Через несколько лет в деревню привезли батюшку. Но и он, узнав обо всем, отказался приближаться к калитке. Вышагивая повдоль забора, пел молитвы, размахивал кадилом с дымящимся ладаном, разбрызгивал святую воду кропилом. Наконец, обрызгав святой водой очевидцев и начертав в воздухе крест, заявил:

– Бесого отродие не пущает, – трясущимися руками вытер пот со лба. – Смежники, тикать вам надось отседова, перекочевывать с земли проклятой, – обратился к соседям. – Нехай, нехай… Неча туды суватьсы… Свят-свят-свят!

Так и уехал.

Прошло десять лет. В теплую летнюю ночь компания из четырех парнишек, слоняясь по улицам от скуки, болтали о проклятом доме, и у одного из них родилась идея войти внутрь. На это предложение подростки отреагировали по-разному. Один – отказался наотрез, второй – с воодушевлением поддержал, а третий, опасаясь насмешек, никак не выказал своего страха и согласился. Спор продолжался недолго, и тому, кто был против, ничего не оставалось, как последовать за остальными, дабы не прослыть трусом.

Молодежь, бахвалясь и важничая, ерничала, припоминая россказни о ведьме. И даже тот, кто изначально не хотел туда идти, не скупился на слова. Изгиляясь и глумясь, бравым шагом переступили порог.

Это была самая долгая ночь в их жизни. Как только все оказались в избе, вдруг выяснилось, что пропали окна и двери. В тягучей тьме не было видно собственного носа. Словно друзья разом ослепли. Парень, входивший последним, точно знал, что ровно за спиной должен быть выход, тем более что дверь оставалась открытой. Но позади была холодная стена.

Много чего случилось с ними в ту ночь, мало кто не поверил в их рассказы. Ребята клялись, что слышали ведьму, будто она находилась там, среди них. Сначала она хныкала и тоненьким голоском вспоминала маму, потом – остервенело хохотала и обещала, что все, кто желал ей плохого, будут гореть в аду. Мальчишки умоляли отпустить, плакали, по периметру ощупывали стены, но руки проваливались при прикосновении, потолок капал сверху, они тонули и пытались выбраться из ставшего мягким пола. Тщетно надеялись найти выход. Голос не умолкал, звучал настойчивее, звенел в ушах.

Всякий раз, когда кто-то из них начинал молиться, ведьма бушевала. Швырялась утварью, яростно вопила, зажимала рот или душила – цепкие ледяные руки впивались в кожу явственно и решительно.

Потом стали слышаться другие голоса. Людской гомон то нарастал до неправдоподобной громкости, то слабым шепотом доносился отовсюду. Кто-то тащил и тянул подростков, толкался и дышал в лицо могильным смрадом, царапался, щипался, хватал за волосы и одежду. Кто-то ползал под ногами и ходил по потолку. Они будто оказались в логове бесовщины, чертовщины. Некоторые моменты не поддавались описанию, потому как в человеческом языке не существует подобных слов, в человеческих головах не найдется места подобным понятиям и явлениям.

Не помогали уговоры, обещания, слезы. Поиски выхода не приводили к результату. Тьма не рассеивалась. Спички не загорались. Ужас не отпускал.

И только с первыми петухами рассветные лучи заглянули в окно. Зрение вернулось, и друзья, обнаружив дверь такой же открытой, какой они ее оставили, опрометью кинулись наутек, не замечая обстановки, не разглядывая внутреннее убранство. Остановились на соседней улице. Не узнали друг друга. Опухшие лица пестрели ссадинами, синяками, царапинами. И волосы – седые. У всех.

Весь день после этой ночи жители в страхе перешептывались, гневили бестолковых подростков – мол, растревожили ведьму, вернулась она, теперь жди беды. Соседи через ограду поспешно сколачивали новые кресты, которые за столько лет, расслабившись, успели выкорчевать.

– То-то я думаю! – распалялась соседка. – Нынче утром опять корова молока не дала, а куры – яиц! И в тот раз так же было! Я ещё подумала: надо же, опять началось! А и правда, оказалось, что эти прохиндеи разбудили бесовщину! Наказать их, окаянных, выпороть, дабы не лезли, куды не просют!

