– Не обижайся, ты тоже очень хороший, – заметив его беспокойство, ободряюще замурлыкала Лана.

– Тоже! – скептически усмехнулся он.

– Нет, ты самый лучший! Самый талантливый! Самый сексуальный! Самый… самый… ты даже сам не знаешь, какой ты. Я люблю в тебе все, и даже то, как ты притворяешься, что ревнуешь меня.

– Ты думаешь, что я притворяюсь? Скажу тебе честно: этот твой ночной воздыхатель беспокоит меня больше, чем кто-либо. Измени ты мне с каким-нибудь безмозглым красавчиком, я не ревновал бы тебя так – ты сама его бросишь. Я ревную к тому, кто интересен тебе как талантливый человек.

– Правда? – удивилась Лана. – Какое странное у тебя чувство ревности!

– Ничего странного. И дело здесь не во мне, а в тебе. Мне кажется, что если ты и сможешь уйти от меня, то тебя будет меньше всего интересовать секс.

– Дурачок, о чем ты говоришь! Если бы я даже захотела тебя бросить, она бы мне не позволила, – и Лана глазами показала вниз, где под краешком халатика, скрывалось безумие, которого он прежде не знал.

– Я ее за это поцелую, – прочувствованно произнес Никита, склоняясь к ней и осторожно отодвигая полу халатика.

– Подожди, – отстранилась Лана, – я что-то замерзла. А ты?

– Еще как, – рассмеялся Никита, – поэтому и предлагаю согреться.

– А хочешь, я налью горячую ванну и мы залезем в нее вдвоем?

– Еще бы! – с восторгом принял идею Никита, – это то, о чем я мечтал весь последний месяц.

– Залезть в ванну? – тут же среагировала Лана.

– Вдвоем с тобою, дуреха, – рассмеялся Никита, осознавая, как ему повезло не только с девушкой, но и с ее чувством юмора.

***

Четверть часа спустя они сидели друг против друга в необычно большой для малогабаритной квартиры ванной, уставленной по краям шампунями, кремами, гелями и прочими снадобьями, без которых женщина не может чувствовать себя таковой.

Даже здесь слышалось завывание метели за окном и галдеж агрессивно-бесцеремонной молодежи у лифта. Никто из жителей этажа до сих пор не вышел и не потребовал, чтобы молодая поросль, которой в подъезде было гораздо теплее и веселее, чем на холодном ветру, убралась из него. И это было понятно: вряд ли у кого из жителей хватало смелости выйти к разбушевавшимся тинэйджерам на темную лестничную площадку, где недолго и по шее получить, если не хуже.

Все это – опасность за дверью, промозглость и мрак за стенами, неустроенность окружающей жизни и оторванность от цивилизации – необычайно умиротворяюще подействовало на Никиту. Несмотря на то, что безумие внешнего мира было отделено от них лишь тонкой дверью ванны, казалось, что они сейчас одни в целом мире на заре его зарождения, им тепло и хорошо, а вокруг такая родная, согревающая до самого сердца водная среда.

Он чувствовал дыхание Ланы, которое было теплее, чем пар от воды. Ее тонкие мокрые плечи, ее острые кончики молодых и удивительно красивых грудей, распаренные горячей водой, вдруг навеяли на Никиту воспоминания детства, когда маленьким ребенком мама сажала его в ванну вместе со старшей сестрой. Только тогда их сажали спинами: наверное, чтобы они не видели «глупости» друг у друга. Теперь он сидел в ванной лицом к лицу с девушкой намного младше себя и прекрасно мог видеть сквозь колеблющуюся воду все ее прелести.

– Ой, я хочу писать, – неожиданно с простотой ангела сообщила Лана.

– Писай прямо в ванную, – с простотой дьявола предложил Никита.

– Ты с ума сошел! Кто же писает в ванну?

– Я, например. Моча – это самая чистая жидкость.

– Нет, я так не могу.

– А если я тебя об этом попрошу?

– Ну, хорошо. А ты не будешь смотреть?

– Буду.

– Я буду стесняться.

– И напрасно. Ты когда-нибудь пробовала писать стоя?

– Нет. Для девушки это просто невозможно.

– А ты попробуй!

Никита, сидя в ванне, взял Лану под мышки и поставил на ноги.

– Я так вся обмочусь.

– А если раздвинуть ножки? – предложил Никита.

– Нет, я стесняюсь.

