— Ну… что мне было делать? Я боялся потерять Серёжу, — вздохнул Электроник.
— И всё равно потерял. Прости, — опомнился Гусь. Теперь у него не оставалось никакого сомнения, что эта тема болезненна для Эла. Ничего не изменилось за прошедшие пятнадцать лет — Электроник всё так же любит Серёжу Сыроежкина. Хотя и не признаётся в этом. Возможно, даже себе.
— Зато ещё целый год Серёжа был только моим, — пожал плечами Эл. — И со временем я научился получать удовольствие от секса. Даже иногда кончал без рук.
— Ага, небось подставлял Сыроеге зад по первому требованию, а он тебе так и не давал, — скептически заметил Макар.
— Где-то так и было, — кивнул Эл. — Дал он мне только в десятом классе. Зато потом года два не слезал с моего члена, — резюмировал Эл и невесело усмехнулся.
Комментарий к 2. Странная дружба
Глава приведена в соответствие правилам сайта, поэтому некоторые моменты, не играющие решающей роли для повествования, из неё исключены. При желании ознакомиться с полной версией можно здесь https://archiveofourown.org/works/18741829/chapters/44495629
========== 3. Тело и его хозяин ==========
Настроение совсем испортилось. Электроник уже и не рад был, что затеял весь этот разговор — зачем ему так понадобилось рассказывать Гусеву историю своей несчастливой любви? Макар, конечно, самый неравнодушный из всех доступных ему слушателей, но всё же по большому счёту, что за дело ему до личной жизни бывшего одноклассника, с которым он переписывается-то раз в год по завету, а видится и того реже? Ответ на этот вопрос, в общем-то, лежал на поверхности — Электронику очень нужно было с кем-нибудь поговорить о Серёже. С кем-нибудь не посторонним, с тем, кто лично его знал. Громов, фигурально выражаясь, варится в собственном соку со своими чувствами и воспоминаниями. А так, проговаривая вслух то, что у него на душе, Эл становится как будто ближе к Серёже. Это могло бы показаться несколько странным, ведь с Сыроежкиным они часто переписываются и регулярно созваниваются. Но такое общение для Эла — сплошная фальшивка.
Формально Элек Громов и Сергей Сыроежкин — друзья. Причём, даже не близкие. Такой формат отношений установил для них сам Сергей десять лет назад, когда Электроник последний раз приехал к нему в Новосибирск. Больше они не встречались. Сергей пытался строить свою жизнь, где больше не был бы тенью своего совершенного двойника, а Эл просто пытался выжить. И надо сказать, даже преуспел в этом — несколько курсов психотерапии и регулярный приём антидепрессантов сделали-таки из находившегося на грани суицида киборга настоящего человека. В итоге Эл согласился на предложенную Серёжей дружбу, формально соблюдая все присущие таким отношениям условности, но в душе затаил обиду. Умом, естественно, Элек понимал, что Серёжа не виноват в том, что не любит его, но с эмоциями ничего поделать не мог — страдать от безответной любви оказалось гораздо тяжелее, чем испытывать неприязнь к покинувшему его любовнику. И Эл выбрал второе — он убедил себя, что ненавидит Сыроежкина. За то, что не любит, за то, что использовал его — его тело и чувства. И плевать, что как минимум по первому пункту использование было взаимным.
Едва Элек выстроил в своём сознании удовлетворительную картину мира, как с ним начали происходить странные вещи. Началось с того, что проснувшись однажды утром, Эл обнаружил у себя шрам от аппендэктомии, след от давнего ожога на предплечье и татуировку в виде кельтского узора на груди. Первой же мыслью Электроника было пойти к своему участковому психотерапевту — раз у него начались галлюцинации, надо как минимум менять препараты. Однако, перед походом в районный ПНД, где он стоял на учёте со своей депрессией, Эл решил всё же заскочить к профессору — единственному близкому человеку, которому он был небезразличен.
Виктор Иванович, находившийся, разумеется, в курсе личной драмы своего творения, выслушав сетования Электроника на искаженное восприятие собственного тела, тем не менее попросил его раздеться и показать изменившиеся за ночь участки кожи. Дело в том, что встроенный в мозг киборга электронный процессор и подключенные к нему носители с базой данных и специальным ПО, в некоторых аспектах могли корректировать работу биологического мозга. Например, устранять искажения по визуальным, акустическим, осязательным, обонятельным и вкусовым каналам восприятия информации. И обеспечивать правильную интерпретацию поступившей информации мозгом. Другими словами, галлюцинаций у Электроника не могло быть по определению.
Профессор внимательно осмотрел тело Электроника, а потом спросил, нет ли чего-то подобного на Серёже? Эл сказал, что да, есть — в одиннадцатом классе у Сыроежкина был аппендицит, а ожог появился уже после Серёжиного отъезда — по его словам неаккуратно мангал разжёг. А татуху набил, когда уже диплом получил. Профессор на это только вздохнул тяжело, сказал, что, видимо, невроз у Элека так и не прошёл, раз на теле такие стигматы своеобразные появляются. А Эл решил, что, наверное, напрасно Виктора Ивановича побеспокоил, тот и так за него переживает очень, и больше ни о каких изменениях, творящихся с его организмом профессору не сообщал. Незачем пожилого человека почём зря расстраивать — помочь Элу всё равно никто не сможет. А через два года профессор умер, и Эл со своими проблемами остался совершенно один.
Так он и жил все эти годы — изо всех сил старался соответствовать образу успешного и самодостаточного человека. Много работал, приятельствовал на расстоянии с Серёжей, свёл свою личную жизнь к редким связям со одноразовыми партнёрами и постепенно сходил с ума.
Встретив Гусева на юбилее у Таратара, Электроник изначально не планировал рассказывать ему всю подноготную своих отношений с Сыроежкиным. Он думал, что если выдастся повод, просто пожалуется на особенности своего организма, который когда-то решил в режиме реального времени копировать все изменения, происходящие с телом близнеца. А потом понял, что дело совсем не в этом — ему просто надо, чтобы хоть в разговоре со старым приятелем, но Серёжа вернулся к нему, был бы с ним ожившим образом из юности, когда Эл ещё мог чувствовать себя целым, жить настоящим, а не прозябать в тумане тоски по прошлому и нереализованных желаний.
В эту пятницу, как и во многие пятницы и выходные на протяжении последнего десятилетия, с Электроником опять творилась какая-то чертовщина. Судя по внезапно настигшей его прочистке желудка, Сыроежкин опять напился до поросячьего визга. И видно спьяну налетел лбом на стену, потому что ссадина и шишка на лбу у Эла были достаточно внушительные. А очередной синяк под рёбрами Громова и вовсе не удивил — наверняка Серёжа опять полез к кому не надо и закономерно получил по дых.
О своей личной жизни Серёжа никогда не рассказывал. Ограничивался коротким «всё нормально», «или ничего нового». Про Эла, правда, всегда выуживал все подробности. Но то, что эта личная жизнь у Сыроежкина была, Эл догадывался по характерным болям в пояснице, когда пассива закручивают в соответствующую позу и специфическим ощущениям в заднице. Впрочем, с задницей у Эла порой творились такие вещи, которые бывало заставляли его звонить Серёже и требовать прекратить всяческие извращения, потому что последствия их сказываются не только на самом Сыроежкине. Серёжа сначала не очень верил, что всё, от чего страдает его тело, автоматически переживает и его клон, но Эл так подробно описывал все происходящие с ним неприятные изменения, что двойник в итоге обещал впредь быть осторожнее. Обещаний, правда, хватало не на долго.
Громова выматывало постоянное ожидание травм и болезней, которые он никак не мог контролировать, бесило то, что двойник трахается чёрт знает с кем, а не с ним, он всё время боялся, что с Серёжей может случиться действительно что-нибудь серьёзное и лишь понимание того, что если всё будет совсем плохо, и его прототип умрёт — жизнь самого Эла оборвется в тот же момент, как-то примиряло Электроника с судьбой. Так стоит ли удивляться тому, что однажды, дойдя практически до ручки, Громов решил всё рассказать Макару?
