– Посмотри в окно, Энни…
Эннилейн отодвинула толстую штору и вытаращилась, как рыба, хватая ртом воздух.
– Идите к себе, Эйверин. Пожалуй, я поспешила с некоторыми решениями. – Госпожа Кватерляйн подняла зеленые глаза на Эйви, и та еще больше съежилась.
Глава пятая,
в которой Эйверин знакомится с господином Бэрри
Эйви пробралась в свою комнату и села на пол, прислонившись спиной к стене. Крикун аккуратно сбежал по кроватным ступенькам и в два прыжка забрался на плечо хозяйки.
– А я думала, ты одиночка, дружок. Скучал по мне? – Девочка почесала холку бельчонка. Он прижался к ее ладони и прикрыл глаза.
Эйви зажмурилась, пытаясь не вслушиваться в бормотания Эннилейн, доносившиеся снизу. Но слова безжалостно просачивались сквозь тонкие стены, заставляя девочку мучительно хмуриться и злиться на себя еще больше.
– Ну, госпожа, откуда же вы знали, что берете…
– Пожалуйста, Эннилейн, – перебил ее раздраженный голос мистера Дьяре. – Ты говоришь о человеке. Я предупреждал Даду, что девочка может не оправдать ее ожиданий. Но в ней нет зла, не специально она это затеяла, я уверен. Тем более там есть отчасти и моя вина, я совсем забыл про стеклянные колпаки. Не нужно было доверять ей сад, если ты так к нему привязана, слышишь, Дада? – Голос мистера Дьяре смягчился. – Ну, чего ты застыла? Не конец ведь света.
– Дьяре, я понимаю, что винить должна только себя. Но где еще я найду именно эти цветы? – Госпожа вздохнула с таким огорчением, что у Эйви кольнуло в груди. – Когда я дышу ими, мне кажется, что я по-настоящему жива, понимаешь?
– Ох, госпожа, да что вы глупости такие говорите! Как будто так вы не живая, – нервно хихикнула Эннилейн.
– Энни, собери мне поесть в дорогу, пожалуйста.
Эйверин услышала, как прошелестело платье Эннилейн, и хотела плотнее прикрыть дверь. Еще подслушивания ей сейчас не хватало ко всем провинностям. Но тут госпожа на выдохе сказала:
– Дьяре, может, это знак? Бал очень скоро. Может, сейчас?..
– Дада, глупенькая, ну прекрати…Ты вернешься из этого чертового города, и мы поженимся. Правда ведь, Дада? Ты уладишь дела, я заберу тебя, Бэрри, Эннилейн, даже этого черноглазого крысенка заберу…
– Дьяре, – перебила его госпожа, – ну как я могла оставить ее на улице? Там эти ужасные вещи… И ладно бы только туман… Ты слышал, что творится в городе?
– Слышал, Дада, слышал. Ты думаешь, это она?
– Ох, я точно знаю, что она всесильна. Только зачем ей все это?.. И не похоже это на ее колдовство, совсем не похоже. Ты бы видел, какие глаза были у Фила… Страшные глаза. Даже мне стало не по себе.
Эйверин сжала руками виски и зажмурилась сильнее. Голоса, доносящиеся снизу, отдалялись. Становилось трудно дышать. «Колдовство? Разве оно есть? Разве может оно быть?»
Но сердце девочки стучало все быстрее, от слез щипало глаза. «Колдовство». Это таинственное слово было одним из двух слов, способным объяснить исчезновение родителей. Если виной всему чары, то все еще поправимо, она в это твердо верила. О втором слове, которое перечеркнет ее старания, которое лишит смысла жизнь, Эйверин думать не хотела. Смерть и без того неустанно следовала за ней по пятам.
Вкрадчивый голос мистера Дьяре оторвал Эйви от размышлений:
– У него были ужасные глаза? Как у меня, Дада?
– Я не встречала глаз прекраснее твоих.
Эйви услышала шуршание платья госпожи и взволнованный вздох мистера Дьяре. Щеки девочки вспыхнули, и она подскочила на ноги. Неужели в этом городе еще осталось место для таких теплых чувств? Но полный нежности голос мистера Дьяре походил на голос отца Эйви, когда тот обращался к ее матери. А родители Эйверин крепко любили друг друга, это единственное, в чем она была уверена наверняка.
