— Я ухожу. Пожалуйста, не приходи ко мне — я не открою, — с этими словами Элек выпутался из крепкой Серёжиной хватки, схватил свой рюкзак и быстро покинул класс, — Серёжа так и остался сидеть на полу. Он не стесняясь плакал. А на камеры одноклассников ему было наплевать. Зато было не наплевать Макару.

— Уберите телефоны! Блять, да что ж вы за люди! — он опустился на пол к Серёже, попытался его обнять, успокоить, а заодно закрыть собой от беспардонных операторов.

Но Серёжа вдруг плакать перестал, а всё его горе и отчаяние разом трансформировалось в злость и агрессию. Он вскочил на ноги:

— Это всё из-за тебя! — крикнул Сергей бывшему любовнику. — Из-за тебя он ушёл! — Серёжа сжал кулаки.

— Успокойся, Серёга, — Гусев поднялся навстречу Сыроежкину и тут же получил удар в челюсть. Он не успел увернуться, просто не ожидал. Серёжа ведь никогда не дрался.

Следующий удар Макар уже не пропустил — перехватил руку Сыроежкина, заломил за спину, а самого его прижал, держа за шею, к соседней парте.

— Сука, блять! Мразь! Чтоб ты сдох, сволочь! Урод! Это ты во всем виноват! Из-за тебя он ушёл! — не взирая на крепкую хватку на шее и то, что одной щекой он был впечатан в парту, Сыроежкин изрыгал проклятия в адрес Гуся и бил свободным кулаком по твёрдой поверхности.

— Что здесь происходит?! Макар! — вошедший в класс Таратар застал странную картину — Макар Гусев, держа одной рукой за шею, а другой заломив за спину его руку, прижимал друга грудью к столу, а тот матерился и безуспешно пытался вырваться. Вокруг стояла толпа одноклассников и снимала происходящее на свои телефоны. Не участвовали в этом дурдоме только Кукушкина, которая с брезгливостью смотрела на всё издали, и Корольков, на лице которого было написано такое страдание, будто это ему Гусев сейчас руку выворачивал.

— У Серёжи истерика, Семён Николаевич, — обратился Вовка к учителю. — Если Макар его отпустит, он опять драться полезет.

Таратар внимательно посмотрел на Макара — у него была разбита губа. То, что Гусева побил одноклассник, уже было что-то за гранью. А тем более худосочный Сыроежкин! Хвала богам, Макар не дал ему сдачи — иначе пришлось бы вызывать Серёже скорую и в этот раз — по делу! Таратар убедился, что Сергей больше не ругается и не дёргается, только тяжело дышит.

— Макар, отпусти его.

Гусев убрал руки и отошёл от Серёжи на пару шагов. Тот с трудом выпрямился, пошевелил пострадавшей конечностью и, не глядя ни на кого, прошёл на своё место.

— Садитесь, ребята. У нас урок, — Семён Николаевич счёл инцидент исчерпанным и приступил к своим непосредственным обязанностям.

До конца дня Серёжа ничего не писал — берег руку. Ему ведь ещё играть вечером. Счастье, что Гусь сам ему по роже не съездил, иначе про выступление можно было бы забыть. На учебу ему насрать с высокой колокольни — она почти уже закончилась, какие-нибудь оценки ему всяко поставят. А с Элом он ещё поговорит. Завтра в школе. Раз домой к себе он не пустит. В школе-то ему деваться некуда, а чтобы прогуливать — Эл слишком правильный. Хотя, сегодня вот сбежал…

А Макар был уже и не рад, что затеял всю эту интригу. Такой реакции от Серёги он не ожидал — тот совсем с катушек съехал и последний стыд потерял. Гусев сам был готов под землю провалиться, когда Сыроега при всех на коленях перед роботом своим ползал и умолял не бросать его.

***

Весь день и весь вечер Серёжа не звонил Электронику и не писал ему. Боялся, что тот сгоряча заблокирует его где только можно, и как тогда с ним связываться? Отработав вечер в баре (с большим, надо сказать, моральным и физическим трудом — рука-то ещё болела, а на душе скребли кошки), Серёжа пошёл на парковку за мопедом. Парковка — громко сказано. Так, маленькая площадка у самого бара. Там обычно только машина Бри, байк Мика и Серёгин мопед обретались. Посетители-то все пьющие, а персонал на общественном транспорте ездит.

Взял мопед Серёга и от досады чуть опять не расплакался — обе шины были спущены! Это ж надо, а? И, главное, байк с тачкой хулиганы не тронули, испугались. А вот дешевенькая Серёжина Альфа пострадала. И прямо под камерой видеонаблюдения! Толку от них… Делать нечего, пришлось Сыроежкину домой пешком идти — двенадцать часов почти, транспорт в его сторону практически не ходит. Можно, конечно, такси вызвать, но денег жалко. Серёжа на байк копил. Он когда первый раз чёрный Кавасаки Мика увидел, так и влюбился. В байк в смысле. Ну, и немного в Мика. Только Мик — в прошлом, а мотоцикл так и остался светлой Серёжиной мечтой.

