– Вот чёрт! Близко грохнул! – шепнул Илья.

– Ничего… – вдруг прямо за ухом ломано пробасил Лысаков.

– Ты-то здесь откуда?

– Перебрался, ничего не видно сзади.

– Ну, гляди…– Илья немного успокоился, сразу почувствовав опору в знаниях, сидящую на первом варианте, и лукаво эту опору окликнул:

– Слушай, Лысый!..

– Опять обзываться?! – обиделся Лысый.

– Ладно. Коля! Тебе никогда не казалось, что этого Смирнова в младенчестве уронили с высокой-превысокой кровати?

– Это невозможно! – скрывая смех строго заметил Лысаков. – Его бы сразу подхватило броуновское движение.

Илья хотел что-то возразить, но прозвучал следующий выстрел.

– Ситов! Неравенство.

– Где неравенство? У нас все равны! Демократия! – вяло откликнулся рыжий, долговязый Ситов и взорвал насупленную аудиторию.

– Молчать! – процедил педагог. – Неравенство, мой друг, которое ты сейчас будешь решать…

– А где?.. – всё так же пространно издевался Костя Ситов. Все учителя уже давно привыкли к нему… кроме классного руководителя.

– В Караганде! – не выдержал Сергей Николаевич и покраснел, как индюк, или даже, скорее, как помидор.

– Можно выйти? – спокойно продолжал Ситов.

– Куда?!!

– В Караганду. Вы же сказали…

– Ладно. Хватит! – осадил себя учитель. – К доске! Без вопросов!

Ситов вяло оторвался от стула, который под его джинсовым задом уже давно превратился в кресло-качалку, и, будто приплясывая, подплыл к учителю.

– Хитрец! Любого наколет! – язвительно усмехнулся Лысаков.

– Наглость – сестра таланта. – добавил Илья и снова умолк, видимо ожидая третьего выстрела, который незамедлительно последовал.

– А теперь решим уравнение вместе с классом. К доске пойдёт… Маша Ревина. – объявил Сергей Николаевич. «Хорошо…» – прошептал Илья и открыл тетрадь. Лысаков же понуро уставился в окно и закурил карандаш. Тем временем «златовласая Изольда» Мария прочеканила каблучками на помост и нежно взяла мел. Каждый выход этой мадам к доске для Ильи становился мучительным праздником. Снова играли в глазах солнечные локоны, обернувшие смуглое, кокетливое личико; под зелёной блузой гордо высилась упругая, нежная грудь. Спокойно же смотреть ниже маленькой юбки, обхватившей талию, Илья уже не мог: пушок над верхней губой брал своё. Бедный созерцатель снова слепо списывал с доски, нежно рассматривая «диковинную» Машу, и в сознании его вдруг всплыла фраза, неведомо откуда взявшаяся и тяжёлым басом осевшая где-то на дне: « Все они словно пластмассовые фрукты в вазе из горного хрусталя. Любуйся издалека, да не кусай – зубы сломаешь!» «Кто это мог говорить? – думал Илья, слушая голосок, звеневший у доски зазубренные правила. – По-моему, отец… Во сне? Или наяву?.. Опять путаю… Вот, чертовщина!» Илья недовольно поморщился и тут же был застрелен учителем:

– Пальцин! Маша не знает суммы кубов. Надеемся на тебя!

– Суммы кубов? – спросонья приподнялся Илья и вдруг представил два воздушных змея кубической формы, удаляющихся ввысь.

– А разве это возможно? – растерянно спросил он.

– Что?.. – удивился Сергей Николаевич, но тут же презрительно заметил:

– По-моему, вполне возможна твоя очередная тройка за год. Садись!

Илья рухнул за парту, пробурчал что-то неопределённое и великодушно подумал: «Только её не обижай!» Она же тем временем аккуратно выводила на доске свои любимые дробные черты.

– Какая прямая линия! – восхищенно шепнул Лысаков. – Тебе не кажется, что эта Ревина проецирует свои собственные мозги?

– Думаешь? – устало спросил Илья, хотя и сам прекрасно знал это. Он всячески пытался закрыть глаза на машину полую сущность и любить одну лишь пластмассовую фигурку – не получалось. Избавиться тоже не мог.

– Почему она такая? – почти беспомощно спросил Илья. Он хотел ответить сам, но опять вмешался Лысаков:

– Я тебе скажу почему. – поучительно шепнул он. – Главное, зри в корень!.. Как писал Прутков, кажется. Вся фишка в шнурках!

– В чём?..

