– А где остальные? – шепнула Эйви.

– Там, в большой комнате. – Суфа махнула рукой в сторону прохода и стала внимательно рассматривать свои ногти.

– Рауфус, я деньги принесла. – Эйверин повернулась к хозяину свалки. – И… ты не мог бы мне дать немного еды? У меня теперь есть белка.

Рауфус хмыкнул, скривив толстые губы, и подал знак Хике. Она быстро встала, расправила длинную обтягивающую юбку и пошла в сторону большой комнаты.

– Ребята… – Эйви осторожно присела на пол и погладила через рубашку бельчонка. От тепла, а может, и от запаха тухлой рыбы, которым пропиталось все вокруг, он начал приходить в себя. – А где Хайде? – девочка наконец-то поняла, чего так не хватало хмурому жилищу.

Хайде обычно крутился возле старшего брата и неумолкающей болтовней создавал назойливый шум. Но теперь, без этого шума, в каморке стало удручающе тихо и пусто.

Рауфус тяжело вздохнул и впервые со дня знакомства прямо посмотрел на Эйверин.

– Эйв, – сказал он с таким отчаянием, что девочка отшатнулась, – помоги мне, а? Хайде со вчера какой-то был… Ну, это, не такой, понимаешь? А сегодня глаза у него стали… Там туман, а он – дурачок же совсем, понимаешь?

Эйверин вопросительно посмотрела на Гёйлама – самого красноречивого из банды. Парень, почувствовав ее взгляд, повернул голову. Стеклянные сережки тихо звякнули.

– Мальчонка пару дней застывал на одном месте и пялился в стену. Не болтал, не ел даже, а вчерашней ночью и спать не лег. А сегодня, как стемнело, кинулся на улицу. Без защиты, ясное дело, тогда бы мы так не волновались. Мы за ним – а его нет нигде. А теперь Рауфус просит твоей помощи, Ведьма. Ты ведь единственная можешь искать по туману. – Парень презрительно хмыкнул. – Рауфус минуты считал до твоего прихода. И денег нам никаких не надо, и белку, где бы она сейчас ни была, накормим. Сходи только, пожалуйста, Эйверин. Поищи Хайде.

Эйви достала из-за пазухи проснувшегося бельчонка. Он поводил носом и вытаращил глазки, вцепившись когтями в руки девочки.

– Черноглазый, прямо как ты, – усмехнулась Суфа, которой Эйверин нравилась. Пока Эйви не появилась в Сорок Восьмом, Суфу дразнили Ведьмой за красные глаза и волосы с синеватым отливом. Но Эйверин, белокожая, с такими черными глазами, что казалось порой, что они пустые, повергла всех в ужас, когда пошла ночью гулять и вернулась живой. Тогда уж компания и поняла, что пришлой девчонке не страшен плотоядный туман. Прозвище Ведьма навсегда было отдано ей.

Эйви протянула Суфе бельчонка, но он так запищал, что все встрепенулись. От его пронзительного высокого визга закладывало уши, и Эйверин поспешно прижала зверька к груди.

– Эй, дурачок. Ну ты чего? Я придумала тебе имя. Будешь Крикуном? Ну, иди к Суфе, не бойся. – Эйверин вновь попыталась оторвать бельчонка от себя, но он лишь цапнул ее и юркнул под широкий ворот куртки. – Ладно, – девочка зажала кровоточащий палец, – некогда мне с ним разбираться. Оставлю у себя, выживал же он как-то на улице. Я иду, Рауфус, слышишь? Прямо сейчас иду.

Рауфус, словно оглушенный, кивнул. Он понимал, что толку в поисках будет мало. Что сможет найти девчонка через час после того, как на Сорок Восьмой опустился туман?

Эйверин, не прощаясь, натянула на лицо косынку и вышла. Она была почти уверена в том, что уже не найдет Хайде живым. И глаза ее защипало, и нос почему-то намок. Ей нравился светловолосый малыш с пухлыми щечками. Он знал веселые песни и по-доброму улыбался, а это Эйви в людях ценила превыше всего.

Бельчонок поерзал под курткой и перелез сначала на спину, а потом наконец устроился на плече. Он дарил девочке давно забытое тепло чьих-то прикосновений, с ним ей стало намного спокойнее.

Эйверин пролезла под широкой доской и осмотрелась. Ветер стих, и теперь свалку покрывала желтая пыль. Но туман только густел, а Завод тарахтел так, что закладывало уши.

– Ха-а-а-айде! Ха-а-а-айде! Ха-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-айде! – Эйви стащила с лица косынку и пошла вперед, окликая мальчика. Она ни на что не надеялась, но с каждым разом кричала все громче. Ее отец всегда говорил, что нужно попробовать сделать все возможное и невозможное, а уж потом горевать.

