Джек сказал:

– Ну да, Тим, я на «Остине». Махни ему, чтобы ехал домой. Поскорее, сынок, у тебя пять минут.

Тим нырнул в проход и через минуту прибежал обратно, размахивая брезентовой дорожной сумкой.

В сыне Джек любил все, начиная от макушки головы и кончая грубыми ботинками десятого размера. В кого у него такие большие ноги? Роджер не был высоким, Милли тоже. Джек никогда не думал об этом раньше. Так, стоп. Незачем об этом размышлять. И так все слишком запутанно, чтобы еще начать подвергать сомнению отцовство Роджера. Да, но вот младший садовник-то был огромного роста. И цвет лица у Тима такой же. Джек снова попытался перестать думать на эту тему, но мысли упрямо лезли в голову. Слава богу, Берни давно уже на том свете, лежит глубоко под землей на кладбище «Тайн Кот». Пусть там и остается.

Тим уже был почти рядом, на лице его было отчетливо написано волнение. Казалось, что его кожа была живой и все чувства проступали сквозь нее. На ней не было ни одного шахтерского шрама, ведь Джек сделал все возможное, чтобы держать Тима подальше от шахт. Производственной практики у него было маловато, и в конце концов пришлось обратиться к сэру Энтони с просьбой потянуть за нужные ниточки, чтобы Тима взяли на работу. Оказалось, что его контора в Сиртоне имела контакты с инжиниринговой фирмой, разрабатывающей двигатели, которые использовали судостроители для яхт, и сэр Энтони знал там кое-кого. Отличный тип этот Траверс.

Тим сбросил сумку и поцеловал Грейс.

– Мама, я уже говорил тебе, как ты прекрасно вчера выглядела?

Грейс рассмеялась.

– Ну да, много раз. Этот костюм неплохо на тебе сидит. Ты готов, тебе ничего не нужно? Я завернула тебе несколько бутербродов на всякий случай.

Тим засмеялся совершенно искренне.

– Спасибо, мам. Наверняка пригодятся.

Джек бросил взгляд на вокзальные часы. Поезд вот-вот подойдет. Тим проследил за его взглядом.

– Опоздает, не сомневайся. Мы в Англии, а не в Германии. У Гитлера все поезда приходят вовремя.

В голосе его прозвучал вызов. Он выпрямился.

Джек улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела естественной.

– Наверняка. Они умеют работать, если судить по шахтерам в немецких шахтах. И с пленными они хорошо обращались в каком-то смысле. Помню, когда они поделились колбасой…

Он замолчал. Чтобы не идти вразрез с тем, что говорил сын, остановиться следовало здесь, потому что слишком много военнопленных умерли от недоедания и жестокого обращения.

Грейси одобрительно улыбнулась. Тим переминался с ноги на ногу. Джек снова поймал себя на том, что смотрит на его ноги и вспоминает Берни. Тим сказал:

– Куда ты смотришь, папа?

Джек поднял глаза.

– Неважно, просто думаю о разных вещах. Я теперь понимаю твоего дедушку, когда он ни с того ни с сего перескакивал с одного на другое. Старость не за горами, я так понимаю.

Грейси приблизилась к нему и взяла под руку, опуская голову ему на плечо.

– Ты не старый, мой хороший. Ты в отличной форме. Должно быть, благодаря зелени, которую ты выращиваешь, и твоей хорошей жизни. Как по-твоему, Тим?

Тим напрягся.

– Многие живут хорошей жизнью.

Джек почувствовал, что Грейси предупреждающе сжала ему руку, и снова посмотрел на часы. В голове у него было пусто. Он понимал, что нужно что-то сказать, нужно обязательно прервать наступившее молчание, но не мог, потому что теперь любая тема – это минное поле.

Наконец послышался свисток приближающегося паровоза. Поезд опоздал всего на пять минут. Из кабинета выбежал начальник вокзала.

– Голубей грузи ближе к хвосту, Томас, ради бога, поторопись, приятель.

Томас толкнул тележку и пошел вдоль платформы, лавируя между пассажирами. Джек сказал:

– Через минуту поезд отходит. Интересно, где они будут выпускать птиц?

Он похлопал по карману, проверяя, что приготовленный еще утром конверт при нем.

Шум прибывающего поезда становился все громче, и они отступили от края платформы. Люди начали поднимать чемоданы и складывать газеты. Какой-то ребенок метнулся вперед и тут же был пойман матерью. Скрежеща и выпуская клубы пара, поезд подъехал к платформе. Пассажиры вывешивались из окон, нащупывая ручки у дверей. Начальник вокзала закричал:

– Посторонитесь, пожалуйста! Дайте сначала выйти людям.

Кто-то отошел, кто-то нет. Джек услышал, как Тим пробормотал:

– Пора бы научиться делать, как сказано. Чего удивляться, что в стране беспорядок. Не умеют действовать вместе, как…

Грейс остановила его на полуслове.

– Береги себя, милый.

Она его поцеловала.

Выходящие из поезда пассажиры бросились к контролеру, проверяющему билеты на выходе. Джек подошел вплотную к сыну.

– Да, обязательно береги себя. Желаем тебе хорошо провести время. Передавай привет матери и Хейне.

Он обнял Тима, а тот наконец бросил сумку и обнял отца. В какой-то момент Джеку хотелось крикнуть:

– Не уезжай, не меняйся, не дай ей заманить тебя!

Вместо этого он сказал:

– Я люблю тебя, сын. Как бы ты ни поступил, мы все здесь будем радоваться за тебя. И просто желаем тебе лучшего.

Смутившись, Тим отступил назад.

– Я же еду только на несколько дней, папа.

Джек почувствовал себя круглым дураком.

– Конечно, конечно, я просто хотел сказать… Да ладно, у меня тоже сегодня похмелье. Не только молодежь имеет на это право, но, хотя это был особый день, мне следовало думать, что я делаю. А в итоге я совсем ничего не соображаю. Ну а теперь тебе пора.

Как только Тим оказался в вагоне, Джек захлопнул дверь. Тим высунулся из окна. Джек вытащил конверт и протянул ему.

– Тут немного денег, на всякий случай. Это в фунтах стерлингов, но я уверен, ты легко сможешь их обменять. Купи своей матери пирожное и кофе. Не думаю, что они там, в Берлине, пьют чай.

Тим было собрался отдать конверт обратно, но передумал и засунул его в карман пиджака.

– Спасибо, папа. И тебе, мама, за бутерброды.

Голос его звучал нерешительно, как когда-то в детстве, когда его спросили, не хочет ли он спуститься в шахту, раз уж учиться дальше он не желает. Он тогда вошел в клеть и спустился вниз, потом мало говорил, но принял предложение той фирмы стать стажером по специальности «Морское машиностроение».

Контролер свистнул, носильщик покатил тележку по платформе. Начальник вокзала закричал:

– Посторонитесь!

Грейси сказала:

– Надеюсь, море будет спокойным. Оставайся на открытом воздухе, это помогает.

Тим кивнул. Она повторяла эти слова каждый раз, когда он отправлялся на континент, потому что на море его всегда укачивало. Поезд тронулся. Тим стоял у окна, когда паровоз выпустил клубы пара и в воздух полетела сажа. Они долго махали, и когда его уже было не различить вдали, Джека охватило чувство полнейшей беспомощности.

Вечерело, когда такси остановилось рядом с многоквартирным домом в одном из кварталов Берлина. Тим, совершенно измученный, с раскалывающейся от боли головой, сидел полностью неподвижно. В поездке получилась неувязка с рейсами, и ему пришлось провести одну ночь в отеле. Он без труда обменял фунты стерлингов и потратил часть отцовских денег, чтобы глупо напиться в баре. Идиотизм полный, но ему надо было как-то остановить этот поток мыслей. Жизнь и так полна сложностей.

Шофер обернулся и опустил стекло, отделяющее его от пассажирских кресел. Тим вытащил бумажник и принялся отсчитывать деньги, учитывая чаевые, а молоток у него в черепе тем временем выбивал барабанную дробь. Шофер произнес на ломаном английском:

– Вы не торопиться или делать ошибка.

Тим в полном отчаянии отдал ему горсть рейхсмарок.

Через открытое окно в салон влетал прерывистый уличный шум, слышались звонки проходящих мимо трамваев. По тротуару маршировал взвод гитлерюгенд, все шли в ногу и держали равнение на середину. На многих зданиях были развешаны и трепетали на ветру нацистские флаги и транспаранты.