. Только впереди до сих пор никого ещё нет. Скинхэды, религиозные сектанты, партийцы-большевики, неформалы… Причём, большинство из них ни черта не смыслит в том, чему они себя якобы посвятили. Надо куда-то втиснуться, надо понравиться, выставиться! Престижно ведь, парень! Вот отсюда и эти пышные их красноречия: мы – непонятые «гамлеты», мы – сливки.