— Не, попозже, не сейчас, — замотал головой Элек.

— Ну, как хочешь, — не стал настаивать Сыроежкин и пошёл разбирать постель.

Эл вышел из душа в одном полотенце, сбросил его рядом с самым диваном и сразу же скользнул к Серёже под одеяло. Вдоволь нагладив и нацеловав друга где только хотел, Громов сполз ниже, накрылся с головой одеялом и сконцентрировал все свои ласки в районе Серёжиного паха. Сыроежкин только воздух ртом ловил от переполнявших его чувств, как вдруг всё прекратилось. Элек откинул одеяло, придвинулся к Серёже и сбивающимся голосом прошептал ему в самое ухо:

— Серёж… войди в меня, пожалуйста. Мы ведь никогда не делали этого… а я так хочу … почувствовать тебя внутри. Я знаю, тебе не противно, ты же там… языком меня… Я подготовился и чистый везде, — от волнения у Элека перехватило дыхание, и он замолчал. А Серёжа от его слов чуть не кончил, даже пришлось пережать член у основания.

В принципе, предложение Эла было более чем уместным. Сергей и сам не мог для себя чётко сформулировать, почему до сих пор избегал анального секса с Элеком. Хотелось ему самому ужасно, но вот просто взять и трахнуть… С одной стороны, наверное, останавливало то, что Серёжа считал это в каком-то смысле не совсем честным — взрослый опытный дядька поимеет наивного подростка, который в первый раз даже удовольствие вряд-ли получит. С другой — именно с Громовым полноценный половой акт был бы для Сыроежкина символом абсолютного доверия что-ли… Никогда раньше ни с одним из партнёров такое и в голову бы Серёге не пришло. Дают — надо брать, пока не передумали. И сам он всегда подставлялся без проблем — лишь бы член у партнёра подходящий был. А тут, понимаешь, он совестью мучается, потому что Эл на самом деле не знает кому даёт.

— Эл… у нас ни смазки, ни презервативов с собой нет, — попытался уйти от принятия решения Сергей.

— Смазка есть, вот она, — Элек выудил откуда-то из-под дивана тюбик с лубрикантом. — А презервативы не нужны. Я здоров.

— А если я — нет? Я давно у врача не был, — на самом деле в своей чистоте Сыроежкин был практически уверен. Он панически боялся заразиться ВИЧ или гепатитом и всегда предохранялся.

— В этой гимназии такая диспансеризация, что ты бы точно знал, если бы что было, — выдохнул Эл и лизнул Серёжу в ушную раковину. У Серёги последние тормоза слетели.

— Ну, как знаешь, — хищно улыбнулся Серёга, забрал тюбик со смазкой и подмял Эла под себя.

Эл только стонал и охал, когда Серёжа его смазывал и растягивал, а потом сам стал насаживаться на трахающие его пальцы, стоило Серёже нащупать простату.

— Не могу больше, кончу сейчас, — проныл Элек. Пальцы тут же исчезли из его тела, вызвав разочарованный вздох, а Серёжа скомандовал:

— На четвереньки, — Эл послушно исполнил приказ. — Ниже, прогнись, вот так, — Серёжа надавил на плечи двойника, почти укладывая его грудью на подушки. Приставил головку к покрасневшему входу. — Потерпи немного, может быть неприятно, — и плавно толкнулся.

Нет, неприятно Элу не было. Он буквально с первой секунды наслаждался процессом. Возможно, не его физической стороной, а сознанием самого факта близкого контакта с любимым человеком, тут Сергей точно сказать не мог. Он с трудом соображал сам, его тело действовало автоматически, стараясь врасти или вплавиться в своего близнеца, словно боясь когда-нибудь с ним разлучиться. Эл стонал в такт сильным и глубоким толчкам, а когда Серёжа стал дрочить ему в том же ритме, почти сразу кончил. Серёжа только имя своё смог различить сквозь протяжный стон удовольствия и излился сам глубоко в тело любимого.

Они ещё долго потом лежали в обнимку на узком диване. Двигаться было лень, в голове приятная пустота, а на душе полное во всех смыслах спокойствие и удовлетворение.

