В первый раз Кукушкина как увидела Майю в компании Электроника, которого тогда все принимали за Серёжу, так и обомлела. Чистый невинный цветочек и с кем связалась! С раздолбаем Сыроегой! Девушка и вправду произвела на Зою сильное впечатление — тоненькая белокурая красавица с ангельским личиком. Такая милая! Зойка иногда дышать забывала, когда издали любовалась Серёгиной подружкой. Одна беда — никак Зое подружиться с Майей не получалось. Кукушкина Светловой почему-то не нравилась. Сколько Зоя ни бегала за их компанией, наплевав на гордость и самоуважение, сколько ни пыталась под разными предлогами сблизиться с Майкой — всегда терпела фиаско. И забыть ведь тоже не выходило — Светлова ей ночами снилась.

***

Не одна только Зойка-колбаса мучилась от несоответствия ночных грёз и суровой реальности. Ненавистного ей Сыроежкина эта беда накрыла в гораздо более изощрённом варианте. Так, что он даже выпросил у профессора таблетки валиума. Громов сначала отказывался давать ему своё лекарство, применяемое им лишь в крайнем случае, и посылал к районному психотерапевту. Но Серёжа, практически валяясь у него в ногах, убедил Виктора Ивановича, что просто не сможет рассказать врачу о сути своей проблемы, а без этого какое лечение?

А всё дело в том, что смирившись за последние недели с потерей Электроника, Сыроежкин стал страдать от ночных кошмаров. Строго говоря, именно кошмарами такие сновидения не были. Кошмар начинался после пробуждения. Когда Серёже это приснилось в первый раз, он даже не понял, что спит. Он лежал дома в своей кровати. Наступило утро, мать ушла на дежурство. Раздался звонок в дверь. Серёжа встал, подошёл, спросил «кто?», посмотрел в глазок. Перед входной дверью стоял Эл. Радостный Серёжа открыл ему, заключил друга в объятья. Элек тоже был очень рад. Сказал, что ездил с Миком к своему второму создателю — погостил, пообщался, соскучился по Серёже и профессору и вернулся. И никуда теперь больше один не поедет. Только с Серёжей вместе. Потом Эл попросился с дороги в душ — помыться, переодеться. А Серёжа решил подождать его у себя в комнате. Залез под одеяло и не заметил как задремал. Проснулся. Было всё ещё раннее утро. Сыроежкин поспешил в ванную, проведать, не заснул ли там Элек. Дверь была не заперта, но никаких следов присутствия Элека в ванной не было. Как и во всей квартире. Когда до Серёжи дошло, что приезд друга ему просто приснился, он от ужаса даже холодным потом покрылся. Потом ещё полчаса пытался успокоиться и перестать лить слёзы, словно истеричная девица. И почти весь день ходил заторможенный.

С тех пор гиперреалистичный сон с небольшими вариациями повторялся почти каждую ночь, на остаток дня полностью выбивая Сыроежкина из колеи и отбивая всякое желание так жить. Серёжа пробовал не спать совсем, но к утру забывшись в полудрёме видел образ вернувшегося близнеца почти наяву. Поняв, что долго он так не протянет, Серёжа отправился к единственному человеку, который мог ему помочь. И совесть Серёжу не мучила, когда он устроил в квартире Громова очередную истерику — профессор в некотором смысле у него в долгу. Он, в конце концов, без спросу и незаконно использовал Серёжин биологический материал для своих личных целей.

В один из дней, возвращавшегося от Виктора Ивановича Серёжу догнал у лифтов Гусев, усталый, но довольный, как и всегда после продуктивно прошедшей тренировки.

— Привет, Сыроежкин! — весело поприветствовал друга Макар.

— Привет, — коротко кивнул Серёжа, нарушив привычный ритуал. Он вертел в руках полученную от профессора коробочку и прикидывал на сколько ему ещё хватит, и не пора ли действительно завязывать.

— Блять, Сыроега! — Гусь рассмотрел Серёжины пилюли и пришёл в ужас. — Только не говори, что тебе это врач прописал, в жизни не поверю, что у тебя ума хватило до ПНД дойти!

— Какая разница, они мне помогают, — как ни в чем не бывало ответил Сыроежкин.