Бельчонок вдруг тоже протяжно запищал. Эйви грустно улыбнулась:

– Будем звать вместе, да? Ну, давай. Ха-а-а-а-айде! Ха-а-а-а-айде!

Бельчонок взвыл, надсадно и горько, словно понял, что произошло.

Девочка прислушивалась: вдруг услышит вчерашние голоса? Может быть, мальчика тоже куда-то утащили? А пока она не найдет тело, есть хоть какая-то надежда.

– Ха-а-а-а-айде! Хайде! Ха-а-а-айде! – кричала Эйверин до позднего утра, сорвав голос.

Она не хотела возвращаться в убежище Рауфуса с дурной вестью, поэтому просто пошла на Веселую площадь, отыскала восемнадцатый камень в первом ряду одного приметного дома, вытащила его и сунула в заначку хозяина свалки целых десять двилингов. Ночью Эйви хотела отдать ему только три, но сейчас распрощалась со всеми сбережениями. Конечно, деньги не смогут вернуть Рауфусу брата, но их хватит на еду для всей компании на пару недель. Хозяин свалки точно сейчас не сможет воровать и думать о других, так пусть хоть погорюет вдоволь, успокоится.

От Веселой площади до улицы Гимили дорога была короткая, только пройти ворота да два переулка, но Эйверин кинулась бегом, чтобы больше разузнать о новом доме.

Первое, с чем встретилась Эйви на широкой и просторной улице Гимили, – стойкий запах цветов. Он струился вдоль домов, окутывая их и украшая.

Во дворе дома под номером один сплошь росли абрикосовые деревья, и Эйви едва не подавилась слюной, когда проходила мимо. Даже Крикун вздумал вылезти из-под куртки и вдохнуть сладкий аромат.

Скрип качелей и детский визг слышались у дома под номером пять, а вот от двора одиннадцатого дома доносился запах стоялой воды и птиц: господа держали разноцветных уток.

Дойдя до номера семнадцать, Эйверин обомлела и долго-долго не могла прийти в себя. Ну кто же мог подумать, что самый цветочный, самый душистый, самый праздничный и милый домишко и будет местом, куда ей велено было явиться!

Эйви легко перемахнула через кованый заборчик и как зачарованная побрела по тропинке к дому. Стены из желтого кирпича, крыша синяя и острая, как иголочка, а вокруг окон – резные бирюзовые ставенки.

Девочка аккуратно пробралась сквозь кипучие заросли гортензии, села под окном и стала слушать. Звуки дома часто рассказывали о нем чуть ли не половину всей информации.

– О, господин Бэрри скоро вернется. – Голос женщины дрогнул.

– Ему не угодишь. Не беспокойся, Эннилейн. Чтобы он ни сказал, на свете нет ничего вкуснее твоего пирога! И закрой окно, прошу тебя! Я так задохнусь!

– Хоть бы госпожа Кватерляйн успела вернуться до его прихода, вот был бы праздник!

Эйви почему-то расстроилась, узнав, что госпожи нет дома. Она тяжело вздохнула и прошептала: «Не бойся, Крикун, все у нас будет хорошо».

Бельчонку вдруг вздумалось переползти с плеча на спину, и пушистый его хвост уткнулся в ноздри Эйверин. Она поморщилась, изо всех сил сжала тонкие губы…

– Аа-а-а-апчхи! – оглушительно взорвалось под окном.

На кухне что-то упало, послышалась возня. Над подоконником показалось розовощекое лицо, обрамленное смешными, совсем барашковыми кудрями.

– Позволь спросить: что тебе надо?

Эйверин побагровела от стыда, но быстро вскочила на ноги и четко ответила:

– Мне сказано явиться сегодня к двенадцати. У меня нет часов, поэтому я пришла сюда, как рассвело.

– Ох, ты, выходит, та чудная малышка, которую купила госпожа?! Проходи, проходи! Мы тебя очень ждем!

Лицо расплылось добродушной улыбкой, на пухлых щеках появились глубокие ямочки. Эйверин благодарно кивнула и поспешила к парадной двери. Тяжелые сапоги ее прогрохотали по трем кованым ступенькам, и девочка остановилась. Бельчонок вновь влез на ее плечо и затаился в ожидании.

Створки дверей скрипнули, и Эйви зажмурилась. Она потянулась дрожащими пальцами к груди и тут же их отдернула. Девочка думала, что давно не скучает по дому, что из-за бед, свалившихся на нее, она разучилась по чему-то тосковать. Но в груди засаднило, а в горле застрял противный ком, когда из дома номер семнадцать по улице Гимили потянуло давно забытым уютом. Эйверин вошла внутрь, скинула с ног сапоги и бережно отставила их в сторону.