Сестра хихикнула причитаниям витязя, продолжая подниматься вверх по каменистым выступам, поросшим мхом и тонкой сетью корней.

– Так может, ты забыть чего успел? – рассуждала омуженка, цепляясь за ветви. – Надо было сразу меня будить, а ты всё волосы мне гладил, щёку целовал.

Округлив глаза, Волот замер.

– Я? Ты чего, Умила, когда ж я тебя так будил?

Девушка остановилась и, обернувшись, задумчиво уставилась на него.

– Ну да. Ты-то завсегда за плечо трясёшь да в ухо «Умила» орёшь, – согласилась она.

– Не кричал на тебя ни разу, – возразил брат.

– Ну не могло же мне то присниться, – сомневалась она.

– Тебе не приснилось. Есть один молодец, что заботой тебя окружает, а ты, коза горная, дважды его уже развернула, – хитро прищурился воин. – А когда мы уходили, его уже в сарае не было.

– Как не было? – напряглась голубоглазая.

– Так. Ушёл куда-то, – пожал плечами Волот.

– Куда? – спросила омуженка, прожигая брата взглядом.

– Откуда мне знать? – насупился он.

– Он – твой друг, – не унималась Умила.

– Он – твой жених, – заметил Волот. – Не волнуйся ты так, сам ушёл, сам воротится… К обеду точно… коли Радмилка лапши наварит. Она, в отличие от тебя, знает, чем Баровита порадовать.

Златовласая шлёпнула брата ладонью по лбу.

– Да ну тебя. Сбил меня, след потеряла.

Заметив вспыхнувший румянец, Волот тихо посмеивался над сестрой. Опершись спиной о шершавый ствол, скрестив на груди руки, ждал пока она вновь найдёт незримый след. Умила закрыла глаза, вытянула в стороны руки, прислушалась к ощущениям – правую ладонь обдало жаром.

– Выше, – констатировала она.

– Веди меня, – широко улыбнулся брат.

Ряды клонящихся к подножью горы деревьев становились всё реже. Девичьи пальцы цеплялись за холодные камни, колени, даже через плотную кожу высоких сапог, чувствовали каждую грань острых пород. Наконец-то путники вышли на плато, теперь можно было выпрямиться во весь рост и осмотреться. Широкая ладонь брата легла на плечо омуженки.

– Вон он – медвежий хвост.

Девушка посмотрелась на возвышение вдали, где пучками торчал кустарник, лоскутами зеленела трава. Нужно было пройти плато вдоль, подняться ещё выше, но Умила оставалась неподвижной, прислушиваясь к внутреннему голосу.

– Не знаю, родимый, меня вниз тянет, – сказала она, пересекая каменную площадку.

Опершись о валун, подалась вперёд. Едва взглянув на склон горы, Умила резко пригнулась, спряталась за камень. Волот прошмыгнул к ней, посмотрел вниз – семеро османцев выволакивали из стоящего на отшибе деревни дома молодую девушку. Вслед за ними бежали с криками её родители.

– Спускаемся, – скомандовал Волот.

Осторожно, но, не мешкая понапрасну, витязи заскользили от камня к камню, наблюдая за тем, как два османца обнажили мечи, приставили их к шеям несчастных родителей; остальные – потащили девушку к морю.

– Ты стариков освободи, – шепнул брат, – а я младе подсоблю.

– Любопытно отчего? – хитро прищурилась Умила.

– Оттого, что со стариками двое остались, а девку пятеро тащат. О тебе забочусь, – заверил Волот.

– Ну-ну, али просто девка глянулась, – улыбнулась сестра.

– Не без того, – кивнул витязь, пробираясь вдоль камней.

Синеглазая женщина, лет пятидесяти пяти, нервно хватаясь за кудрявые смоляные волосы, подёрнутые сединой, кричала изо всех сил, не зная как помочь дочери.

– Что ж вы делаете? Отпустите её!

Худощавый мужичок попытался вырваться из крепкой хватки османца, кинуться вслед за дочерью, но холодный металл коснулся шеи, отчего маленькая капелька крови побежала по его груди. Тёмные глаза прищурились, оскалившееся лицо приблизилось к плачущей женщине.

– Будешь лечить наших воинов, – медленно сказал османец, коверкая славянскую речь, – подумай, что мы с дочерью твоей сотворим, коли ты противиться станешь.