Ожидая худшего, жители заперлись в своих избах задолго до заката. Но ночь прошла тихо. Зато поутру в огороде сквозь густые заросли бурьяна явственно проглядывал клочок выполотой земли: могила. И перекошенный доселе крест, словно в насмешку, стоял на могиле ровнёхонько.

Прошло еще сорок с лишним лет. Деревня опустела. Молодежь разъехалась, старики повымирали, от былого размаха остались воспоминания. Многие дворы поросли бурьяном. И ведьма вернулась.

Молодая, ничуть не постаревшая, она словно явилась из прошлого. Не спеша прохаживалась по соседней от злополучного дома улице, обращала на себя внимание, нарочно медлила, будто бы сомневалась. Сначала никто не узнал ее, не придал особого значения визиту незнакомки. Люди провожали любопытными взглядами гостью, мысленно задаваясь в большинстве своем только одним вопросом: интересно, к кому она приехала?

Но потом она нерешительно остановилась у ограды одного из домов. Окликнула девочку, работавшую в огороде – внучку хозяев. Девочка подошла к калитке, и несколько минут они о чем-то негромко переговаривались через забор. Затем девочка ушла в дом и через минуту вернулась с бабушкой. Женщина настороженно хмурилась, разговаривая с незнакомкой. Но потом женщина вдруг замолчала на полуслове, замерла. Тяжело ступая, она попятилась назад, волевым движением задвинув за спину внучку. Ошеломленная, испуганная, женщина быстро крестилась, не сводя глаз с девушки по ту сторону забора. Так и скрылись бабушка с внучкой в доме, не сказав больше ни слова.

Это был родительский дом, где когда-то давно жил сам Паша.

Ведьма искала его.

3.

На окраине города, вдали от суеты и оживленных улиц, вдали от вечной спешки и кучи дел, мирно существовало четырехэтажное здание из красного кирпича, огороженное черным кованным забором. Вокруг здания имелась небольшая территория – уютный парк с заасфальтированными дорожками, удобными скамейками и долгожителями-деревьями. Летом здесь сочно зеленел газон, и пестрели клумбы. Цокотали птицы. Для человека не осведомленного это заведение внешне вполне могло сойти за санаторий. Никто бы не догадался с первого раза, что это институт психиатрии – научно-исследовательское и лечебно-диагностическое учреждение, специализирующееся на психических заболеваниях.

Зеленую траву забрало с собой лето. Сейчас на ее месте хлюпала и пузырилась грязь. Погода не задалась. Ветер со злостью швырял опавшие листья, ожесточенно срывал тусклые поношенные одежды с деревьев, с холодной яростью набрасывался на прохожих. Массивные тополя, словно провинившиеся дети, ежились в ожидании ледяного ливня. Серое пасмурное промозглое утро.

На четвертом этаже института психиатрии, в дальнем углу длинного коридора, находился кабинет главврача. Каждый рабочий будний день начинался с планерки. Главврач всегда сидел к окну спиной, так у него был расположен стол. Со стульев напротив на него смотрели подчиненные – врачи, профессионалы своего дела. Рассказывали о происшествиях, о нетипичных больных, о выполнении планов. Жаловались на бюрократические механизмы. Спорили насчет назначенных лекарств, их дозировок, насчет обследований и анализов. Обсуждали результаты лечения. Иными словами, посвящали начальника в тонкости размеренной больничной жизни.

Главврач имел за плечами опыт работы в психиатрии более тридцати лет. Человек увлеченный и интересующийся, продолжающий получать знания и не делающий перерывов в профессиональном развитии, при своем положении и статусе мог запросто вести прием первичных пациентов или лично обходить палаты в стационаре какого-нибудь отделения, мог диагностировать больного или наравне с врачами разбираться в непонятном случае.

При всем при этом он был человек деловой и расчетливый. За несколько лет сумел вывести вверенное ему учреждение на другой уровень. Нашел спонсоров, выхлопотал бюджетное финансирование, открыл новые отделения и обеспечил их необходимым оборудованием. Тщательно подобрал персонал. Он привлекал и переманивал ведущих специалистов, опытных психиатров, генетиков и нейрохирургов, зарекомендовавших себя исследователей и новаторов. Он искал их по всей стране, и добился желаемого. Теперь он был уверен, что его учреждение – одно из лучших в своем деле, и что работают здесь самые достойные профессионалы.