Короткая фраза в ответ, и он передал мобилу главарю. Тот внимательно присмотрелся к номеру. Ехидно улыбнулся, заглянув напоследок в соперника, и его взгляд вновь угас наледью. Собрался. Скудно бросил «слушаю».

Разговор, как и положено, занял около минуты. Узурпатор не перечил, но и не трясся в благоговейном трепете перед влиятельным заступником. Сила нашла силу. Охота сорвалась, он уже знал это, не пытаясь цепляться за волосок, и, как опытный хищник, что ставит во главу самосохранение, он уже работал по другому сценарию. Зверь знал, отложенная охота – самая вкусная.

Мучитель вернул трубку. Отдал документы. Помедлил. А вот Лёшика-то ему не хотелось уступать. Ох, как не хотелось! Слишком уж сладкой добычей было для него это олицетворение противоположной силы, нетронутое алчностью, отказавшееся от искушения Владеть. Дитя чистой природы Любви мира.

– И парня тоже, – по-хозяйски поторопил его медвежонок.

Лицо демона свело неприязнью. Он всё просчитывал в голове новый сценарий действия, взглядом расчленяя объект ненависти. Ну медвежонок и не цацкался. Пальнул в фару ментовской тачки, дав понять, что следующий выстрел будет уже в них. Стекло звонко посыпалось на землю. Двое прихвостней вздрогнули, грубо сняли с Лёшика наручники и тот побежал к своему спасителю. Тьма отступила. Мощный посыл Лёши всё-таки трансформировал ситуацию и спас его. Растерянные копы хотели было выстрелить, но смышлёный незнакомец предупреждающе пустил ещё пару пуль им в ноги. Те струхнули. Отходя спиной к своей машине, мужчина не сводил ствол с тварей. Открыл дверь, сел за руль. Открыл дверь Лёшику. Тот неуклюже ввалился в салон. Завелись и скорее помчали прочь с этого гиблого места. А когда отражающий ночь, новенький Audi Q8 угрожающе объезжал застывшего посреди шоссе Узурпатора, тот и не шелохнулся, как и не шелохнулся он во время перестрелки. Смерть не трогала его. Его тёмная как сам ужас фигура зловещим силуэтом пронеслась мимо и бездвижно замерла позади. Охота только началась.

«Винни-Пух ебаный.» – процедил кто-то из ментов напоследок.

* * *

Забрав документы и Лёшика, медвежонок, как оголтелый мчал по дороге, не разбирая поворотов и, кажется, направляясь вообще наугад. Оба усердно молчали. Их маленький кораблик вылетал из массивного тела прожорливой бездны навстречу к привычной Вселенной. Лёша знал – они вырвались. Его свет оказался сильнее и разогнал сгустившийся мрак руками этого необычного, очень отважного истерика, что был избран силой баланса в рыцари вечера. На мгновение перед его памятью снова промелькнули эти обезумившие глазища. Словно из далёкого прошлого до Лёши донеслось имя – его звали Рамзе́с – того маньяка, то олицетворение вязкой тьмы, которое схватило его своей лапой, обличённой в форму хранителя закона. Он внезапно выловил откуда-то из глубины космической памяти это знание и встрепенулся, дотронувшись того безумия, которым блестели глаза полицейского. Он словно бы коснулся первородного Вселенского ужаса и узнал в нём – … себя. Словно он сам стал тем человеком на дороге, и он это «наказывал» всех вокруг. Он ощутил жгучий холод внутри и липкое чёрное присутствие тьмы. Лет двадцать пять его не знал, а тут как какой-то звонок из прошлого. Будто Лёша сам являлся частью этого чёрного начала. Он даже испугался от того насколько тонко и глубоко воспринял Рамзеса, так словно бы всю жизнь был им, словно бы встретил полярную свою противоположность, которой мог бы быть или был когда-то. Лёша нахмурился не в силах припомнить точно. Гул дороги и полёт навстречу целой Вселенной неизбежно приглушил его тревогу.

Лёшик тряхнул головой, и снова реальность включила ему свой фильм.

Умчавшись километров за пятьдесят, медвежонок наконец-то остановился и стукнул от напряжения ладонями по рулю:

– Твари! Мудаки! Какие же восхитительные мудаки! – таким восклицанием он ознаменовал их спасение, после замер и крайне культурно проговорил, медленно поворачивая голову к Лёше – Человеколюбие – моё исключительное качество. Лишь благодаря ему господа садисты сохранили свои колени в целостности.