– Ну, ради меня! Я в жизни не видел, как девушка писает. Не лишай меня этого удовольствия.

Лана со странной для себя застенчивостью помотала головой.

– Ну, хорошо, – не сдавался Никита, – не лишай себя удовольствия хоть раз в жизни почувствовать себя настоящим мужчиной.

Такая перспектива как будто заинтересовала Лану.

– Хорошо, я попробую. Только ты не смейся, – и она, расставив ноги, замолчала, как будто на чем-то сосредоточившись.

Никита, сгорая от возбуждения и любопытства, во все глаза смотрел на розовые раскрытые между ног женские губы, пытаясь понять, откуда сейчас брызнет янтарная струйка. Он не раз любовался на женский орган, но такого красивого устройства, как у Ланы, он еще никогда не видел. Только сейчас он понял, почему складки, закрывающие вход в женщину, называют губами. У Ланы этот вход и в самом деле походил на большой чувственный рот с абсолютно гладкими розовыми губками.

К ним неудержимо хотелось прикоснуться собственными губами, почувствовать их мягкость и упругость, что Никита не преминул тут же сделать.

– Нет, я так не могу, – вдруг заявила Лана. – Ты смотришь.

– Ну, хорошо, я закрою глаза, – схитрил Никита, прищуриваясь. – Ну?

Лана еще некоторое время постояла, с умилительной серьезностью глядя вниз, потом в самом верху ее малых губ раскрылась маленькая щелочка со спичечную головку и оттуда брызнула первая веселая струйка. Она быстро иссякла, но вдруг снова возродилась, и наконец светло-желтый поток, похожий на крохотный водопад и совершенно не похожий на ту струю, которую привык наблюдать у себя Никита, хлынул в ванну, образуя в месте соприкосновения с водой кипящий ключ.

Никита открыл глаза, посмотрел прямо на смущенную Лану, взял ее снизу за бедра и осторожно подтолкнул к себе. Она уже ничему не сопротивлялась. Еще миг – и его лицо и плечи оказались прямо под янтарным, распадающимся в воздухе на сотни брызг, потоком. Он омывался в нем, как в источнике с живой водой, чувствуя настоянный на ее теле острый запах. Подставив открытые ладони, он стал играть со струей, совершая омовения груди и лица. Лана с изумлением взирала на него, одновременно возбуждаясь, что было заметно по ее полуоткрытому рту и подрагиванию ноздрей.

Как заканчивается всякое счастье, закончился и переливающийся всеми цветами янтаря поток из ее тела. Она резко села, расплескав воду на пол, взяла его руками за подбородок, притянула к себе и прильнула разгоряченными губами к его лицу, слизывая с его губ, щек и лба солоноватую жидкость, пока их губы не соединились в страстном поцелуе.

Неожиданно прерывисто и часто зазвонила переносная телефонная трубка, предусмотрительно захваченная Ланой в ванную и устроенная в ящике с бельем, чтобы случайно не промокла.

– Не бери, – предложил он шепотом.

– Подожди! – отстранилась она. – Это межгород. И, кажется, я знаю, кто к нам прорывается. Ты тоже можешь послушать.

Она вынула из ящика трубку с небольшой антенной и нажала на кнопку громкой связи.

– Привет! Вы что там, замерзли? – раздался в ванной гулким эхом голос Юлика.

– Наоборот, нам с Любой сейчас очень тепло, – глядя на недовольного Никиту, весело ответила Лана.

– А где вы? У вас в телефоне странное эхо.

– Мы в ванной. А ты где? – сдерживая смех, спросила девушка.

– Вы в ванной? Вдвоем? – изумился Юлик.

– Да, а что тебя так удивляет?

– Наоборот, я бы сейчас многое отдал, чтобы оказаться вместе с вами.

– Смотри, потом не пожалей о своих словах.

– С какой стати! А почему Люба молчит? Я же затем и звоню, чтобы поздравить ее с днем рождения. Люба, ау…

Неожиданно в разговор вступил Никита, изменив свой голос до неузнаваемого писка.

– Юлик, это ты, любовь моя? Почему ты не приезжаешь? Я по тебе сильно скучаю!

Юлик настороженно замолчал.

– Алле, радость моя, – продолжал пищать Никита, – почему ты молчишь? Ты разлюбил меня, негодник…

Юлик, очевидно, находясь в полном тупике, наконец спросил: