– Да, она всегда настаивала на высшем, и благодаря ей я поступила бесплатно на факультет иностранных языков. Сейчас я работаю переводчиком через интернет. Получаю задания и делаю переводы дома. Я стараюсь как можно реже выходить из дома и как можно меньше общаться с людьми.
– Сколько лет вы ведёте такой образ жизни?
– Восемь.
– Как часто вы выходите из дома?
– Два-три раза в месяц днём, иногда выхожу ночью – прогуляться или за продуктами.
– Гулять по ночам не страшно?
– Мне ничего не страшно. Не вижу смысла бояться за свою жизнь, когда в этой жизни нет смысла.
– В вашей жизни нет смысла?
– Нет.
– Как давно вы стали так думать?
– Не знаю.
– Почему вы не любите людей?
– Почти все люди грязные. Они хотят это скрыть, но от меня не скроешь. Я вижу их насквозь, знаю всё, на что они способны, знаю их подлость, лживость, лицемерие, знаю даже то, чего они сами не знают.
– Хм. А каким образом вы получаете эти знания?
– Просто знаю и всё. Вот смотрю на этого мерзкого доктора и вижу, что он людей заживо сжигал.
– Вы говорите о докторе Одинцове? – кивая, уточнил врач.
– О том, который меня осматривал до вас. Пытал, сжигал, а потом курил довольный.
– Как именно вы это видите? Перед глазами мелькают картинки или действия происходят в реальном времени?
– Ничего у меня не мелькает, у меня нет галлюцинаций. Я просто смотрю на него и словно всегда это знала. Такая неоспоримая уверенность во мне. Эти знания внутри меня как будто выплывают наружу в нужный момент. Я могу сказать про каждого, вся память человечества во мне.
– Память человечества? – доктор слегка подался вперед. – И она говорит про каждого?
– Нет, – после паузы медленно проговорила пациентка, холодно сверкнув глазами. – Ничего она не говорит, я же не сумасшедшая.
– Разумеется.
– Я понимаю, как абсурдно это звучит, понимаю, что разговариваю с психиатром. Но я верю вам, я знаю, что вам можно верить, мои знания никогда меня не обманывают. Вы – именно тот врач из всех, который попытается меня услышать и сделает всё возможное, чтобы помочь. Я уже говорила, что несколько лет назад видела вас в новостях. Лица я не запомнила, поэтому вас не узнала. Я помню своё первое впечатление, вы хороший человек, и сейчас я тоже это вижу. Не слышу я голосов, не вижу галлюцинаций, просто знаю и всё. Помогите мне не знать, я не хочу знать, я хочу стать обычной.
Пока она говорила, доктор не выказал и малейших признаков удивления, слушал внимательно, серьезно, не кивал и не отводил взгляд.
– Приятно работать с людьми, которые стремятся к выздоровлению, – наконец сказал он. – Успех наших взаимоотношений – как пациента и врача – напрямую зависит от вашего желания помочь себе. Помогите нам помочь себе, не делайте ничего, что могло бы препятствовать этому, и тогда у нас всё получится, мы обязательно разберёмся с вашей уникальностью. Регламент требует, чтобы я ознакомил вас с правовыми аспектами. Дело в том, что вчера вы поступили к нам в остром психическом состоянии, представляющем угрозу жизни и здоровью граждан. Советом психиатров было принято решение о недобровольной госпитализации на сутки. По истечении суток я буду обязан повторно предложить подписать добровольное согласие на врачебное психиатрическое вмешательство. Сразу хочу разъяснить. Если согласие не будет вами подписано – это ещё не означает, что вас выпишут. Дело будет передано в суд, и на основании решения суда, как правило, положительного – поскольку суд будет опираться на мнение комиссии психиатров – вас всё равно принудят к лечению. Если же вы подпишите согласие – удастся избежать проволочек, и мы незамедлительно приступим к обследованию и лечению.
– Меня теперь отсюда не выпустят?
– Как это не выпустят? Отдохнёте, выспитесь, выговоритесь, мы приведём в порядок ваше настроение и мысли, подлечим организм, поколем витамины… Ещё и уходить сами не захотите.
– А если я подпишу согласие, я смогу покинуть ваше заведение в любое время?
– Не совсем. Для этого требуется заключение вашего лечащего врача о том, что вы не представляете угрозы обществу и себе самой. Никто вас просто так не будет здесь удерживать. Состояние стабилизируется, и мы отпустим вас домой. В наших интересах – оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, а не заполнять стационар здоровыми людьми.
– Доктор, я нормальная. Я не сумасшедшая, вы ведь понимаете? Моя беда в том, что я не такая как остальные, поэтому мне так сложно. Уже несколько лет я совсем не отдыхаю от этих навязчивых знаний. Бабушка предупреждала, что как только она умрёт, это начнётся. И после её смерти я стала знать. Она передала мне свою способность видеть. Обследуйте мне мозг, найдите отделы, которые отвечают за эту память человечества, и заблокируйте их таблетками. Мне не нужны никакие витамины, я хочу, чтобы меня лечили настоящими сильнодействующими лекарствами, я согласна принимать их до конца жизни, лишь бы быть как все. Может, обычность принесёт мне счастье.
– Попробуйте описать, что вы чувствуете сейчас?
– Вчера я кричала как бешеная, во мне было столько энергии, столько сил к жизни, я готова была доказывать всему свету свою правоту. А сегодня я чувствую такую усталость от жизни… Не имеет смысла ничего никому доказывать. И сама жизнь не имеет смысла. Всё равно кончится смертью.
Она закусила губу, уставилась в одну точку.
– Часто ли вас посещают мысли о смерти?
– Временами.
– Были ли у вас попытки, намерения или мысли прервать жизнь?
– Никогда. Я никогда этого сама не сделаю. Но я не понимаю, в чем смысл жить. Зачем?
Вопрос прозвучал глухо, пациентка без интереса разглядывала свои колени.
– Спите хорошо? Высыпаетесь?
– Иногда я сплю целыми днями, но выспаться не могу. Просыпаюсь, лежу и опять засыпаю.
– Сегодня вы проснулись рано. Это обычно для вас?
– Думаю, это связано с непривычной обстановкой. Обычно я сплю не меньше восьми часов. Ложусь поздно и встаю поздно. Я и сейчас хочу спать.
– Засыпаете без труда? Не тревожат ли вас какие-нибудь мысли перед сном, от которых бывает сложно избавиться?
– Постоянно. Целый рой мыслей. Они не дают мне покоя ни во сне, ни наяву. Мои мысли тревожат меня даже во сне.
– Снятся кошмары?
– Не знаю, можно ли назвать их кошмарами. Знаете, бывают такие сны… Пока я сплю, мне страшно, тревожно, жутко, но когда я просыпаюсь, вдруг оказывается, что особых причин переживать не было. Это во сне казалось, что причина моей тревоги огромна, значительна, но вот я в состоянии анализировать – и это всего лишь какое-то опоздание, из-за которого в реальной жизни я бы не стала так сильно переживать. Или двойка по географии в школе. Или порванные колготки. Понимаете, что я хочу сказать?
– Понимаю. За последнюю неделю просыпались ли вы посреди ночи?
– Просыпалась.
– Аппетит нормальный?
– Бывает, что его нет совсем.
– Например, сейчас – вы бы хотели что-нибудь поесть?
– Нет.
– А вчера?
– Вчера аппетит был.
– Как вы чувствовали себя на протяжении последних семи дней?
– Не знаю, по-разному.
– Чем вы занимались? Работали?
– Немного. Через силу. Работа обеспечивает меня, но все труднее себя заставлять работать. Я не понимаю, почему должна трудиться для того, чтобы жить. Почему я не могу жить, чтобы жить? Неужели Бог дарит жизнь для того, чтобы работать?
– Верите в Бога?
– Конечно.
– Если бы вопрос денег не стоял, чем бы вы хотели заниматься?
– Не знаю. Рисовать? Я не умею рисовать, но всё равно рисую. Для чего, спрашивается.
– Наверное, это доставляет вам удовольствие?
– Наверное, – подтвердила апатично. – Я уже ни в чём не уверена. Раньше – может, и доставляло. Но теперь…
– Раньше – это когда?
– Не знаю, хотя бы год назад. Может, больше. Мне кажется, что ничего в мире больше не способно вызвать во мне радость. Я столько всего видела, что радоваться чему-то будет аморально.