До сих пор он не понимал, какой был замысел создателей, декорировавших «Дельфин» в момент его создания, и уже даже не планировал когда-нибудь разгадать эту загадку, просто придя к заключению, что два диаметрально разных прохода будут смотреться и ощущаться лучше, чем однотонные.

– А смысл всегда можно будет придумать.

Август в последние дни стал больше курить и отпускать шуток, что для брата не было сюрпризом: младший заметно нервничал в связи с приближающимся концертом. Для остальных его поведение лишь немного отличалось от обычного: Август чередовал серьезность с развязностью, просто сейчас промежутки между ними увеличились, а сами эти отрезки стали масштабнее и глубже. Музыкант чувствовал приближение важного момента в своей жизни, от которого не получиться ни отвертеться, ни сбежать, и он впервые в жизни не хотел, так как чувствовал колоссальную ответственность за всю небольшую семью «Дельфина», и, конечно, за брата, безмятежно окунавшего тоннель в мрак черного цвета.

Имея среди друзей и в штате Октавию, «Дельфин» сильно выиграл во всех отношениях. Во-первых, профессиональный дизайнер в перерождающемся театре был необходим кровь из носу, а во-вторых, единственная девушка среди артистов была незаменима с точки зрения вкуса и атмосферы. Октавия часто давала альтернативное видение того или иного элемента как декора, так и программы, что расширяло арсенал небольшого, но до предела наполненного креативом штата. Сегодняшнее состояние «Дельфина» практически точь-в-точь соответствовало изначальным черно-белым наброскам графита на ватмане, выданного творческой группой под руководством Луки и Октавии перед началом работ. После тотального очищения от остатков предыдущей жизни под нескончаемо льющийся джаз и блюз из полностью заменённой акустической системы театра, «Дельфин» принял освеженный, не законченный, конечно, еще образ, но уже способный удивлять всю новоприбывшую аудиторию.

Слабых мест по текущему положению дел у театра не было: «Дельфин» на сегодня не претендовал на зубодробительное технологическое шоу, но уже не отсиживался в ямах и подворотнях, боясь огней крупномасштабных театров. Братья вложили в это место практически всё, что было у них за душой и пазухой, рискнув большинством в своей жизни, и сейчас было похоже, что куда более беспечный Август переживал из-за этого больше, чем Лука. Старший брат верил в успех шоу младшего и старался оценивать его именно профессионально, а не с точки зрения участника и родственника артиста. Сейчас шоу должно было выстрелить, а антураж если не поможет его главным героям, то уж точно не помешает.

– Мы заменили всё, что можно было вынести.

Август кивнул.

– Всё, на что нам не хватило времени и денег – это элементы роскоши.

Братья раскачивались друг напротив друга в центральном помещении закулисья, откуда можно было попасть в технические помещения. Эта большая комната заканчивалась круговой лестницей на второй этаж в одном углу, где располагались уже частные гримёрки артистов, нависавшие над частью сцены светящейся коробкой, и узеньким проходом в помещения звуковиков и техников в другом. Здесь же можно было выглянуть или даже выйти в парк на заднем дворе через широкое окно.

– Они должны дополнить наше действо уже после первого вечера. Тогда будет чуть проще дышать, развернёмся по-новому. А сейчас – всё в твоих руках. Ну и немного в руках Juice.

Август засмеялся и зажёг сигарету в ярком жёлтом свете множества маленьких ламп, наполнявших крышу и стены гримёрки.

Он одновременно отражался в нескольких зеркалах и покачивался в такт Соломону Бёрку, льющегося из колонок «Дельфина».

– Я завтра иду в «Равенну».

Лука непривычно для себя поймал на мысли, что он испытывает сладкое беспокойство относительно будущего вечера и втайне надеется на то, что брат компанию ему не составит. Ему хотелось посмотреть новый спектакль в одиночестве.

– Естественно, не постановку. Но вечером всё равно делать нечего, кроме как пить кофе и нервы друг у друга.

Август казался спокойным и ироничным внешне, но его внутреннее волнение относительно будущего было заметно. Братья одинаково успешно защищались от кризисов иронией и шутками, различавшимися лишь степенью жестокости и черноты.