Девочка забралась на кровать и нырнула под одеяло. Она потерла закоченевшие пальцы, чуть размяла мышцы рук. Эйви так хотелось, чтобы сон ненадолго вырвал ее из череды тревожных минут, но в ушах протяжно звенели струны гитары, брошенной на мостовую, за ними пришел и пронзительный крик Гёйлама, и всхлипывание Суфы. Вместо тьмы под веками Эйверин виделись зеленые огоньки и черный-черный сад, выжженный и мертвый, как напоминание о том, что могло стать с Гёйламом. Как напоминание о том, что происходит с каждым, кто дерзнет ночью выйти из дома.
Под окном загрохотали колеса большой кареты, послышались суетливые выкрикивания Эннилейн, тихие замечания мистера Дьяре. Добрая госпожа уезжала, не сказав Эйверин и слова на прощание. Что ж, она это заслужила.
– Мистер Тваль! – приветливо поздоровалась с кем-то кухарка. – Пройдете, перекусите перед долгой дорогой?
Губы Эйверин брезгливо искривились. Ну конечно, кто еще может везти госпожу за пределы города… А она уж думала, что больше никогда не встретит этого проходимца.
– Нет, нет, – быстро ответил высокий мужской голос. – Дариночка, ну где же вы?! Как видите, я только с дороги, но уже ко всему готов!
– Ох, Эрвин, это обязательно? – спросила госпожа Кватерляйн, явно чем-то рассерженная.
– Пейте, Дариночка. Вы ведь знаете: можно ехать, соблюдая мои правила, а можно не ехать. Только и всего!
– Пью, пью, – обреченно сказала Дада, и уже через пару минут хлопнули дверцы кареты.
– Счастливого пути, госпожа! – заголосила Эннилейн. – Берегите себя!
Карета запыхтела и покатила в сторону Нижнего города, увозя госпожу Кватерляйн прочь. Эйверин легла лицом в подушку, а Крикун тут же принялся зарывать орех в ее волосы. Он так сучил лапками, что девочка с трудом расслышала тяжелые шаги на лестнице. Но когда дверь с шумом распахнулась, Эйверин подскочила на кровати.
В проходе стоял незнакомый господин. О статусе говорил его дорогой костюм, шитый на заказ, и надменное выражение, застывшее на лице.
– Итак, – высоким голосом сказал он, и Эйви поняла, что господин-то старше ее всего на несколько лет. – Ты – та мерзавка, что испортила мамин сад. Так?
– О, господин Бэрри. – Эйверин поспешно слезла с кровати и опустила глаза. Она уже и позабыла все предостережения по поводу сына госпожи. – Это случайность. Я все…
– Исправишь? Ты хотела сказать, что все исправишь?! – Молодой господин шагнул вперед и навис над девочкой. Его заячьи зубы едва не коснулись ее уха, когда он воскликнул: – Мать собирала эти цветы годами! Го-да-ми! А ты решила, что все исправишь?!
Парень замахнулся и наотмашь ударил Эйви по щеке. Она вздрогнула, до боли закусила губу, но выстояла.
– Не смей даже пискнуть!
Но Эйверин не привыкла стенать и просить о помощи. Она лишь подняла полный злобы взгляд на господина и молча на него уставилась. Щека ее пылала, глаза резало от обиды, но девочка, хоть и с великим трудом, сдержалась.
– Ах, ты еще смотреть на меня вздумала!
Второй удар был сильнее первого, у Эйви хрустнула челюсть. Она до боли сжала пальцы за спиной. Казалось, не удержит она сейчас просящиеся в бой руки, и господин отведает и ее ударов. Девочка плечом утерла кровь, которая проступила с прокушенной губы, и вновь с вызовом взглянула на жестокого господина.
Она только краем глаза заметила, как что-то метнулось с кровати на шкаф, а оттуда – на белобрысую макушку молодого господина. Парень взвыл, проклиная всех и вся, взвыл и Крикун, острыми коготками вцепившийся в почти бесцветные брови.
Эйверин, широко раскрыв глаза от испуга, взвизгнула:
– Крикун, перестань!
Бельчонок, взмахнув пушистым хвостом, кинулся к распахнутой двери и скрылся на ступеньках.
Господин отер кровь, сочившуюся из небольшой ранки, взглянул на свои пальцы, и лицо его побагровело от ярости. Сосуды бесцветных глаз покраснели, широкий нос дернулся. Он схватил мясистой рукой шею Эйверин и с силой сжал.
– Убью-ю-ю-ю! – взревел он.
У Эйви потемнело в глазах, она хватала ртом воздух, твердо зная, что в любой момент может освободиться. Вот только позволено ли ей это? Если она ударит господина, то уж точно лишится жизни и никогда не узнает, где ее родные. Девочка перестала бороться, позволяя болезненной тьме поглотить ее сознание.
