– Катарина оставила твоему отцу прощальное письмо, прежде чем покинула его. Я попросил у него копию, потому что был так горд, что, по крайней мере, у нее хватило смелости рассказать правду о себе и Ричарде Монтгомери, пощадить его. Это была маленькая победа, что не все мои уроки были напрасными.

Он тянется к куртке, вытаскивает помятый лист бумаги и передает его мне через стол.

Якоб,

мои родители погубили себя из-за меня.

Я не могу и не буду описывать свои чувства. Но я сожалею об этом очень сильно. Мне не стоило верить речам Ричарда. Он хотел переманить тебя от Фаррана, и я должна помочь ему с этим планом. Поверь мне, я никогда не любила тебя так, как следует. Но ты мне нравишься, и мне не хочется, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Оставайся у Фаррана. Прошу у него прощения. Он знает, что я виновата во всем. Скажите ему, что я клянусь никогда никому не рассказывать о воронах. Я исчезну и начну новую жизнь вдали от воронов и соколов. Пожалуйста, не пытайся найти меня.

Я только оставила бы тебя.

Мне жаль,

– Ты… действительно в это верил? – прошипел Монтгомери, и его взгляд переместился с пожелтевшего мятого клочка бумаги.

Дыхание Якоба стало быстрее. Почему он наконец не признает этого? Ему известно, что если он хочет спасти свою дочь, то должен пожертвовать всем ради этой единственной цели.

Гордостью, самоуважением, жизнью.

Хотя бы раз нужно быть честным!

– Послушай, Монтгомери. Мы решили не ворошить прошлое, – слышно надвигающееся рычание в его голосе. Тихо, Якоб. Он нужен тебе.

Но прежде чем он сможет контролировать свое бешеное сердце, его поразит удар посередине груди. Секунду он таращится на руку сокола, которая крепко прижимает последнее письмо Рины к сердцу – пальцы сжимаются, как будто не хотят отдавать.

– Ты самый наивный тупица, которого я когда-либо встречал! Если бы я не позволил Рине увидеть тебя в тот вечер! Твой вздор…

Он не идет дальше.

Как будто его тянут невидимые нити, Монтгомери откидывается назад и приземляется с глухим ударом в кресло за ним, так быстро, что летящий на пол лист даже не успевает его коснуться.

С возмущенным криком Филлис и Патрик вскакивают. Последний угрожающе поднимает руку и показывает указательным пальцем, – еще одна выходка такого рода, Макэнгус, и ты можешь копать могилу в Килкулли[1].

Прежде чем он может что-либо ответить, глава соколов кряхтит в кресле.

– Твоя глупость превзошла все ожидания.

– Ах? – сердцебиение Якоба успокаивается. Он наклоняется и берет письмо Рины, которое знает наизусть.

– Я недооценил Фаррана, – говорит Монтгомери измученно. – Конечно. Снова и снова. Ты…

– Небеса! Поймайте большого ворона в капкан! – Он встает и потирает спину.

Надеюсь, у него остались синяки!

– Фарран убил ее родителей.

Что? Узкое лицо матери Рины вспыхивает в памяти Якоба, ее глаза сверкали от восторга, когда она говорила о Фарране. Ее тело лежит на кровати. Невероятно!

– Рина ушла, потому что считает, что виновна в смерти своих родителей. Ты заставлял ее притворяться, что она влюблена в меня? – его голос сочится сарказмом.

– Верно!

– Хорошо, я знаю, что вы, мантики, склонны не только предсказывать будущее, но и говорить головоломками. И все же, выражайся яснее.

Ему не нравится улыбка на лице Монтгомери. Это улыбка истового крестоносца, который заносит меч, чтобы вонзить его в сердце неверующего.

– С величайшим удовольствием, Якоб.

Перед ним записка со стихотворением Шекспира, которую он нашел на столе вместе с прощальным письмом Рины. Монтгомери размахивает им перед лицом Филлис.

– Когда я написал это, Фил?

Она выглядит напряженной, а ее скрещенные пальцы слегка дрожат. Взгляд ярких глаз мечется от него к Монтгомери. Это была возможность высказаться, прежде чем строить какие-либо совместные планы.

