Счастье – всегда в простоте.

– Эти из «Миа ди Джорны». – отрекомендовал Саня – У них там повара настоящие, итальянские. – заверил он для пущего эффекта, коим подобает сопровождать появление королевских особ.

Затем на стол пожаловали толстый господин пирог. Пышный, увесистый из рассыпчатого теста. Он обосновался на тарелке тяжело, что и не сдвинешь так легко. С хорошо прожаренным основательным низом и подрумяненным верхом. Без той изысканной грации, коей преисполнены предшествующие персонажи, немного грубый, как простой деревенский парень, увесистый, но с отличной начинкой. Сразу видно – домашний. И как о «вкусном», деревенском парне в дворянской среде о нём сразу разнеслась весть – восхитительный, будоражащий воображение, он сразу же дополнил кухню просто невероятным ароматом неких неведомых Лёшику, но очень желанных трав. От него исходил жар раскалённой печи, из которой его вынули как будто пару мгновений назад. Видя его, хотелось просто отломить большой кусок, разваливающийся от начинки, и запихать его во весь рот так, чтобы было тяжело жевать, чтобы в животе уже места не оставалось. Это было кулинарное безумие, не способное оставить равнодушными ни-ко-го.

– Осетинский, с брынзой, – похвастался Саша – У меня товарищ осетин —его жена печет.

И хотя потом на стол вы́сыпали всевозможные салаты, десерты, пирожные и прочие радости жизни Богатого холостяка, Лёша не замечал их. Жадно, вкусно, безмерно он накинулся на сдобу, больно уж он всё это дело любил. Большой они страстью его были. К тому же, он не ел толком уже дней несколько и хватал здоровые куски, как попало засовывал их в рот, запивал соком, минералочкой, Кока-колкой – всё годилось. Лёшик всегда наедался впрок. А Саня был и не прочь подкормить парня.

Ну а пока дорогой гость набивал пузо, а Саня налаживал контакты с Анфисой, в проходе появился Артур. Неотразимый, прекрасный, белозубый, лощёный, в ухе торчит здоровый бриллиант, меж зубов зубочистка, маечка обтягивает торс. Весь блистающий безупречностью, несвойственной человеческому, сияющий позитивом, излучающий свежесть, он так и застыл, точно испуганный оленёнок при виде хищника, что с животной алчностью обжирается. «Что за позёрство, даже дома красуется.» – недовольно заметил про себя Лёша, исподлобья глянув на того.

Ну, вообще, Артур, конечно, ко́зно смотрелся. Крашенный, на ножках этих птичкиных, сам по себе смуглый, а ещё вдобавок и загорелый. Глядит ясным-ясными наивными голубыми глазками, как скромный агнец, носящий внутри искушающий грех – так и соблазняет, так и мани́т пригубить чашу запрета, закусив свою пухлую губку, чуть-чуть запачканную белыми капельками протеинового коктейля. Его образ звучит: «Мамочка, научи меня всему…». Такое невинное Божье творение со взглядом, унаследованным, наверное, у самого Мефистофеля – тянет испортить его примесью похоти. На глубине его будто покоится дикая, необузданная стихия, которую неминуемо влечёт выпустить на волю и отдаться её животной силе. Но всё это восхищение ломалось, блядь, о его фигуру-тумбочку. Словно миниатюрную лошадку в проходе поставили. Она и красивая, и ресницы длинные, и чёлка причёсана шелковистая, но комичная до одури! Вот, смотришь ему в глаза, и дала бы, а смотришь на всего персонажа в целом и не можешь к нему всерьёз относиться. И хотя Артур был напичкан полным боекомплектом метросексуала с гомосексуальным нанесением – поджатая лапка, сложенные губки, вся вот эта вот история – он не вызывал отторжения. Видимо, что-то внутри него, и в самом деле, было не так, как казалось.

А потом его внезапно неуместный голосок озадачил всю брутальную вакханалию чревоугодия:

– А, вы кушаете… Доброе утро!

Он проговорил это так женственно, сюсюкающе, так… Так… По-пидорски! Совсем не узнать того уверенного в себе тягача, что тащит семью к достойной жизни. Чуть растягивая слова, он уводил окончания вверх с утрированным «московским» акцентом. Тем не менее, сказал он это совсем по-простому, по-доброму, как к давним друзьям зашла заботливая домохозяйка. Видимо, педиком он был только по необходимости, а не по природе. Но в глазках его, широко распахнутых миру, читалась деланная наивность, словно он был взрослый открытый мальчик. Каждый жест, каждое движение, каждый отдельный шаг и вся походка передавали его розовую ватность. В его мире всё было милым, красивым, а феечки кушали радугу и какали бабочками.

