ПРОЛОГ.
Маленький принц нашел королеву Ариадну Восьмую в саду: та сидела в окружении цветущих зеленых кустов, недосягаемая и таинственная, как само время, и недвижно глядела на каменную статую, возвышавшуюся над юными деревцами. Легкий ветерок играл с ее седыми волосами, убранными в пышную прическу. Когда-то давно эти белоснежные рассыпчатые локоны были золотыми, как солнечные лучи, и крепкими, будто волшебные лозы.
Принц слышал много восхитительных историй о том времени – времени злодеев и героев, когда Маски убивали невинных, а великие чародеи и воины противостояли древнему злу, сотканному из чистейшего мрака. Когда эти удивительные сюжеты звучали из уст Хранительницы Знаний, мальчику чудилось, будто бы случилось все это невероятно давно: может быть, двести, а может, и тысячу лет назад, однако в удивительные секунды раннего летнего утра, глядя на свою знаменитую бабушку со спины, юный наследник человеческого престола ощущал себя до трепетной дрожи причастным ко всему тому, что произошло.
В конце концов, эта крохотная эпоха легендарных битв и божественных склоков завершилась не так уж давно.
За садом располагалась миниатюрная часовенка, которая открывалась лишь в Лиров День: придворные, слуги, члены королевской стражи и даже монаршей семьи стекались к ее каменному порожку и клали на ступени свои трогательные письма, украшения, венки. В такие мгновения всякие различия между людьми стирались – социальный вес и статус, возраст, умудренность опытом или трепещущая юность покорно отступали, уступая место общему чувству единения и горечи от утраты.
Маленький принц никогда не видел Спасительную Лиру, но любил, как бабушка раз за разом описывает ее – во всех вообразимых и невообразимых подробностях, словно виделась с ней вчера.
– Ваше Величество, – произнес он негромко – и поклонился.
Легендарная королева обернулась, не вставая со своего места, и мягко улыбнулась внуку. Ее красивое лицо, тонкое и благородное, было исписано узорами морщин и старых ожогов – прикосновений пламени дракона, из которого та умудрилась выйти живой. Дрожа от предвкушения и восторга, мальчик дождался согласного кивка и молча уселся рядом, восхищенно щурясь навстречу горячему солнцу.
Стояло лето, спокойное, тихое и приятное; птицы пели свои песни в ветвях деревьев, у подножья зеленого холма танцевали и блестели искристые ручейки. Где-то вдалеке приятным эхом заржала лошадь: то, должно быть, наследный принц Ричард, старший из детей Вайолетты Благонравной, снова отправлялся на охоту в компании боевых друзей.
Каменная статуя молча стояла, уставившись невидящими глазами в чистые небеса; расписные доспехи, краска на которых обновлялась каждый год, сверкали золотым и фиолетовым; многочисленные змеи, шипя и скалясь, обнимали ноги в блестящих поножах и смотрели прямо на маленького принца, будто угрожая напасть при первом возможном случае.
– На самом деле, она была совсем не такой, – сказала королева Ариадна Восьмая, приобнимая своего внука за плечо.
Она всегда так говорила, когда он приходил в сад и заставал ее здесь. Это была их, пожалуй, самая любимая и странная игра: проигрывать раз за разом одну и ту же трогательную сценку, такую необычную, почти сакральную и жизненно значимую для обоих. Маленький принц знал, что мирное небо порождает равнодушие к войне и тем, кто принес долгожданную победу на своих плечах. Знал, что обыкновенно Спасительную Лиру вспоминают как героиню, полумифическую воительницу, великую чародейку и почти никогда – как обыкновенную девушку, юную, полную треволнений и желаний.
– Ваше Величество, – тихо прошептал мальчик. – А расскажите, какая она была.
Подул слабый ветерок, и салатовая листва радостно последовала следом за ним, играя своими роскошными летними кудрями; солнечные блики заплясали по гладкой серой коже статуи, коснулись замерших в полете густых локонов, окрашенных в темно-синий, светящихся золотым глаз без белков и зрачков, разверстого в немом крике рта, напоминающего пасть монструозного существа.