— Да от чего помогают-то? Это ж наркотик!

— Не преувеличивай, Гусь. Я его в качестве снотворного пью, никаких приходов от него у меня нет. И привыкания пока тоже. Вроде бы.

— Серёга, ты чего, не спишь что ли? — забеспокоился Макар.

— Сплю. Только сновидения не могу переносить. А с таблетками ничего не снится. Или я не помню.

— Так, давай ко мне, всё сейчас мне расскажешь, — и Гусев потащил несопротивляющегося Серёжу к себе в квартиру.

***

— Боже ты мой! — схватился за голову Макар, когда Серёжа рассказал ему о своей проблеме. — Я уж думал, всё прошло у тебя. Вроде ты спокойно себя вёл, не рыдал, не истерил, а оно вон как оказывается… — Сыроежкин сидел у Макара в комнате, с ногами забравшись на его кровать. — Ты, Сыроега, заканчивай эту дрянь принимать. Или к врачу иди, пусть тебе доктор лечение назначает, а не чокнутый профессор, которому на тебя наплевать.

— Да Громов и не хотел давать, просто я у него опять чуть всю квартиру не разнёс, — безэмоционально пояснил Серёжа.

— Так. Сделаем вот что, — почесал затылок Гусь. — Ты звони сейчас своим, скажи, что до утра у меня останешься. Сегодня без таблеток обойдёмся, я, если что, сам тебя в чувства приводить буду.

— Можно, — вздохнул Серёжа. Он в принципе тоже уже был не рад постоянно сидеть на транквилизаторах. — Только твоим мешать не хочется.

— А чего ты помешаешь? — удивился Гусев. — Отец в командировке сейчас, а мать на даче. Завтра вечером будет. Так что, не стесняйся.

Серёжа плюхнулся на спину на кровать, на которой сидел, и тупо уставился в потолок.

— Торможу я последнее время чего-то, — пожаловался он Гусю. Состояние эмоционального оцепенения, в котором Серёжа пребывал эти дни, не казалось ему нормальным.

— Ещё бы, транками обожрался и чего-то хочет! — фыркнул Гусев.

Он сел рядом с Серёжей на кровать и осторожно провёл рукой по его волосам, чуть задев тёплую кожу лба. При взгляде на Серёжу внутри Макара разливалась нежность, хотелось обнять друга, приласкать и зацеловать до беспамятства. Чтоб выбить из его белобрысой башки всю дурь. Серёжа как будто прочитал его мысли. Он поймал своими руками ласкающую его руку и не отводя почерневшего взгляда от глаз друга, медленно поднёс её к своим губам.

От тёплого влажного касания, которое ощутили его пальцы, Макара словно электрический разряд прошил до самого позвоночника. И дыхание сбилось.

— Серёга, — только и смог он сказать. А Серёжа рывком притянул к себе друга, полностью уронив его на себя, обвил руками шею и впечатался в его рот так, как будто не поцеловать хотел, а как минимум проглотить. Если бы Сыроежкин в этот момент мог трезво мыслить, он был бы очень удивлен разнице своих ощущений от поцелуев с Майей и с лучшим другом.

У Макара тоже больше связных мыслей в голове не осталось, телом руководили одни голые инстинкты. Он судорожно сжимал Серёжу в объятьях, вылизывал его рот, целовал шею и ключицы, теряясь в сладких стонах своего любимого, и хотел бы спуститься ниже, к груди, но его не пустили. Серёжа мертвой хваткой вцепился Макару в плечи, обхватил ногами его бёдра и судорожно тёрся своим пахом о его. Целоваться Сыроежкин уже не мог, его трясло, с губ срывался не то тихий скулёж, не то мычание. Гусев попытался просунуть руку между их телами, чтобы расстегнуть Серёже джинсы и помочь рукой достичь разрядки, но не смог этого сделать. Сыроежкин до боли вжимался в его тело, не желая ни на миллиметр от оторваться от Гусева, только продолжал тереться своим стояком. Макару не оставалось ничего другого, как сжать Серёжины ягодицы, ещё больше вплавляя его в себя, и тоже имитировать движения как во время полового акта. Серёжа крупно задрожал, выгнулся, промычал что-то на одной ноте, и вслед за ним накрыло и Макара.