Вспомнив «ночного» Артура с тембром местного Челентано, Лёха так и замер, и листок салатика повис у него во рту. Перед ним совсем сейчас не тот парень, который кормил семью и знал, как сделать из мальчика мужчину, чей голос внушал спокойствие и уверенность. Перед ним стояло нечто испорченное, вылизанное, вылощенное, выбритое во всех местах, проштудированное зондом Системы существо, согласившееся презирать себя. И два этих разнополярных образа никак не стыковывались у него.

От высокого и резкого звучания Артура Саня аж вздрогнул и подскочил на стуле. Нервно обернулся и тут же успокоился. Проворчал:

– Артур! Чтоб тебя черти драли! Ты меня когда-нибудь в могилу сведёшь голоском этим своим! Фанат ты что ли непризнанного таланта «Спокойной ночи, малыши»?! Звучишь, как грёбаный Степашка в необработанной версии!

Парень проигнорировал его язву.

– Мой хороший, не обращай внимания, Алекса́ндер – дикарь. – обратился он к Лёше.

Потом словно курёнок согнул лапку, то есть руку, протянул её Лёшику и сел за стол. Как следует встряхнул шейкер, перемешивая свой протеиновый коктейль и принялся глотать. Лёша ответил на рукопожатие нехотя, даже почти не сжимал руку, просто на автомате. Саня задорно, со взглядом полным иронии и сострадания снисходительно посмотрел на эту пародию в форме Артура. Словно псу, небрежно придвинул ему банку икры и хамовато проговорил:

– На, пожри нахер.

Артист привередливо фыркнул. Лёшик оторопело оглядывал всю сцену и недоумевал. Это же тот же Артур? Точно? Тот же торс. То же лицо. Но человек-то другой. На миг отвлёк его Саня:

– Лёха, так вот, она сегодня будет. Хотели же, помнишь, во вторник, а она такая раз и согласилась на моё внезапное ночное предложение – типа, давай я сегодня приеду. Это после нашего с тобой тет-а-тета. Я-то просто написал, по наитию, потому что порыв какой-то словил, без всякой коварности за умом. И вот что! Ну Фиска в своём, конечно, стиле: сидим на расстоянии не меньше, чем в четыре метра, личный контакт только глазами, разговор на темы не иные, как о бизнесе, дресс-код не дешевле, чем Версачи, брелоки дороже хаты и все такие условности, – Саша говорил спокойным обыденным тоном, описывая типичную Анфису с перечислением всех её требований, что было для неё в порядке вещей, потом махнул рукой – Так это она, хвост пушит – хочет мосты навести. Артик, в чудеса веришь? – переключился он.

– Мэ? – тот скептически поднял бровь, потягивая свой коктейль и не успевая за изменчивым ходом мысли продюсера – У вас с Анфи́ наклёвывается перемирие? Как славно, какая прелесть!

Артур мило зажмурился, словно котик, которого почесали за ушком, и сжал кулачки за молодых. Лёшу так и передёрнуло от нового актёра, только помоложе.

– О Боги, что я создал! – взбрыкнул едким сарказмом Саня, но быстро вернулся к приятно щекотавшей его эго теме – Нет, вы все не понимаете, я объясню. – начал он с явной манией величия – Вот вчера, я отбил Лёху у реальной мрази. И это даже не то, что я спас парня, а то, что я ощутил в тот момент: я побывал в руках какой-то силы, о которой не догадываешься, пока не побываешь в ней. Это как будто бы я не одного конкретного Лёшу уберёг, а на горло какому-то слизню наступил. М-м-м, не, не так… Не я, а что-то, в руках чего я стал инструментом. – все замерли, слушая его поток воодушевлённого сознания, а тот размахивая телефоном вошёл в повествовательную экзальтацию и со взором ясноглазого Божьего пророка на стероидах вещал – А вот теперь, после этого, у нас с Анфиской всё, вроде, в гору пошло. Это как, знаете, я произвёл в мировое пространство что-то… А теперь оно мне прилетело обратно охренительным ништяком. Ну реально же чудо, а, как ещё назвать? Вот, ты как думаешь, Лёха.