Сунул ноги в сапоги. Надел бушлат. Поверху дождевик с капюшоном. Взял фонарь. Ну, и карабин. Хоть еще лет десять назад ограничился бы одним десантным ножом. Годы безжалостны.
Вышел. Пошарил в пространстве лучом фонаря. Никого.
Окликнул. Строго так окликнул, чтобы незваный гость понял, что тут люди серьезные и решительные.
Опять никого.
Прислушался.
Вот – опять: шаг-шаг-шаг-пауза-шаг-пауза-шаг-пауза-пауза-шаг-шаг…
Пошел на звук, освещая фонарем дорогу.
Свернул за угол. И уперся в пристройку, где стоял дизель.
Дизель работал. Андрей Петрович настолько привык к его постоянному тарахтенью, что оно проходило мимо его сознания. И, следовательно, не вызывало резонирования барабанных перепонок.
Но сейчас к этому тарахтению добавились дополнительные звуки. Дизель был плохо закреплен. И немного сполз со станины. При этом нештатно постукивал о пол, что и было воспринято Андреем Петровичем как загадочные шаги.
Через неделю опять раздались шаги в темноте.
«Ведь я же его, заразу, нормально закрепил», – подумал Андрей Петрович.
Вновь оделся, собрался, правда, уже без карабина, и пошел к дизелю, чертыхаясь.
Но там все было нормально.
Андрей Петрович вышел наружу и стал ощупывать темноту лучом фонаря.
Ни-ко-го.
Но, как и прежде: шаг-шаг-шаг…
На сей раз уже без пауз. И с большей частотой, чем в тот первый раз.
– Эй, какого черта! – закричал он.
И вдруг у самой калитки ему что-то ответило: «ХА!»
И скрипнули несмазанные петли.
Андрей Петрович еле удержался от того, чтобы заскочить за карабином и начать палить на звук.
Но шаги прекратились.
Он выкурил сигарету. И пошел спать, с грустью подумав: «Вот так, наверно, с ума сходят».
И уже в постели его пронзила еще более тревожная мысль: «А может быть, это все от мачты? Может быть, она так влияет на психику?»
9
В девяносто третьем он ушел из армии. Хотя, конечно, это надо было сделать раньше. Ну, это для кого другого – кто нащупал пульс новой жизни и ухватил за хвост птицу постсоветского счастья. А Андрею Петровичу было один хрен когда. Потому что он создан был для армии. Ни в какую другую структуру он вписаться не мог. Так, чтобы комфортно и морально, и материально.
Но армия вдруг стала сбродом хапуг наверху и бессмысленным стадом внизу.
У парней тоже по-разному получилось. Жека Степанов и Юрик Андриади подались в бандиты. Вначале как сыр в масле катались – мерсы, золотые перстни и цепи, коттеджи, жратва и бухло, которое в те времена мало кто видел, первые мобильники, и прочее, и прочее, и прочее…
А потом сложили головы. Бесславно, как считает Андрей Петрович. Но большинство соотечественников, видимо, уверено, что доблестно. Что жили не только не напрасно, но и в высшей степени счастливо. Иначе бы такие памятники на центральной аллее кладбища не поставили. Да и не поставили, а прямо-таки воздвигли. При советской власти таких монументов в райцентрах удостаивался только Ленин.
Два Николая, Антипин и Строгин, занялись челночным бизнесом. Но прогорели вскорости из-за своей непомерной самоуверенности. Им опытные люди говорят: гоните из Китая пиджаки, а они привозят наждаки, им – ботинки, а они тупо по-своему – картинки. В конце концов склад, в который превратили квартиру Строгина, затоварился, товар сгнил, вложения испарились. И подались несостоявшиеся бизнесмены в наемные охранники.
Андрею Петровичу вскоре повезло. Через знакомого полковника, разумеется, к тому моменту отставного, его устроили в солидный банк. Вход не пластиком оформлен, а настоящим мрамором. И не охранником взяли, а секьюрити. То есть в костюме с иголочки, в белой рубашечке с галстуком (аванс на это дело выдали). И с бейджиком на груди: A. P. Klimov, security.
