– Гуд, гуд, – радовался в ответ парень, отхлебнув из горлышка бутылки с пивом, – май маза из вери гуд! На, дринк!..

Чтобы хоть как-то протолкнуть пирожок внутрь, иностранец взял бутылку из рук парня и огляделся вокруг, поискав глазами бортпроводницу, у которой можно было бы раздобыть стаканчик. Не найдя ее, он с брезгливой миной отхлебнул прямо горлышка.

Внезапно, к несказанной радости иностранца, над их креслами возникла фигура стюардессы, женщины лет под сорок с лицом строгой мамаши.

– Ну-ка, быстро убирай свой ресторан! – потребовала она от парня, безошибочно оценив всю неловкость ситуации. – И пиво убери! А то я быстро тебя с самолета ссажу. И чтобы больше я твоего голоса с этого места не слышала! Понял, нет?

– Понял, – неожиданно скисшим голосом произнес парень. По его лицу и по тому, как быстро он спрятал еду, было видно, что он и в самом деле испугался – возможно, по привычке всякого пьяницы бояться женщин или по привычке всякого жителя из глубинки бояться любого начальства. Больше, ко всеобщему облегчению, он своего присутствия в самолете ничем не обнаруживал.

Пять минут спустя, едва пробиваясь сквозь гул летящего самолета, бортпроводница через громкоговоритель сообщила, что самолет начал снижение и через десять минут будет совершена посадка в аэропорту города Воровска.

Земля встретила вновь прибывших сильным ветром и двадцатью градусами мороза, о чем также сообщила бортпроводница, когда они, удивительно мягко приземлившись (конек русских летчиков), подкатывали по взлетно-посадочной полосе к местному аэропорту. На крыше типичной плоской двухэтажной коробки светилось название города, где в слове «Воровск» не горели обе буквы «о».

Самолет остановился на покрытом льдом бетоне. К нему подкатил старенький аэропортовский челнок, чтобы отвезти пассажиров к выходу. Гулко захлопали двери салона и дверцы вещевых отсеков над креслами. Первым через салон быстро прошел экипаж, прощаясь с несказанно благодарными пассажирами. Сразу за ним, застегиваясь на ходу, потянулись все остальные. Никита выходил из самолета с легким волнением. «Интересно, встречает ли она меня? – думал он. – Это было бы здорово, хотя вряд ли она одна так поздно поедет в аэропорт».

Выйдя из теплого салона самолета, он сразу же попал в вихрь морозного воздуха, дерущего на открытом пространстве щеки, словно наждачная бумага. Холод никогда не смущал Никиту, он был нечувствителен к нему (так же, впрочем, как и к жаре) и даже наоборот, как-то странно взбадривался всеми клеточками тела, вступающими в смертельную схватку на выживание с окружающей средой.

Кучка прилетевших пассажиров быстро загрузилась в выстуженный челнок, преимущество которого перед улицей заключалось только в отсутствии ветра, и тягач с накрытым теплым кожухом мотором повез их в дальний угол аэропорта, чтобы через КПП выпустить за ограду.

Навстречу прилетевшим из здания аэропорта с приветствиями, поцелуями и рукопожатиями высыпали встречающие, но Ланы среди них не было. Уже почти всех пассажиров разобрали по частным машинам, когда он увидел ее. В длинном бежевом пальто, без шапки, она с улыбкой ступала навстречу широко и уверенно; при этом все ее тело – плечи, бедра, ноги – двигалось в таком гармоничном и привлекательном сочетании, что казалось, будто красивая птица летит над землей в великолепном все затмевающем ореоле.

Она подошла к нему, ни слова не говоря, обняла за шею и прильнула к его губам долгим согревающим поцелуем. Он, как всегда отчего-то смущаясь, как будто это была их первая встреча, немного отстранился и всмотрелся в ее лицо, уже не видя и не чувствуя ничего вокруг, потом взял ее маленькую, немножко озябшую руку и приложил к своим губам.

– Ну, здравствуй, солнышко, – выдохнула она смешанные с паром и неподдельным возбуждением слова приветствия.

– Здравствуй, котенок, – с глупой улыбкой счастья ответил он.

– Ты опять в «командировке»? – с спросила она, в шутку хмурясь.

