И вот он потерял его… Макар откровенно плевал на угрозы Эла и всё время проводил с Серёжей. Эл психовал, хотя виду старался не показывать. Только ещё крепче вцепился в Зою, буквально не давая ей шага ступить без его контроля и разрешения. Зойка естественно злилась и ругалась, посылала Громова к психиатру, заявляла, что если он продолжит в том же духе, то пусть и не мечтает, что она когда-нибудь выйдет за него, а уж тем более родит от него детей. Эл, несмотря на свои более чем юные годы, мечтал в недалёком будущем создать полноценную семью. Возможно, просто хотел этим «исправить» собственное неудачное начало жизни и сделать то, что когда-то не сделала его родная мать, выставив на помойку обувную коробку с новорожденным. Он сам не знал точно. Знал только, что дальнейшей жизни без Зои представить не может и к угрозам подруги относился серьёзно.

Когда-то о Зое Эл мог только мечтать и страдал оттого, что девушка холодна к нему. Макар тогда был ему не нужен, да и связь с парнем в принципе представлялась чем-то не имеющим к жизни Элека ни малейшего отношения. Но вот, сам того изначально не желая, он сблизился с Гусевым. А теперь по иронии судьбы страдает уже от разлуки с ним. И Зоя, со всей страстью ответившая Элеку на его чувства, никаким образом не может ему компенсировать потерю любовника. Так же как и сам Макар не мог заменить собой девушку. В общем, картина складывалась удручающая — чтобы быть счастливым или хотя бы просто не страдать, Элеку Громову нужны были оба любимых человека.

С огромным трудом смирившись с этим фактом, вконец себя измучив, Эл пошёл к Макару. Что сказать при встрече и как вообще объяснить своё появление, он так и не придумал — просто чувствовал: не увидит его ещё день и совсем потеряет рассудок. А заодно и Зою, терпение которой уже было на исходе. То, что в квартире Гусева его встретит брат, Эл прекрасно понимал (Серёжа ему все уши успел прожужжать, как Гусю одному скучно болеть, и как здорово, что теперь он может дни напролёт торчать у больного друга) и даже морально к этому подготовился. Но всё равно, увидеть Серёжу в фартуке гусевской мамаши и с перепачканной мукой до неприличия довольной физиономией, было неожиданно. Неприятно неожиданно.

А вот Макар, не пожелавший Эла даже на порог пустить, нисколько не удивил. Эл на Гусева не рассердился и не обиделся. Даже почувствовал некое удовлетворение — Макар всё ещё не простил его, а это говорит только об одном: Эл по-прежнему что-то для него значит.

— Пошли, Эл, пять минут у тебя, — сказал Макар, и Эл с колотящимся в горле сердцем пошёл за ним следом.

— Ну и какого хрена ты здесь забыл, Хромов? — Макар развернулся к Элеку и смотрел на него, чуть склонив голову на бок. — Давай, выкладывай, как ещё ты собираешься испортить мне жизнь.

— Я только хотел тебя увидеть, — сказал Элек и шагнул ближе к Макару. — Я не хотел, чтобы мы расстались так.

— Расстались и расстались. Теперь не важно как.

— Макар… честно… я не хотел этого, — прошептал Эл. — Просто не знал как по-другому.

Элек сделал ещё шаг, потом ещё один и ещё, и вот он уже подошёл вплотную к своему бывшему парню, а тот не сделал ничего, чтобы остановить его. Макар всё также стоял и смотрел прямо в глаза, только дыхание теперь у него было тяжёлое и шумное. Эл больше ничего не мог говорить: в паре сантиметров от него были губы, при одном взгляде на которые все разумные мысли выбивало из головы, а сознание охватило одно единственное желание — целовать. Он и поцеловал. Как одержимый накинулся на Макара, впиваясь в его рот болезненными поцелуями, обеими руками прижимал к себе его голову, зарывался пальцами в волосы, стукался зубами о зубы, переплетался с ним языками и не мог сдержать тихих стонов — до того ему было хорошо. От желания и счастья у Эла закружилась голова — его целовали, обнимали и гладили в ответ. Он не чувствовал пола под ногами, не видел ограниченного пространства комнаты вокруг, забыл про брата, который мог в любую минуту войти и увидеть их. Кроме любимого человека весь остальной мир для Эла просто перестал существовать, разлетелся на молекулы, разобрался на атомы и, далее, на элементарные частицы… Чтобы уже через секунду сгустком формирующейся материи, внезапно ударившей в щеку, вернуть его в реальность.