– Извини… Всё дело в родителях. В семье всё дело, понимаешь? Если Катьку Рябинину, как ты сам говорил, предки-доценты сделали фанатом учебников, заучкой, то у Машки всё наоборот. Отец – крутой, дородный чел… человек, значит…

– Скоро придётся выдумать новую науку – «экология языка».

– Ну, извини… Больше не буду. В-общем, тятя её – «новый русский», как и у Ситова, и у Булкина…

– И у тебя.

– У меня другое дело…

– А отца-то её ты где видел?

– Всё скажу. Только не перебивай! По-жа-луй-ста!

– Хорошо.

– Ну вот, наша дорогая особа из более чем благополучной семьи. Счастье – телу, горе – мозгам. Хотя уверен, они у неё с рождения были цыплячьими. Но признай! Строить глазки ведь тоже наука!

– Самая что ни на есть прикладная.

– С помощью этой науки и папиных баксов Мария хорошо закончит школу, поступит в университет, получит нужную ей корочку, а потом, как когда-то её мамаша, выйдет замуж за совсем не нового «нового русского». Увидишь! А отца-то её я встретил очень просто. Помнишь, у Маши были проблемы с переводом в девятый класс из-за алгебры?

– Ну. И потом она невзначай получила «четвёрку».

– Теперь догадался?

– Дорогой папочка, такой же толстый, как и его кошелёк, пришёл бить челом за дочь, наверное, с бутылью вина и жирной пачкой «зелёных». Так? – хмуро улыбнулся Илья.

– Почти. – засмеялся Коля. – Только он не вино прихватил, а родимую…ха-ха…

– Знаешь, какая интересная штука! – задумался Илья. – На всякий обыденный случай из нашей жизни можно найти пример в истории. Эта челобитная машиного отца к Сергею Николаевичу чем-то напоминает мне челобитную Ивана Грозного к хану Семёну Бекбулатовичу, которого царь собственноручно посадил на московский престол.

– Что-то припоминаю… – задумался Лысаков и вдруг весь вспыхнул:

– Знаешь! Ведь Машка и Вася Булкин – два сапога пара! Как я раньше не додумался! Эти два олуха созданы друг для друга!

– Откуда тебе знать, сводник чёртов! – вдруг злобно шепнул Илья.

– Ты чего, – удивился Коля, – втырился в неё что ли?

– Нет! Это ты что-то разговорился! – вполголоса закричал Илья и двинул Лысакова в плечо.

Через пару мгновений своим пронзительным смехом разбудил школу звонок, и вся школа заткнула уши. Ещё через мгновение пёстрые толпы понеслись по коридорам, захватив и смешав с собою двух невзрачных девятиклассников.

3 ГЛАВА (урок литературы)

На уроке литературы всегда разыгрывался настоящий спектакль-тире-дискуссия. И проходил этот спектакль каждый раз по-своему курьёзно. Всё начиналось с того, что большой двадцатиминутной перемены не хватало на всех, и человек восемь по обычаю опаздывали. Так было и сегодня. Снова груды чревоугодников и чревоугодниц толпились на пороге, а полная, молодая женщина Настасья Ивановна вершила правый суд. Выслушав лекцию, искусно разработанную по композиции и образному строю, грешники спокойно, в шутку обижаясь садились за парты. На Настасью Ивановну вообще нельзя было обижаться: такой человек.

На уроке, как правило, присутствовали три передних ряда в лице посмертно заслуженной отличницы Кати Рябининой и маленького, вихрастого Смирнова, который на литературе почему-то оттаивал и даже мог сказать нечто умное. Отличался своими памфлетами и член молодёжной национал-большевистской партии Иван Краснов, низенький, полный паренёк, каждое выступление которого превращалось в политическую агитацию. Задние ряды, Сибирь, Камчатка и Чукотка, жили в это время своей подпольной жизнью и часто вообще забывали, на каком уроке они находятся. Наблюдать за деятельностью задних рядов было куда интереснее: кто-то увлечённо играл в «точки», кто-то писал похабные записки, кто-то тупо смотрел в окно… Единственными из жителей удалённых регионов, кто ещё вмешивался в официальную беседу учителя с классом, были неравнодушный к общественной жизни Паша Воронин и равнодушный ко всему Ситов, который ничего умного не говорил, а только взрывал класс очередной своей шуткой. Илья Пальцин и Коля Лысаков, успешно ведя подпольную жизнь, тем не менее успевали обсуждать и литературные вопросы, по которым крепко и напористо вела спор со своими оппонентами Катя Рябинина. Сегодня на повестке дня был «Гамлет».