– Я останусь с тобой до вечера, а ночью вернусь наводить лоск и вычищать ноты.

Август откинул светлую шевелюру на спинку кресла-качалки и задумчиво пробормотал в потолок, смотревшего множеством желтых глаз ламп:

– По моему, всё уже отшлифовано до такой степени, что мы уже начинаем снимать саму краску.

Глава 14. Те, кто тоже хочет быть Атлантами.

– Да ладно вам, Эд. У нас же даже профессии в чем-то похожи, вы не можете мне отказать.

Звуковик «Равенны» смущённо почесал густую коричневую бороду с несколькими белыми пучками. Он был в явной нерешительности и смущении от сбивающего с толку сравнения профессий.

– Послушайте, я не намерен закладывать бомбы под сцену, друг мой.

Заметив, что техник еще больше переполошился, Лука поспешил добавить:

– Я хочу сделать сюрприз этой девушке. Сюрприз, которого она заслуживает. Который возможно сделать только ей.

Эд был одновременно парализован напором молодого человека и расслаблен купленным им бокалом виски в первом же придорожном баре, потому всё, что ему оставалось – слушать.

– Вы мне не верите. Я знаю, это секрет, секрет ваш с ней, и никто более о нём не знает. Я понимаю это. Но если я стал свидетелем вашего секрета, то уж позвольте мне в нём поучаствовать.

Лука отхлебнул кофе.

– Вы даже не представляете, насколько большой дар с небес упал мне в руки. Я не ожидал этого подарка.

Техник, наконец, прервал молчание. Говорил он осторожно, но холодно:

– Он вам еще не упал в руки. Он упадёт тогда, когда я скажу.

Лука принял хищную стрелу на щит и перешёл в свое наступление:

– Подарок свой я получил уже тогда, когда увидел её на сцене. Сейчас я хочу отплатить ей и сделать счастливой её.

Звуковик хлопнул пустым бокалом по столу и, наконец, обильно заговорил – хмель играл свою партию.

– Кто вы такой, что у вас за душой? Я вижу вас впервые, пускай лицо и знакомо. Почему я должен пускать вас в зал к девушке…

Он осёкся и стал невнятно бурчать.

– Продолжайте, Эд.

– Дайте мне хоть одну причину.

Писатель откинулся на спинку.

– Моя фамилия – Николс. Я писатель, сценарист, и, с недавнего времени, продюсер. Моё лицо везде. Если что случится – не смогу исчезнуть, а единственное, что может случиться – это выпавшая возможность произвести впечатление на самую невероятную девушку в мире.

Эд кашлянул и уже не был так непоколебим.

– В этом вы правы, Николс. Я не признал вас сразу, потому что…

«Потому что ты пьян» – подумал писатель, сценарист и, с недавнего времени, продюсер.

– Вы нечасто появляетесь на публике, но ваши романы и сценарии я знаю прекрасно.

Эд начал жестикулировать и включил в беседу свою богатую для звукорежиссёра мимику.

– Она и вправду самая невероятная девушка во всей вселенной. Вы представить себе не можете, какова она. Получив в свои руки славу, Эмилия не стала разбрасываться её острыми перьями – она запустила их в себя, утопила лезвия, чтобы не поранить своих близких. Знаете, она все еще наивна, открыта и добра, она всё еще человечек, а не то подобие, которое разгуливает в разукрашенном песце на шее по ковровым дорожкам. Вы бы видели её…

– Я видел. И хочу увидеть еще.

Техник смущался и путал слова, но сейчас его речь начинала быть решительной.

– Кем бы вы ни были, пустить просто так вас к ней я не могу. Зная её – то, что вы сделаете, даст вам открытый путь к её сердцу. Она трогательна, влюбчива, это настоящая принцесса. Слишком просто и легко, а я вас совсем не знаю.

– Но если я до этого додумался и решил осуществить, и даже рискую, и даже упрашиваю вас, не означает ли это, что я тот самый принц к принцессе в комплекте?