Зарплата прекрасная. Но только дело нудное – целый день стоять столбом и направо-налево улыбаться. Правда, конечно, надо было ощупывать всех взглядом и быть готовым в любой момент дать отпор или бандиту, или наемнику конкурентов, или облапошенному вкладчику.
Но, говорили, вот постоишь с месяц, хорошо себя проявишь, и будет сразу тебе повышение. И в зарплате, и в интересности работы, которая будет в основном на выездах.
Хорошо, что этих самых выездов Андрей Петрович не дождался. Выезды были самые что ни на есть бандитские – с трупами и с риском для жизни.
Как-то раз, было еще не поздно – около четырех, он стоял и всем встречным-поперечным улыбался.
Входит мужик упитанный. Морда лоснится. Маленькие усики над губой. В длиннополом дорогом пальто. Портфель из крокодильей кожи. Очочки в золотой оправе на лице поблескивают. И видно, что здорово поддатый. Споткнулся, но его тут же холуй под локоток поддержал.
Повел мордой по сторонам и – к Андрею Петровичу:
– Как стоишь, халдей!
Андрей Петрович видит, что птица важная. Надо смолчать. Ну и как-то рефлекторно вытянулся по стойке смирно. Как учили – при встрече с важными персонами. Ну и продолжает улыбаться, как учили при встрече со всеми.
– Что лыбишься, урод! – Аж слюной пробрызнул на два метра.
Андрей Петрович, не меняя позы, сжал кулаки. И начал считать до ста.
Пьяная харя продолжила визжать.
Когда Андрей Петрович досчитал до восьмидесяти трех, пьяная харя злобно прошипела:
– Мало вас, скотов, в Афганистане замочили!
Удар был средней тяжести. Урод пошатнулся, но не упал. Только очки, описав баллистическую дугу, брызнули на гранитном полу веселыми осколками.
Разумеется, Андрея Петровича тут же скрутили, для порядка сунули кулак под дых – тоже ведь ребята в своем большинстве с армейским опытом. И оттащили в кабинет начальника охраны.
Тот выслушал, работая ноздрями как кузнечным горном. Наорал, обещая кары небесные. После чего выставил за дверь сопровождавших опричников.
– Да, Андрюха, натворил ты делов!
– Ну вы же понимаете, ребят, которые там остались, эта падла…
– Да все я прекрасно понимаю! В общем, ситуация для тебя хреновая. Мне, кстати, тоже перепадет за кадровую политику.
– Ну вы же понимаете…
– Ладно, кончай оправдываться. Тебя больше ни в какой банк не возьмут. Ты сам себе волчий билет выписал. Единственное, что я для тебя могу сделать, вот, держи…
– Что это? – изумился A. P. Klimov.
– Зарплата, за два месяца. Считай, что выходное пособие. Но, сам понимаешь, ни одна живая душа чтоб!..
– Спасибо, – только и смог сказать ошарашенный Андрюха. Хоть можно было и нужно было сказать еще немало слов.
– Ладно. Это тебе спасибо. Ты молодец. Я бы так не смог.
10
На Крещенье, которое выдалось отнюдь не холодным, часов в девять утра вдалеке послышался рокот мотора. Но это был явно не БТР. Звук был какой-то мотоциклетный, пощелкивающий, довольно высокого тона. Вскоре меж деревьев начал метаться свет от фары. Фара была одна! Следовательно, это был действительно мотоцикл!
В связи с чем Андрей Петрович воскликнул в переводе на культурный язык: «Ёксель-моксель!»
Через пять минут к воротам подкатил снегоход «Буран» с седоком в овчинном тулупе, мощных валенках и завязанной под подбородком на тесемки мохнатой шапке.
– Здорово! – сказал человек в тулупе, выключив двигатель. – А чего Борис не выходит? Захворал, что ли?
– Какой Борис?
– Ну как же, служит он тут. Я вот решил к нему в гости заехать в честь праздничка.
Пошли в жилой блок. Где и начали знакомиться.
Это был Федор Терентьевич Перхушкин, лесник. Был он на пять лет моложе Андрея Петровича. Живет с женой в полусотне километров от точки, в деревне Марковской, где кроме них еще четырнадцать человек.
Пару раз в год приезжал на точку, к Борису, который тут был до Андрея Петровича.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