— Серёж, а ты любил кого-нибудь раньше, — полюбопытствовал Громов. Скрыть свой опыт в постельных делах Серёже не представлялось возможным. Но и всей правды сказать он не мог.

— Не любил. Ты первый и, думаю, последний, — честно сказал Серёжа. — Но опыт с парнями у меня был. Я поэтому и живу отдельно.

— Как это? Я не понимаю связи, — Эл даже приподнялся, чтобы лучше видеть Серёжино лицо.

— Родители как-то застали с парнем. Случайный знакомый был, мы с ним и не виделись потом, — счел нужным уточнить Сыроежкин. Он не хотел, чтобы Элек его к кому-то ревновал. Ревность приятна для самолюбия объекта этой ревности, но крайне болезненна для того, кто имеет несчастье выступать в роли ревнивца.

— Неужели они выгнали тебя за это? — проживший всю жизнь в тепличных условиях и под гиперопекой профессора Громов не представлял, что такое может действительно случиться с человеком.

— Скорее, я сам ушёл. Они поставили мне условие, что вместе мы будем жить, если только я больше никогда не лягу под парня. Я не смог им этого пообещать. В результате я живу отдельно, — в принципе так оно и было. А подробности никому не нужны.

— Ничего себе! Профессор никогда бы так не поступил, — задумался Элек.

— Он был таких широких взглядов?

— Не совсем. Просто был очень ко мне привязан. Я ему как сын был. Даже больше. Жаль, что я не мог понять всего, что он чувствовал, пока он был жив.

— Почему же? Раз ты сейчас так говоришь, значит и раньше это знал.

— Это… несколько другое, — Громову опять было трудно правильно выразить свою мысль. — Я, конечно, знал, что он меня любит и ко мне привязан. Но я этого не мог прочувствовать. Я вообще, до встречи с тобой почти ничего не чувствовал. И никого не любил по-настоящему. Мне стыдно сейчас за это. Особенно, перед своим созд… перед дядей. Хоть он и умер. Мы поздно с тобой встретились, Серёжа, это должно было случиться лет пятнадцать назад, — вздохнул Громов.

— Ты был тогда двухлетним малышом, Эл, — улыбнулся Сыроежкин. Мы бы тогда только в песочнице куличики бы лепили и лопатками друг другу по голове стучали, — на самом деле Сергей с Элеком был полностью согласен.

Лично он в двенадцать лет как раз начал остро ощущать нехватку друзей и, возможно, кого-то более близкого. Семья и родители в этом возрасте уже не были для него всем миром, хотелось как-то реализовать себя в обществе, коллективе. А для этого нужна была поддержка сверстников, друзей-приятелей и одного самого лучшего и близкого друга. Да, если бы Серёжа встретил Элека именно тогда, вся его жизнь, возможно, пошла бы по-другому. Друзей у Сыроежкина в школе не водилось. К нему неплохо относились одноклассники, он, можно сказать, всегда был своим в любой их компании, но это были очень поверхностные контакты. Одноклассникам было, по большому счёту, плевать на него, а ему — на них. Не было тогда у Серёжи ни готового за бесплатно подтягивать по учёбе Королькова, ни доброй и отзывчивой Майки, которая всегда поможет чем сможет, ни не в меру любопытной и въедливой Кукушкиной, которой до всего есть дело, и до Серёжи в том числе, ни приставучего Гуся с его навязчивой опекой и подкупающей откровенностью, ни, самое главное, Эла. Человека, который всегда бы поддерживал Серёжу, принимал его безоговорочно со всеми его недостатками и достоинствами и, который бы сам так отчаянно в нём нуждался. Конечно, Серёжа бы и тогда влюбился в него, но разве любовь может помешать дружбе?

Впрочем, Сыроежкин волевым усилием оборвал бесполезные сожаления — пятнадцать лет назад Элек Громов был несмышлёным малышом, говорить ещё толком не умеющим. Ничего бы им такая встреча не дала.

Комментарий к 7. Et si tu n’existais pas

Перевод песни, думаю, всем известен. На всякий случай, самый известный русский текст https://www.youtube.com/watch?time_continue=5&v=Qsuculoznzs