– Я сам встречу, Эннилейн, – донесся голос мистера Дьяре из прихожей. – Эйверин, неси поднос с чаем!

– Вот дожила, а? Дьяре за кого-то заступается! – Эннилейн хлопнула себя по пышным бокам. – Вон там, в шкафу, бери голубой сервиз. Да не этот! Этот с цветами! Ты из ума выжила, с цветами подавать молодым господам?!

Эйверин, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, достала голубой сервиз с золотой каймой и начала расставлять его на подносе.

– Так, – Эннилейн залила в заварной чайничек горячую воду, – ровно шестьдесят девять градусов. Он точно перепроверит, так что поторопись. Вода не должна остыть больше чем на два градуса, поняла?

Эйви кивнула и поспешила с подносом в большой зал. Она постучала в дверь и, когда оттуда раздался одобрительный окрик, вошла внутрь. Полумрак, который так ценил мистер Дьяре, теперь был безжалостно разрушен. Шторы, оборванные с колец, валялись на полу.

– Эннилейн не сказала тебе, девочка, что я не переношу тьмы? Что она утомительна для моих глаз? Не сказала?

Эйверин прошла к низкому столику, выставила на него чашки и низко поклонилась. Господин Бэрри вскочил с дивана, схватил девочку за ухо и зарычал:

– Она. Тебе. Не сказала?

– Ох, Бэрри, друг, может… может, не стоит этого делать?..

Эйви услышала мягкий голос из-за своей спины. И вроде бы заступился он за нее, но к обладателю этого голоса у нее пробудилось отвращение. Не мог хороший человек называть господина Бэрри другом.

– Тюльп, заткнись и не лезь в мои дела. Тебе ясно? Я не занимаюсь воспитанием твоих слуг, а ты не трогай моих, – прошипел Бэрри и отпустил Эйверин. – А ты отвечай, когда я с тобой говорю, поняла?!

– Да, господин, – кивнула девочка и, не удержавшись, скользнула взглядом по царапине на лбу парня.

Лицо господина Бэрри побагровело, вены на висках вздулись. Он не простит ей выходку Крикуна, никогда не простит.

– Бэр, Бэр, ну пожалуйста, присядь! – умолял голос.

Эйверин хотелось взглянуть на гостящего у них господина, но она лишь уставилась на цветастый ковер, крепко стиснув зубы. Ох, скольких людей ей порой хотелось ударить, сколько раз она давала волю рукам! Но впервые в ней проснулась такая горячая неприязнь, что быть спокойной едва доставало сил.

– Бэр, ты помнишь, зачем я приехал? Друг твоей матери – он же колдун, верно? Мне нужна помощь!

– Да ты с ума сошел, идиот?! – взорвался Бэрри и схватил Эйверин за руку.

Он мощными толчками выпихнул девочку в коридор и захлопнул за ее спиной дверь. Впрочем, эта предосторожность не имела смысла: он заорал так громко, что его без труда расслышала не только Эйви, но и соседи с обеих сторон.

– Ты что-о-о?! Я же рассказал тебе по секрету! По сек-ре-ту! А ты трезвонишь об этом на каждом углу?!

Эйверин прижалась к двери и затаила дыхание. От напряжения ее тело словно окаменело, а сердце, все еще живое и взволнованное, грохотало внутри с немыслимой громкостью.

– Но, Бэрри…

– Что Бэрри? Что Бэрри, скажи мне, а?! Кому ты еще рассказал, идиота кусок?! Кому?!

– Да никто не знает, Бэр, ты что! У меня большие проблемы, понимаешь?! Я просто подумал… я не знаю, что мне делать, куда идти… Ты же говорил, что он очень сильный, но во всем слушает именно тебя…

– Конечно, слушает! Ты видел хоть одного человека, который меня не слушает, Тюльп?! Вот то-то же! Но я не могу заставлять его тратить силы на какие-то мелочи!

– Вся моя жизнь – мелочь, Бэрри? – Обладатель мягкого голоса явно был уязвлен. – Ты знаешь, что произошло, так?! Я без единого двилинга! Комиссар распродает мой дом по кусочкам, и он же хочет отправить меня в Третий! Это – мелочь?! Я пропал черт знает как, и опоили меня черт знает чем, это, значит, мелочь?!

– Да! Тюльпинс, понимаешь?! Все, что касается не меня, – мелочь! Понимаешь это, тупой ты увалень?! Пропал он, значит, да! Да при чем тут вообще я и мой личный колдун?! Не смей вплетать меня в эту историю! Прихлопнул мамашу, так будь готов за это ответить!