– За неделю до того, как я покинула школу, – сказала она Якобу, – мой жених Деннис тайно встретился с соколами в Дублине, и Ричард узнал, что Фарран слышал об этом и собирался предупредить меня, – она цитирует содержание предостережения наизусть:

– Во время моего отсутствия Фарран обыскал комнату, и они нашли письмо Ричарда. Ты знаешь, что случилось после этого! – Ее тон меняется, Якоба поражает ненависть в голосе, окатывающая, как струя холодной воды. По крайней мере, она держала себя в руках дольше других. – Тогда я думала, что ты суешь нос не в свое дело, Якоб.

С шипением он выдыхает воздух и выглядит серьезно.

– Нет. Подумай, Филлис! Тогда бы я знал содержание письма! Клянусь тебе, в ночь, когда умерли родители Рины и она сбежала, мне впервые довелось прочитать эти строки. Фион… – Он закашливается и смотрит на Монтгомери. – Фарран никогда не показывал мне, что ты послал Филлис. Я знал только о письме с заговором. – Холодная дрожь пробирает Якоба, когда он вспоминает слова Фаррана. – Он объявил, что ты был в доме до нас, обнаружил тела родителей Рины и послание, после прочтения письма рассердился на Рину и меня, потому что мы ушли, оставив одну только бумажку. Угрожал, что хочешь отомстить мне, – главарь соколов горько смеется, – как будто мне было до тебя дело! Я четко и ясно сказал Рине, что не потерплю твоего присутствия. Мне несложно было бы предоставить ей убежище, но не вам вместе. Я не святой, Макэнгус. Ни сейчас, ни, конечно, тогда.

Его слова не имеют смысла, если только…

– Нет! – шепчет он. – НЕТ!

Но Монтгомери этого недостаточно, чтобы вонзить меч в его грудь. Его следующие слова все меняют.

– Ты наконец понял это сейчас? Она просто написала всякую чушь и убежала, чтобы защитить тебя от Фаррана! Вот почему Рина не пыталась связаться с тобой, когда поняла, что беременна. Должно быть, он угрожал убить тебя, если вы покинете Sensus Corvi вместе. В качестве доказательства он убил ее родителей. И Рина не могла рассчитывать на меня, потому что я, эгоистичный и обиженный, думал только о своих чувствах к ней и отказывался помочь!

Темные пятна пляшут перед глазами Якоба, и паркет внезапно начинает изгибаться. Только когда лицо Эммы вспыхивает в памяти, он вспоминает, что нужно дышать. Задыхающийся, он цепляется за стул и садится.

– Я не могу в это поверить! Ты действительно все время не догадывался, как сильно она тебя любит!

Голос Патрика снова зажигается яростью и возвращает ему жизнь.

– Никакой жалости! Все, кроме этого!

– Как насчет твоей проклятой мантики? Почему ты не предвидел и не уберег Рину вовремя? – говорит Якоб главарю.

– О, ты хочешь сделать меня козлом отпущения? Нет, Якоб. Это не так-то просто. Я долго нес свою часть вины и не возьму твою на себя! Моя мантика в порядке, но нужно сосредоточиться на человеке, о котором я хочу узнать. С того момента, как Рина отреклась от меня и сбежала, пришлось избегать и мыслей о ней. Я не мазохист!

В темных глазах сокола появляется мука.

– Как долго можно препятствовать твоему дару? В Библии Фаррана…

– Забудь это! Ни один знаток мантики, которого знает Фарран, никогда не достигал контроля над ясновидением. Можешь ли ты хотя бы представить, насколько бесчеловечно, когда в голове мелькают мысли, которые не хочешь видеть? Будущие происшествия, на которые редко есть возможность повлиять? Я стараюсь освоить это с тринадцати лет.

Мгновение они смотрят друг на друга, как два голодных волка, ожидающих подходящего момента.

– Хм, может, нам лучше оставить это в прошлом и взглянуть на чудесное будущее, – разочарованный голос Филлис прорезает тишину. Ее слова сопровождаются нелепым фырканьем Патрика. Монтгомери медленно кивает, не сводя глаз с Якоба.