Первые мгновения картинка происходящего никак не хотела складываться у Элека в голове. Вот они целуются, вот он чувствует на себе ласкающие руки Макара, его твердый член, упирающийся в бедро, вот, совсем одурев от пьянящего ощущения близости, шепчет любимому признания… И вдруг его грубо отталкивают, а щеку словно обжигает огнём.

Почему? За что? Неужели только за то, что сказал, что любит? Ответа Эл так и не узнал — Макар молчал, глядя на на него с какой-то животной яростью, а потом и вовсе стало не до объяснений — в комнату вошёл Серёжа.

Вообще, агрессия Макара испугала и одновременно обрадовала Элека. Настолько, что он сам почти поверил в собственные слова о том, что в лагере Гусев сказал ему правду. Интересно, задавал себе вопрос Эл, что было бы, если б Серёжа не вмешался, и Гусев смог ударить? Избил бы? До какой степени? Эл не стал бы даже пробовать защититься — настолько плохо ему было в тот момент на душе. А ещё хотелось, чтобы Макар тоже чувствовал себя виноватым перед ним и пытался бы потом эту вину загладить. Это тоже могло бы связать их…

«Я хочу его… хочу… Хоть как-нибудь! Пусть он будет моим, пусть!..» — еле слышно проныл Элек, зарывшись лицом в подушку. Он не знал, как добиться своего, ведь Макар любит Серёжу, а Серёжа любит Макара: для кого-то третьего в этой паре места нет. По крайней мере на первый взгляд.

***

В понедельник Макар вернулся в школу. Эла показательно игнорировал, вызвав этим удивление и скабрезные шуточки у одноклассников, и держался теперь всё время с Сыроежкиным вместе. И со Светловой, разумеется, потому что куда она от Серёжи? Корольков, глядя на эту идиллию патетически произнёс:

— Что, Гусь, надоел тебе Эл? Теперь с Сыроегой любовь крутишь?

Макар юмора не оценил и хотел было уже доходчиво объяснить приятелю, что такие шутки в приличном обществе могут дорого обойтись шутнику, но Серёжа как ни в чём ни бывало обнял его за шею, притянул к себе и на глазах у всего класса звучно чмокнул в щёку.

— А ты как думал! — заявил он с гордым видом.

Народ заржал, говоря что-то о том, что нефиг было Гусю шило на мыло менять, и вообще, с близнецами круто, когда они в комплекте идут, а не по очереди, Макар выдохнул и разжал кулаки — можно было расслабиться, острая ситуация миновала.

А в конце дня, когда Серёжа усвистал со своей подругой восвояси, Гусев подошёл к Витьку с Вовкой, тоскливыми взглядами провожающими Майку, и сказал:

— Если вы так и будете всю дорогу сопли жевать, ничего вам со Светловой не обломиться. Школа закончится, а она вам так и не даст.

Корольков со Смирновым от таких слов синхронно вздрогнули и недоверчиво покосились на Макара. По глазам обоих было видно, что замечание Гусева задело их за живое.

— Можно подумать, у нас выбор есть, кроме как эти сопли жевать! — обиженно парировал ему Витёк.

— Она ж кроме Серёги ни на кого не смотрит! — обречённо поддакнул другу Вовка. — Скажешь нет?

— Скажу нет, — коварно улыбнулся друзьям Гусев.

Что ни говори, а близкое общение с Громовым даром для него не прошло, кое-чему Макар научился. Например, тому, что добиваться своих целей иногда лучше хитростью. И чужими руками.