Послышался грохот чашек, поднос звякнул о каменную кладку камина. А потом и тихая возня, и тяжелое дыхание господина Бэрри. Похоже, в зале завязалась драка.

– Все, Бэр, отпусти, – просипел гость.

– Катись отсюда, – тяжело дыша, ответил господин Бэрри.

Эйверин в последний момент успела отскочить от двери: та с грохотом распахнулась, выпуская полного рослого господина в прихожую. Он, даже не взглянув на Эйви, но завидев ее тень, коротко кивнул и вышел на улицу, кутаясь в розовый женский плащ.

Господин Бэрри остался в зале: он схватил с полки первую попавшуюся книгу и, гневно сопя, в нее уставился.

Эйверин медленно попятилась, чтобы господин ее не заметил, и ступила на лестницу. Она хотела скрыться в своей комнате, но вдруг тяжелая рука легла на ее плечо. Эйви подскочила, глаза ее расширились от ужаса. Одно дело видеть, что кто-то вытворяет странные вещи, а другое дело знать, что он – настоящий колдун. В первом случае можно не бояться: мало ли чудаков на свете? А во втором надо бежать, бежать без оглядки, потому что ничего хорошего от колдунов ждать не стоит.

– Крысенок, ты чего смотришь так ошалело? Ну, не пугай. У тебя не должно быть такого взгляда. Ты ведь ничего не боишься, помнишь?

А Эйверин все смотрела и смотрела в лиловые глаза, пытаясь совладать с собой. Наконец она тихо-тихо, чтобы не расслышал Бэрри, спросила:

– Вы – колдун?

Мистер Дьяре лишь улыбнулся уголком рта и покачал головой.

– Нет?

– Нет. Выдумки.

– Но вы…

– Нет. Никогда. Ничего подобного. Совершенно. Поняла?

Эйви расслабилась и кивнула: что толку спорить? Не будет же она бежать к господину Бэрри за подтверждением своих слов.

Настал приятный вечер. Воздух, прохладный и чистый, струился вдоль трамвайных путей, заполнял собой дворы, заливался в приоткрытые окна. И обитатели улицы Гимили, словно услышав негласный призыв, разом вышли на прогулку.

Господа, одетые в длинные плащи, вели под руку дам, а те расправляли полы широких платьев и бесстыдно кокетничали с соседями, пытаясь раззадорить своих спутников. Так действовала осень: осознание того, что скоро наступит зима и лютые морозы запрут их в тесных домах, заставляло господ чаще выходить на улицу, гулять долгими вечерними часами и запасаться свежим воздухом впрок.

Отменное топливо, что поставлял Главный Завод, согревало дома намного лучше дров, но чада от него было больше, да и неприятный запах прочно въедался в стены. Поэтому зимы в Сорок Восьмом не любили. Но госпожа Полночь сказала, что это прогресс, и никто не посмел перечить. Кому же хочется слыть отсталым?

Но Эйверин некогда было наслаждаться: она работала уже который час, пытаясь хоть на сотую долю вернуть саду былую прелесть. Она убирала мертвые цветы за домом, когда услышала грохот тележки и торопливые шаги друга. Почему-то она не спешила выходить: хотелось понаблюдать за мальчишкой со стороны.

Додо принялся с важным видом расхаживать между цветочными горшками, расставив их по обе стороны от тропинки. Словно юный генерал, он окидывал колким, придирчивым взглядом цветы, и казалось, что в любую секунду он может вскрикнуть: «Товарищ астра, почему лепесток так неуклюже торчит? А вы, госпожа глициния, чем вызван ваш неопрятный вид? Рядовая роза! Что за шипы! А если о вас порежут руки?!»

– Забавный мальчонка. Он давно на службе у Полуночи? – заинтересованно спросил мистер Дьяре, проходя по тропинке мимо Эйверин.

– Нет, мистер Дьяре. Столько же, сколько я здесь…

– Жаль, очень жаль, – едва слышно пробормотал мистер Дьяре и кинулся бегом, отчаянно размахивая руками. Водитель трамвая заметил его издали, но, видимо, решив позабавиться, остановился только на углу улицы Цветов.

Додо удивленным взглядом проводил пробежавшего мимо мужчину, обернулся, и тут же широкая улыбка осветила его лицо.

– Ой, Эйви! А я тебя и не заметил! Я много цветов привез. Взял все, что позволили.