– Что ещё?

– По вашим указаниям, к вечеру ей предоставили пару листов и карандаш. Писала до двух часов ночи, несколько раз выходила к посту медсестры с просьбой заточить карандаш. Дополнительно взяла ещё листов. Медсестра тактично не спрашивала о содержании, как и было велено.

– Хорошо. В желании писательства не препятствовать ни в коем случае. Я сам возьму эту пациентку, вчера она сообщила, что ни с кем другим откровенничать не готова. Для установления контакта я пообещал, что лично прослежу за тем, чтобы доктор Одинцов близко к ней не подходил. Неприятный ты человек, Константин, – с добродушной улыбкой обратился он к коллеге. – Людей пытаешь, сжигаешь, а потом куришь довольный.

– Она же из ада к нам пришла, наверное, с дьяволом меня перепутала.

– Всё-таки удивительны человеческие недуги, – задумчиво произнес главврач. – У пациентки явные признаки депрессии. Она вялая, апатичная, уставшая от жизни. С трудом верится, что попала она к нам по совершенно иной причине. И этот бред… Она считает себя ясновидящей. А сколько найдётся подобных ясновидящих? И ведь шарлатанами таких людей не назовёшь, они искренне верят в свою божественную сущность.

– Да ладно, Виктор Аркадьевич, не тебе удивляться! – со смешком высказался коренастый врач средних лет. – Зачастую даже родственники не замечают ничего необычного. Ну, подумаешь, талдычит о приходе инопланетян или о всемирной слежке спецслужб, у всех свои странности, в остальном же всё нормально. Всё от малограмотности в вопросах психиатрии. Вот если бы ещё со школы детей учили распознавать симптомы психиатрических отклонений – может, это бы помогло предотвратить тысячи трагедий в будущем.

– Ну, это уж ты загнул, – расхохотался высокий худой Алексеич в очках.

– А что, от такого предмета было бы гораздо больше пользы, чем от изучения логарифмов, мест нахождения природных ископаемых или, к примеру, законов термодинамики, – поддержал Одинцов.

– А ещё и библию заодно надо в школе ввести, чтобы с малых лет учились простых людей от дьяволов отличать, – не унимался Алексеич.

Весело прошла планерка.

Спустя один час в кабинете психоанализа Виктор Аркадьевич держал в руках рассказ, принесенный Аделиной. Восемь листов были исписаны крупным разборчивым почерком. Врач удовлетворенно отметил про себя, что пунктуация и орфография соблюдены, если верить поверхностному взгляду. Аделина, сегодня причесанная, обмякла в кресле напротив.

– Хорошо себя чувствуете?

– Нормально. Раньше мне не приходилось писать рассказов, и тем более иметь читателей. Теперь я сомневаюсь, правильно ли сделала, что принесла этот рассказ вам.

– О чём он?

– О моей жизни.

– Почему вы сомневаетесь? В нём описаны события, за которые вам стыдно?

– О да, – хмуро согласилась девушка. – Мне стыдно.

– Хотите рассказать об этом сейчас?

– Нет, не хочу. И не надо читать сейчас, я буду чувствовать себя глупо. Прочтите, когда я уйду.

– Хорошо, – помедлил доктор. – Как прошёл вчерашний день?

– Сначала вены истыкали иголками, потом меня подключили к электродам, потом засовывали в какую-то космическую капсулу. Ещё мне надавали кучу тестов с абсурдными вопросами, заставили заполнять мочой гору банок – последнюю я отнесла два часа назад, – монотонно перечисляла пациентка. – Вечером выдали огрызок карандаша длиной сантиметра в два. Я несколько раз просила медсестру наточить карандаш, но он проваливался в точилку – такой короткий, можете представить? Это ведь всё потому, что мои суицидальные наклонности не изучены? Доктор, ну серьёзно, какой дурак будет самоубиваться карандашом? Существуют карандаши со сменными насадками – тупыми и короткими, таким карандашом точно не самоубиться, можно мне такой? Ваш карандашный огрызок подходит разве что для провоцирования нового нервного срыва.

Уныло и без эмоций пациентка критиковала систему. Психиатр отметил статичную позу, тусклый взгляд, тихий голос.