Через парк идти было и тоскливо, и противно, и, что уж душой кривить, страшно. Фонари, конечно, горят, но света от них немного. Народу — никого. На самом деле это хорошо, если действительно никого. Как-то не хочется на местных нариков или гопоту напороться.

Серёжа шёл быстро, вздрагивал от каждого шороха, пристально вглядывался в темноту, но всё равно пропустил момент, когда от тенистых зарослей отделились три мужские фигуры, преградили ему путь, а потом сразу же взяли в кольцо.

— Что вам от меня нужно? — от начавшейся паники у Серёжи почти пропал голос. Впрочем, отвечать ему никто и не собирался. Вместо ответа Серёжа получил удар в живот. Несильный, но точно в солнечное сплетение. Пока Сыроежкин, скорчившись от боли ловил воздух ртом, его подхватили за руки и за ноги и понесли в сторону от дорожки. Бросили на небольшой полянке около старого раскидистого дуба. Едва придя в чувства, Серёжа попытался встать и броситься бежать, но был буквально впечатан в ствол дерева самым крупным из хулиганов. Он не стукнулся головой, но перед глазами замелькали цветные круги, а потом ещё некоторое время всё двоилось. Тем не менее, Серёжа смог рассмотреть нападавших — на всех троих мешковатые штаны, объемные толстовки с натянутыми на нос капюшонами и… замотанные платками по самые глаза лица. «Наверное, не убьют… Опознать их невозможно», — мелькнуло в голове у Серёжи. И словно в подтверждение его мысли один из троицы сказал:

— Будешь послушным мальчиком — останешься жив и почти невредим. В противном случае, возможны варианты, — в руке мужчины показался нож. Серёжа кивнул — он очень хотел остаться живым и невредимым.

— Молодец. А сейчас ты разблокируешь свой телефон и отдашь его нам, — сказал другой.

«Может, они просто меня грабят?» — хотел надеяться Серёжа, хотя интуиция вопила, что ограблением тут и не пахнет. Дрожащими руками он достал свой телефон из кармана куртки, разблокировал его и протянул парню. Забрав гаджет, он включил камеру, чуть отошёл в сторону и навёл её на Сыроежкина.

— Теперь снимай штаны с трусами и становись раком, — последовал следующий приказ.

— Ч-что? Зачем?.. Не надо… пожалуйста, — Серёжа не мог поверить в происходящее.

Однако, снова увидев перед лицом нож, начал послушно расстёгивать джинсы. Проблема была в том, что его так трясло, что процедура раздевания грозила затянуться надолго. Тот, который был самый крупный, видя это, подошёл и в два счёта сам избавил Сыроежкина от нижней части его гардероба, опустил на колени, затем высвободил свой уже вставший член и сжав по бокам Серёжины челюсти, заставил его открыть рот.

И Серёжа стал сосать. Он старался, ведь чем скорей насильник кончит, тем скорей его отпустят. На это Серёже очень хотелось надеяться. Но парень не спешил. Он медленно трахал его в рот, периодически вынимая член и водя по губам головкой, оттягивал Серёжины волосы, гладил руками его лицо и шею. Потом вдруг отстранился, кивнул другому парню, а сам стал пристраиваться к заду, стоящего уже на четвереньках, Сыроежкина. Растягивал он Серёжу быстро и больно. Хорошо, что хоть со смазкой. Когда в него стал входить член, Сергей взвыл — слишком больно, слишком унизительно. Он бы уже плакал в голос, но во рту занял место следующий половой орган, поэтому несчастному оставалось только мычать и давиться слезами и соплями. Серёжа больше не чувствовал себя человеком. Он был дыркой или даже двумя дырками, сливными отверстиями, куда кто угодно может спустить свою сперму. В какой-то момент он заметил, что боль и отвращение к себе и окружающим чуть притупились, и у него начала кружиться голова. Он даже обрадовался — потерять сознание сейчас — это всё, чего он хотел. Вырубиться и никогда больше не приходить в чувства. Парень сзади тем временем кончил, засаживая ему особенно болезненно и глубоко. На какой-то момент Серёжа почувствовал себя свободным — член из задницы исчез и изо рта тоже. Как оказалось, это была всего лишь рокировка. Его опять насаживали с двух сторон, опять вернулись боль и ужас. Тот, кто трахал его первым теперь снимал на камеру, поднося телефон то к самой Серёжиной голове, то к заднице. Даже оттягивал ягодицу, чтобы был виден покрасневший и потрескавшиеся анус, который долбил чей-то хер.