– Она была очень чувствительной, – ответила старая королева, складывая руки на коленях. Ее пальцы были худыми и узловатыми, серые вены торчали из-под тонкого шелка потемневшей кожи. – И доброй. Легенды, написанные о ней, описывают Элеонору как суровую защитницу, не знавшую ни страха, ни отчаяния, ни даже физической боли, но это не так. Моя боевая подруга отличалась эмпатией и большой опасливостью – предпочитала обдумать ситуацию сотню раз, прежде чем сделать хотя бы крошечный шаг навстречу цели.
– Это значит, что она отличалась большой мудростью, – глубокомысленно изрек маленький принц. – Мередит говорила, ее любознательности не было предела.
– Как и той печали, что бедняжка несла в сердце всю свою недолгую жизнь.
Об этом королева еще ни разу ему не рассказывала. Мальчик навострил уши и замер, словно сам обратился в статую. Мягкий летний ветерок зарылся в его кудряшки невидимой дланью, и на мгновение малышу показалось, что это сама Элеонора гладит своего юного обожателя, излучая доброту любящей матери и симпатию старой подруги.
– Она никогда не хотела быть Спасительной Лирой, – тяжело вздохнула Ариадна Восьмая. – Любовь и спокойствие значили для этой женщины куда больше, чем все богатства мира вместе взятые. Однажды мы уединились в моем кабинете, чтобы обсудить стратегию ведения боя, и… – Старуха невольно вздрогнула, как от удара. – Элеонора вдруг призналась мне, что глубоко несчастна.
– Но почему же? – искренне удивился маленький принц; слезы, все это время копившиеся внутри, наконец подступили к глазам. – Вы должны были рассказать мне это раньше, Ваше Величество! Я никогда не думал, что Спасительная Лира так сильно страдала!
– Тебе не стоит забивать этим свою голову, Филипп, – сочувственно улыбнулась королева. Ее мягкая рука стерла слезинку с пухлой детской щечки, и мальчонка, не сдержавшись, приподнял уголки рта, греясь в лучах искренней бабушкиной любви. – Дети в столь юные годы, пусть они и инфанты, всегда интересуются другим. Судьба Элеоноры – страшная и очень взрослая тема. В конце концов, ее сгубила любовь.
– Любовь? А я читал, что…
– В книгах пишут многое, мой мальчик. – Старое лицо королевы стало непривычно строгим. – А еще я обязательно поговорю с Хранительницей Знаний, чтобы она больше не позволяла тебе брать в руки столь взрослые и страшные работы.
– Но Ваше Величество!
– Филипп… – Скрипучий голос сорвался, узловатые пальцы затанцевали по укутанным в расшитые ткани плечам инфанта. – Однажды ты познаешь любовь во всех ее чудесных проявлениях – а также узнаешь, почему некоторые люди могут из-за нее умереть. Но это должно случиться многими годами позже, в момент, когда твое сердце будет окончательно готово к жестокой правде.
– Да, Ваше Величество.
Мальчик поднялся со своего места и чопорно поклонился. Бабушка скрипуче расхохоталась, оборачиваясь на дорогу: слуга в изящном костюме уже направлялся к ним, тревожно вздрагивая при каждом шаге.
– Тебе следует провести время с Джозефом, а не докучать несчастной старушке, – с шутливым укором произнесла она, кивая усатому мужчине и молчаливым жестом веля увести Филиппа. – Славно тебе поиграть, мой мальчик. Пускай Триединая будет с тобою в этот замечательный день.
– Пускай многоликая богиня никогда не перестает улыбаться тебе, – повторил принц заученную наизусть фразу и направился прочь вместе с Джозефом, оставляя королеву одну.
Едва шелест их шагов окончательно растворился в звенящей летней тишине, Ариадна Восьмая вновь обратила свой взор к статуе – каменному шедевру, некогда возведенному по ее приказу. Понравилась бы она Элеоноре? И если да, то что бы девушка сказала?
С каждым годом воспоминания о далеком прошлом становились все более и более размытыми, теряли очертания, превращались в пыльные мыслеобразы, светлые, как выцвевшие книжние страницы. Ариадна не могла вспомнить черт лица своей подруги, ее голоса, запаха. Первым, что приходило на ум, была неровная синяя челка, падающая на детские глаза, полные живого, доверчивого и совсем негероического любопытства.
