А еще руки. О, они были вовсе не такими натруженными и мускулистыми, как на большинстве рисунков. Художники, как известно, должны преувеличивать и приукрашивать суровую реальность – однако Ариадна искренне любила в Элеоноре ее очаровательную худобу, холодные ладони и несовершенство черт. В конце концов, разве именно красота определяет истинного героя?

Воздух стал холоднее. Небеса окрасились в светло-серый.

«Неужели начинается дождь? Странно: сегодня ведь ни единого облачка».

Где-то совсем рядом, искристый и радостный, раздался девичий смех. Топот резвых ног, таких быстрых и ловких. Ариадна напряглась; попыталась встать – и вдруг поняла, что не выходит. Мир медленно темнел, скручивался в воронку, удалялся от нее, становясь всего лишь крохотной иллюзией на огромном холсте неизведанного.

– Я пришла, как и обещала, Ваше Величество, – раздался из-за спины чуть визглявый голосок, похожий на скрип дверных петель; старая королева сразу узнала его, и дрожь пошла по медленно холодеющей коже. – Пора отправляться в дорогу.

Златоволосая девушка поднялась с лавочки, легкая, будто перышко, и с пренебрежением обернулась на замершее в неподвижности старое тело, что продолжало тупо таращиться на такой же мертвый и бессмысленный камень.

«Все это в прошлом, – отчетливо подумала она. – Будущее открывает мне свои двери. Свобода от всего, обещанная в качестве приза столько лет назад, нашла и обрела свою хозяйку только сейчас».

Спасительная Лира стояла на каменной дорожке, и ее короткие волосы развевались на несуществующем ветру. Широкая улыбка украшала некрасивое молодое личико.

– Ну же, идемте отсюда! – воскликнула она нетерпеливо, протягивая руку.

И златоволосая Ариадна послушно ее сжала.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ИЗБРАННЫЕ И ОДИНОКИЕ.

И явился он в маске бледной,

И воспел его ветра плач;

Запах крови угрюмо-медный

Был ему, что парадный плащ.

Он в руках нес погибель мира,

В его имени бился страх,

Но влюбилась младая Лира,

И растаяла смерть в руках.

Женевьева Сладкоголосая, «Баллада о Двоих»

Ее учитель, Адриан, был ночным эльфом – последним в своем роде. У него были длинные волосы, черные, как сама ночь, и горбатый нос, а темные глаза без белков или зрачков, похожие на два чернильных пятна, не были способны на эмоцию, отличную от глубочайшей скуки. Учитель отличался необычайной учтивостью, был неизменно вежлив и приятен в общении, никогда не пользовался своей властью, чтобы заставить свою подопечную замолчать, и прислушивался к ее мнению – в общем и целом, из последних сил пытался сотворить иллюзию заинтересованности в ее дальнейшей судьбе.

На самом же деле, Элеонора совсем ему не нравилась. Девушка не была глупой или невнимательной, а потому видела, с каким нетерпением Адриан закатывает глаза или прикусывает губу, когда ученица обращается к нему не по делу или внезапно заглядывает в кабинет. Впрочем, ночного эльфа можно было понять: избранную буквально повесили ему на шею и даже не спросили, желает ли последний выживший после Великой Черной Катастрофы иметь дело с той, кто был напрямую связан с появлением Масок, а также их нападением на Ночную Цитадель.

Элеонора не винила своего учителя и не пыталась навязывать ему свое неприятное общество. Когда уроки заканчивались, и ей выделялось специальное время для отдыха или самообразования, девушка уходила в город, где бесцельно бродила по улочкам, любовалась сладостями и уличными шарлатанами, выдававшими себя за странствующих магов. Ее всегда невероятно удивляло влечение простых людей к волшебству, их одержимость всем магическим, а значит, близким к Триединой; нарочно облачившись в странные одежды и нацепив на лица маски торжественной непроницаемости, эти клоуны вели себя так, словно имели отношение к чему-то сакральному, особенному, важному.

Больше всего на свете Элеонора мечтала подарить все свои проблемы, планы и способности кому-нибудь другому – тому, кто знал бы, что делать с такой ответственностью – а самой уйти в самую глушь, дабы поселиться в деревеньке и заняться сельским хозяйством. В деревне частенько проводятся праздники, добрые старики готовят вкусности, детишки подвязывают огурцы под навесами, ослепляющее око Триединой глядит сверху вниз любовно и ласково.