– Да, вот… – развел руками он.

– Ну тогда пойдем, нас ждет машина, – сказала она и потащила его в сторону автостоянки.

Их ждала с включенным двигателем старенькая, но ухоженная «копейка» неопределенного выцветшего цвета с таким же неопределенного возраста выцветшим мужичком, подрабатывающим извозчиком. Лана поймала его еще в городе и попросила подождать, чтобы вернуться обратно.

Дорога до города заняла не больше двадцати минут. Микрорайон со странным названием «Птичий рынок», где Лана вдвоем с подругой снимала двухкомнатную квартиру, представлял собой скопление стандартных девятиэтажек с неосвещенными дворами, среди которых были разбросаны ларьки и продуктовые павильончики, как знаки нового времени. Возле одного из таких павильончиков Никита и попросил водителя притормозить, чтобы купить что-нибудь на ужин.

Совсем недавно он получил приличные деньги за разработку онлайнового магазина для своего приятеля, торгующего техникой, и теперь мог позволить себе некоторую широту жестов.

Когда он оплачивал икру, бананы и мартини вместе с массой других деликатесов, продавщица посмотрела на него со странным изумлением, как будто впервые видела человека, покупающего так много дорогих продуктов. Молодые бритоголовые парни, распивающие тут же водку на разлив, также посмотрели на него с нескрываемым интересом, отчего Никите стало немного не по себе. Однако, не теряя самообладания, он расплатился и, как ни в чем не бывало, с полными сумками вышел на улицу к машине.

Через минуту они въезжали в темный двор, освещенный лишь горящими окнами четырехподъездного панельного дома с неровно нарисованным на торце номером 69.

– Значит, в этом доме ты и живешь? – оглядываясь по сторонам, произнес Никита.

– Да. Как ты догадываешься, это мой любимый номер.

– Догадываюсь, – улыбнулся Никита. – Сколько мы должны водителю?

– Оставь, я уже заплатила, – сообщила Лана и направилась к угловому подъезду, в то время как «копейка» уже выезжала со двора.

– Лана, давай договоримся, – нахмурившись, сказал Никита, – когда ты со мною, за все плачу я.

– Нет, я так не могу. Ты вовсе не обязан этого делать, – совершенно искренне возразила она и, мягко взяв его за руку, потянула вглубь обшарпанного неосвещенного подъезда.

– А я не могу по-другому! – раздосадованно сообщил Никита.

– Ну ладно, посмотрим… Осторожно, здесь ступеньки.

Когда они вошли в полутемную и тесную парадную, Никите ударил в нос запах давно не вывозимых отходов из мусоросборника и кошачьей мочи. Облупившиеся стены подъезда были густо покрыты подростковым творчеством.

– Нам на четвертый этаж, – на ощупь нажала Лана сожженную кнопку лифта.

«Хорошо хоть лифт работает», – подумал Никита, с опаской озираясь по углам исписанного и в том, и в другом смысле подъезда. Однако когда двери лифта распахнулись, он ужаснулся, обнаружив внутри совершенно сожженные стены, освещенные тусклой лампочкой, забранной железным щитом с дырочками.

– Осторожнее, – предупредила его Лана, показав вниз.

На полу лифта, оставив пассажирам лишь узкую полоску по краям, блестела черно-бордовая лужа.

– Что это? – спросил Никита.

– Не знаю. Кажется, кровь, – с полным спокойствием предположила Лана.

Чем ближе они подъезжали к четвертому этажу, тем громче слышался усиленный эхом дикий хохот и визг, очевидно, принадлежавший группе подростков, собравшихся на лестничной площадке одного из этажей. Когда двери распахнулись и они вышли в темноту неосвещенного подъезда, по внезапно стихшему гаму Никита понял, что они облюбовали для развлечений именно четвертый.

Чувствуя на себе десяток любопытных оценивающих глаз этой дышащей сигаретным дымом и алкоголем черной массы, Никита проследовал за Ланой по коридору к двери ее квартиры. Как только они оказались внутри, дикая оргия, чуть-чуть приглушенная тонкой дверью на слабеньком замке, продолжилась снова. Лана не стала включать свет. Никита даже не успел снять ботинки, когда почувствовал на своем ремне ловкие руки Ланы, присевшей к его ногам.