Оба зашлись заливистым, весёлым хохотом, очень близким к дурке. Да так и смеялись, пока не подружились. Держась за бока, от той боли, которую его побитому телу причинял смех, Лёша простонал, утирая глаза от слёз:

– О-ох, мсье, Ваше бескомпромиссное чувство юмора достойно компаньона, куда более азартного нежели рухлядь, которой едва не навязали льготы по инвалидности. Если Вы продолжите и далее в том же духе, то определённо оставите меня без последних рёбер.

Успокоились. Мужчина достал сигарету. Внимательно посмотрел на неё. Потом на Лёшика.

– Ну уж нет, – со знанием дела протянул он – Тут нужно что-то посерьёзнее.

Засунул руку куда-то под сидение. Пошурудил немного и наконец достал незаменимый штакет. Поджёг. Раздул. С наслаждением затянулся. В блаженстве закрыл глаза. Замер. Долго-долго не выпускал целебный дым, стараясь задержать его, как ощущение сплотившего их посреди Космоса покоя. Протянул косяк Лёше. Тот кивнул и с благодарностью принял средство от большого дерьма. Так они подружились во второй раз за вечер.

Обёрнутое в бумагу растение тлело, время лениво тянулось, город никуда не спешил.

– Откуда ты всему этому научился? – серьёзно спросил Лёшик.

– Боевиков много смотрел. – также собранно, сосредоточенно глядя вперёд ответил медвежонок.

– По телевизору? – не понял Лёша.

– По жизни. – более непонятно объяснил тот, потом подумал и добавил – Да в армии и не такому научат.

– Он бы выстрелил… – протянул Лёха.

Вместо ответа мужчина окинул взглядом несостоявшегося кандидата на инвалидность и утвердительно заметил:

– Сильно они тебя.

– А, – бросил тот, типа «не заморачивайся» и ещё разок затянулся.

– Чё-то серьезное? – поинтересовался тот.

– Помог оправдать им необходимость существования. Хм-м-м, – поразмыслил – А для таких это основа всего вообще. Значит в этом смысле, серьёзное о-о-очень.

Мужчина понимающе хохотнул и тоже наполнил себя дымом.

– А ты не выглядишь испуганным. – заметил он.

– Улица и не такому научит. – в тон отозвался Лёшик и сразу им всё стало ясно друг про друга.

В этот момент между ними установилось прочное взаимопонимание на очень тонком уровне, который не требует облекать смысл словами. Они общались, как две близких души. Они раскроили полотно вечера и став свободными от декораций, могли говорить на языке мысли и ощущения. Им более не требовались хитросплетения словесных конструкций.

Телефон зазвонил. Медвежонок ответил не сразу, как бы собираясь с мыслями.

– Да, – наконец сказал он с тяжёлым выдохом.

Послышалось надоедливое верещание. Он отнял трубку от уха и коснулся взглядом сухой ночи, дожидаясь момента для реплики. Дождался. Вставил.

– Приезжай. Я буду в среду дома.

Опять неугомонный обстрел женских возмущений.

– Ну хорошо, – с усталым смирением согласился он – В четырнадцать на лейбле, вторник так вторник.

Видно, у него не осталось сил переубеждать зацикленную на своей важности собеседницу. Походу, он даже забыл завершить вызов да так и залип в окно с телефоном в руке.

– В который раз откладываешь разговор? – спокойно спросил Лёшик.

– А-м-м… О чём ты? – мужчина как-то рассеяно и беззащитно обернулся, заметив, что снова вцепился в руль уже минуты две как, на которые он выпал из реальности. Он растерялся от прямого попадания в самую суть. В мире без декораций всегда всё просто, и он оказался не готов к такому. Тут не было пресловутого этикета – языка, который придумали глобальные корпорации – который они навязали, точно чипирование для перепрошивки личности, который они раздали, как маски, что скрывают нож, спрятанный за спиной, причём не нож, как аллегорию злого намерения, а самый настоящий из стали, который тебе всадят; маски, что надевают на особый случай и на каждый день, точно мистическая лисица Кицунэ^*, что примеряет новый образ выходя в мир живых из мира духов. Не успев понять, что происходит, он не смог подходящим образом включиться. Просто замер посреди ночи в растерянности.