«И нет ничего – ни горя, ни печали, ни страха завтрашнего дня».

– Эй, подружка!

Девушка вздрогнула и обернулась. Молодая солнечная эльфийка стояла, облокотившись о прилавок, под ало-золотым навесом – ее ржаные волосы были заплетены во множество косичек, смуглая кожа переливалась, словно драгоценный камень, бледно-желтые глаза горели азартом и жаждой наживы.

– Видала мои татуировки? Это метки чародейки из самой Солнечной Земли!

На прилавке лежали странные предметы, назначение которых оставалось для Элеоноры загадкой. Фрагменты серебряных ложек, связанные друг с другом, грубо отрезанные кусочки старинных гобеленов, прозрачные шарики на подставках, серьги с висюльками, содранными с чьих-то штор – все это выглядело бы весьма жалко в полумраке, однако свет, ликующая толпа горожан и солнечные лучи меняли угол взгляда, делая бессмысленные безделушки таинственными и привлекательными.

– Волшебница, значит? – спросила Элеонора, приближаясь к эльфийке. Та гордо кивнула. – Я слышала, вам нельзя покидать Солнечную Землю сейчас, когда подготовка к отражению возможной атаки идет полным ходом. Ты что, преступница? Как преодолела границу?

Глаза продавщицы округлились, она в ужасе отскочила назад. Элеонора чувствовала, что поступила неправильно: обличать шарлатанку на глазах у парочки любопытных зевак, готовых разразиться хохотом и поведать о случившемся всей толпе, было проявлением необычайной жестокости. И все же… Правдой девушка дорожила больше, чем чьей-то загубленной репутацией.

– Ты удивлена, что я знаю о ситуации в стране солнечных эльфов, верно? Мало кто из горожан по-настоящему вовлечен в политические дела, однако о пророчестве знают все. Цитадель ночных эльфов уже пала под натиском тварей. Существа твоей крови должны быть следующими.

Девушка обняла себя руками и задрожала.

– Уходи… – прошептала она одними губами.

– Ты родилась здесь, – неумолимо продолжила Элеонора, – а татуировки набила у очередного несведущего мастера, дабы использовать их в целях наживы и развода наивных граждан. Поверь мне, я знаю, как выглядят настоящие.

– Но мои экспонаты, – запротестовала эльфийка, – самые настоящие! Я продаю магические артефакты…

– Ни в одном из них нет магии. Я ощущаю волшебство за версту.

Кто-то за спиною Элеоноры громко расхохотался, несколько звучных женских голосов подхватили эту мелодию унижения и принялись распространять ее по толпе собравшихся на ярмарке людей. Девушка посмотрела на шарлатанку, которая стояла ни жива ни мертва. Легкий бурый румянец сошел с ее золотистого лица, в глазах стояли горькие слезы.

– Уходи! – вдруг закричала она еще громче. – Вон, вон отсюда, и чтобы глаза мои тебя, паршивка, больше не видели!

Элеонора сделала шаг назад, в безликую массу, которая подхватила ее и потащила куда-то вперед. Незнакомцы в желтом, красном, фиолетовом, синем, розовом говорили и пели на все лады, кто-то шутил, кто-то рассказывал сказку ребенку, кто-то рассуждал о бытовых проблемах, грядущих свадьбах и разводах, а кто-то и вовсе философски рассуждал о Триединой и жизни после смерти.

Только она, странная девушка без семьи, была совершенно одна. Учитель, как обычно, сидел в своей башне, горюя об утерянном народе и погибшей семье, а она бродила здесь безо всякой цели, принося хаос и боль всякому, кто обращал к ней свой взор. Разумеется, она вовсе не была виновата в смертях всех, кто был дорог Адриану – однако не ее ли рождение пророчило наступление чудовищ? Следующей их целью должна была стать Солнечная Земля, прибежище солнечных эльфов. И, хотя последние развернули настоящую военную кампанию, исход всем был известен заранее: как и говорилось в пророчестве, светлые силы падут, а тьма поглотит их, чтобы затем броситься сюда, на людские территории, и встретить достойный отпор.