Глаза матери наполнились ужасом, ответ уж готов был сорваться с дрожащих губ, как слепящая лента, с хрустом вонзилась в висок османца. Отскочив в сторону, женщина зажала ладонью рот, всматриваясь в лежащее у ног тело, расползающееся под ним блестящее алое пятно. Второй османец обернулся, выпустив из рук старика – стройная девушка стояла перед ним, сжимая окровавленную саблю. Узкие штанины прятались в высоких сапогах, белую рубаху перетягивал на талии широкий кожаный пояс; её волосы в лучах солнца казались золотыми, а бездонные озёра глаз окидывали захватчика холодом.

Провернув саблю, Умила в один шаг настигла османца, лезвия клинков пронзительно звякнули. Отбросив славянку, воин сделал выпад. Девушка отвела меч, вцепившись в смоляные волосы, опустила его голову на своё колено. Воин попятился, растирая по лицу кровь. Провернувшись, Умила атаковала вновь. Османец едва успел блокировать её саблю, замахнулся кулаком. Златовласая прогнулась, видя, как широкий кулак пролетает над её лицом; отскочив в сторону, снова ринулась на противника. Клинки скрестились, тюрок оскалился, предчувствуя скорую победу, но девушка резко отвела его меч и ударила ногой в голову. Османец покачнулся, на мгновение утратив зрение. Не теряя времени, провернув саблю, Умила рассекла шею противника. Оставив заливающегося кровью врага, подошла к опешившим людям.

– Живы все? – спросила она.

– Они дочку нашу забрали, – залепетала женщина, цепляясь за рубаху воительницы. – Они хотели, дабы я их раненых лечила, а я отказалась, теперича они дочь забрали.

– Успокойся, мать, – сказала златовласая, сжав плечо женщины, – брат мой на подмогу ей бросился. Нет у осман сил против него.

– Я тоже пойду, – заявил мужчина и ринулся к тропе.

– Стой, – осекла Умила, хватая его за рукав, – видно ж по тебе, что не воин, токмо испортишь всё. Бери жену да в деревню бегите, прячьтесь, а мы дочь вашу воротим.

– Как же? Мы с тобой, – влезла знахарка.

Женщина говорила что-то ещё, но Умила уже не слушала. Заметив вдали клубы пыли, всмотрелась получше – всадники приближались к ним.

– Бегите живо! – зарычала она. – Прячьтесь да носа не высовывайте! Скоро здесь конники будут. Со всех ног бегите!

Мужик схватил жену за руку и бросился к деревеньке. Обернувшись, знахарка увидела, как тонкая девичья фигурка скрылась за острыми валунами. Что-то заставляло верить этой незнакомке.

***

Османы спускались с горы, волоча за собой чернявую девушку. Тонкие пальцы напрасно пытались разжать крепкую хватку, ноги упирались в валуны, но тщетно. Кареглазый воин хохотал, говорил ей что-то на своём. Четверо осман шли впереди, что-то бурно обсуждая. Взгляд девушки метался между пленителями, липкий страх всё сильней сжимал виски. Что же с ней станет? Неожиданно в поле бокового зрения возник длинный серебристый отблеск, мощный удар чем-то тяжёлым поразил затылок её мучителя. Девушка отчётливо слышала хруст черепной кости, видела, как поток крови вырывается изо рта османца. Ноги пленницы подкосились, ком подступил к горлу. Над кудрявой головой просвистело лезвие, в тот же миг за спиной что-то рухнуло, какой-то круглый предмет покатился вниз. Снова этот свист. Синеглазая, переборов страх, подняла взор – высоченный воин калечил тела её обидчиков, два меча вращались в его руках, сливаясь в сверкающие солнца.

Тяжёлый клинок отвёл османскую сталь, второй – отрубил сопернику руку. Несчастный закричал, сжимая кровоточащую конечность, резкий взмах меча оборвал его голос, повергнув на землю. Третий воин кинулся на витязя, кромсая воздух саблями; Волот блокировал клинки, развёл их в стороны и ударил османца с головы в нос. Мир угас в глазах захватчика, острая боль в груди пришла из ниоткуда. Последний выживший бросился прочь. Перехватив меч, Волот метнул оружие в беглеца. Одиннадцатикилограммовая сталь, впившись в спину османца, заставила его остаться на этой горе.

Витязь подошёл к перепуганной красавице, убирая меч в ножны. Ей было не больше семнадцати; синие, словно лепестки василька, глаза пристально смотрели на него, бархатные длинные ресницы боялись сомкнуться, чёрные брови изогнулись в удивлении. Ветер играл с растрепавшимися локонами, что на фоне белоснежной кожи казались смоляными. Витязь улыбнулся, протянул руку.