– А вы разве не закончили? – он вопросительно потряс в воздухе исписанными листами, которые все еще держал в руке.

– Закончила. Но я хочу написать другой рассказ. Не знаю, надо ли, но почему-то хочу.

– Очень правильно – прислушиваться к собственным желаниям. Что, если мы предоставим вам нормальный карандаш, а вы будете писать на посте медсестры?

– Я не собираюсь самоубиваться, если вы об этом.

– Конечно. Но помимо вас в отделении много других пациентов, за стабильное состояние которых я не готов ручаться. А регламент не предусматривает свободный доступ к канцелярским принадлежностям.

– На посте у медсестры. Ну уж нет. Лучше писать огрызком, но в одиночестве.

– Как настроение сегодня?

– Спасибо, хорошо, а у вас? – безучастно, не поднимая глаз.

Психиатр, поправив очки, кашлянул.

– Опишите своё состояние сейчас. Что вы чувствуете?

– Я чувствую обречённость, бессмысленность. Всегда считала себя единственной нормальной в мире сумасшедших, а в психушку почему-то попала именно я.

– Считаете ли вы, что имеете заболевание психики?

– Не больше, чем остальные. Я нормальная.

– Вопрос о вашей нормальности не стоит. Если пациент приходит на приём к терапевту, хирургу, окулисту – никто из врачей не делает выводов о его нормальности, имеет значение только состояние организма. Психиатр – такой же врач. Мне важно, в каком состоянии находится ваш организм, в частности психика, как элемент организма.

– Я видела ваших психов. И не считаю, что психически больна, как они.

– Существуют заболевания психики, которые не вызывают помутнение рассудка, спутанность сознания и дезориентацию во времени и пространстве. И тем сложнее они протекают для человека. Потому что без соответствующего образования очень сложно распознать симптомы и безотлагательно приступить к лечению. В большинстве случаев болезнь прогрессирует, принимает осложнённые формы, переходит в разряд хронической.

– У меня никаких симптомов нет, кроме ненависти к людям. Хотя это, скорее, особенности личности.

– Попытайтесь охарактеризовать ваше состояние психики на данный момент одним словом.

– Усталость.

– Усталость, обречённость, бессмысленность – всё это не особенности характера. Потеря интересов, отсутствие причин радости, расстройство сна и аппетита являются симптомами тяжелой болезни психики. Всё это – выраженная форма депрессии.

– У меня депрессия?

– Депрессия – одно из состояний вашего заболевания. На момент поступления к нам у вас были абсолютно противоположные симптомы. Гиперактивность, ослабленный самоконтроль, враждебность, агрессивность, высокая конфликтность.

– Хотите сказать, у меня раздвоение личности?

– Нет, не хочу, личность у вас цельная. А вот болезнь – двоякая. Биполярное аффективное расстройство. Иными словами, маниакально-депрессивный психоз. Эпизоды мании и депрессии сменяют друг друга.

– Звучит устрашающе, – прохладно заметила Аделина.

– Ничего страшного в этом нет. Медицина в данной области продвинулась достаточно далеко, чтобы можно было без затруднений купировать симптомы и стабилизировать состояние. Но для достижения результата вы должны сами принимать непосредственное участие в лечении. Это значит: соблюдать распорядок дня, принимать назначенные препараты, неукоснительно следовать инструкциям и предписаниям врача. На всём протяжении нахождения здесь. От точного выполнения рекомендаций зависит, во-первых, срок лечения. Во-вторых, качество терапии. И, в-третьих, возможность рецидива. Вы хотите выздороветь?

– Я случайно попала к вам, а теперь оказывается, что у меня сложновыговариваемый заумный диагноз, требующий строгого обязательного лечения. Да уж, – недовольна цокнула.

– Нельзя сказать, что к нам вы попали случайно. Вы были недобровольно госпитализированы по причине поведения, представляющего угрозу жизни и здоровью граждан. Болезнь прогрессировала много лет и наконец настал момент, когда её течение вышло из-под контроля. Госпитализация стала лучшим вариантом помощи. Неизвестно, чем бы всё могло обернуться, если бы вы продолжали болеть в незнании.