Мать спокойно сказала:

– Выпрямись, вытри слезы и улыбайся. Твои дядя Джек и тетя Грейси поженились и, как часто говорила бабушка, даже слишком часто, «все будет хорошо». Но сначала ты должна перед всеми извиниться.

Они расправили плечи, улыбнулись друг другу и направились в сторону собравшихся. В этот момент она почувствовала, как мама сжала ей руку.

– Все будет хорошо, Брайди, и ты права, он жутко высокомерный. Если бы ты ничего не сказала, боюсь, я бы сама это сделала, так что я самая что ни на есть лицемерка, потому что накинулась на тебя. Ну мы и парочка! Давай теперь улыбаться в камеру и помнить, что у Тима, скорее всего, сейчас полная путаница в голове. А кто бы не запутался, если бы в твою жизнь с бухты-барахты вторглась твоя настоящая мамаша? Не будем забывать об этом и постараемся понять его.

Брайди подумала: как жаль, что бабушки Сьюзен и дедушки Боба больше нет. Они бы не потерпели ни одной секунды такого поведения Тима. А может, потерпели бы? Она на самом деле уже ни в чем не была уверена.

Она стиснула мамину руку. А если бы оказалось, что Эви – не ее родная мать? Что бы она делала? Эта мысль раньше не приходила ей в голову. Брайди охватила жалость к Тиму, и когда они подошли к собравшимся, она начала извиняться. Прежде всего перед ним и от всего сердца.

Он улыбнулся и пожал плечами.

– Забудь об этом. Я уже забыл.

И снова эта пренебрежительная жесткость в голосе. Брайди повернулась и ушла.

Приглашенные на свадьбу гости переходили с места на место под тентами или прогуливались снаружи, курили, беседовали или просто восторгались цветочными бордюрами. Тим, оказавшись в одиночестве, бросил окурок на газон и затоптал его, поглядывая в сторону Молодого Стэна, старшего садовника. Тот разговаривал с незнакомым человеком, которого отец Тима, Джек, представил как герра Бауэра.

Вероятно, Джек познакомился с Бауэром, когда находился в плену, и тот был офицером в лагере для военнопленных. Тогда он помог Джеку и его марра[1]. С тех пор они поддерживали контакт, но не регулярно, а от случая к случаю, и так как Бауэр был в Англии, он принял приглашение на сегодняшнюю свадьбу.

Молодой Стэн указывал на гиацинты, колокольчики, пионы и пучок чего-то, что еще не расцвело. Оглянувшись по сторонам, он увидел Тима и крикнул:

– Надеюсь, ты свой окурок бросил в ведро с песком. Они тут расставлены для этого.

Тим чуть было не вытянулся по стойке «смирно», потом нагнулся и подобрал то, что осталось от окурка, и помахал им, чтобы Стэн увидел. Тот кивнул и снова вернулся к разговору с герром Бауэром. Тим рассмеялся сам над собой. Ну надо же, бояться садовника. Хотя Молодой Стэн унаследовал как острый язык, так и громогласность своего деда. Так, во всяком случае, говорит мама. Сам он не помнил Старого Стэна. Смех застрял у него в горле. Грейси не была его мамой. Его мать в Берлине.

При мысли о предстоящей встрече с матерью он ощутил внезапный укол беспокойства, но его заглушило взволнованное предвкушение чего-то значительного. Хейне и Милли жили в небольшом городке под Гамбургом, когда мать впервые ему написала. Это было в прошлом году. С тех пор Хейне продвинулся по службе, теперь он был офицером СС, крупного военизированного формирования, подчинявшегося непосредственно Адольфу Гитлеру и партии нацистов, так что они теперь перебрались в небольшую квартиру в Берлине.

Завтра, когда он приедет, они устроят обед в его честь, обещала мать, а потом она сводит его в кафе. Потом, может быть, они прогуляются вокруг озера, а вечером пойдут в оперу. Он подошел к ведру с песком и бросил туда окурок – к остальным, уже валявшимся там. Он бросил взгляд на Молодого Стэна, который одобрительно кивнул и продолжил прогулку с герром Бауэром.

Тим перешел под тень кедра. Мощные ветви дерева, казалось, не пропускали шум, хотя это было невозможно. Скорее всего, это только ощущение. Он поднял взгляд вверх. Он никогда не спрашивал, кто взорвал прежний кедр, и никто не говорил ему об этом. Вероятно, это было очень давно, но какой же все-таки подлый поступок.

Тим похлопал по внутреннему карману, где хранил материны письма. Когда он впервые получил от нее письмо, он даже не знал, что думать. Разумеется, ему было известно, кто она, как и то, что его отец, Роджер, камердинер собственника поместья, бросил ее. Но она оставила его с папой, когда он был совсем маленьким, поэтому письмо было от чужого для него человека и стало потрясением, как гром среди ясного неба.

Он нащупал золотой портсигар, доставленный ему только вчера. Подарок от Хейне и Милли. На крышке было что-то выгравировано, но изображение было настолько стерто, что он не мог разобрать, что это. Вещица была старинная – потрясающая щедрость с их стороны. Они тепло принимали его те два раза, что он приезжал к ним, как давно потерянного сына, и мать плакала от радости, что снова обрела его. Она сказала, что оставила его, потому что не была уверена в своей будущей жизни с Хейне, а мальчику была нужна прочная семья. Она была уверена, что однажды он поймет, но прошедшие годы разбили ей сердце.

Ему было так жаль ее.

Тим закрыл портсигар, решив больше не курить, чтобы избежать неодобрительного взгляда Молодого Стэна, когда надо будет выбрасывать окурок, и неторопливо вышел на солнце. В воздухе стоял аромат гиацинтов, смешанный с запахом табака. А, вот и полковник Поттер вместе с сэром Энтони. Оба попыхивали сигарами. Гаванские, можно не сомневаться. Мимо, глядя себе под ноги, прошли Брайди и Джеймс. Направляясь к тенту сзади, они полностью погрузились в разговор. В свою очередь они заметили его, и Джеймс окликнул Тима:

– Тим, мистер Харви сказал, что мы должны сейчас помочь разнести шампанское и канапе.

Тим вздохнул и махнул ему рукой. Господи, в этом доме тебе никогда нет покоя. Всегда нужно что-то делать вместе с этим семейством. Если не помогать ампутантам сесть на лошадь, то обслуживать кучу гостей. Можно не сомневаться, что к концу дня кто-нибудь намекнет, что нужно помочь Брайди чистить конюшни или, поскольку он инженер, придумать механизм, который поможет раненым держаться на ногах, или…

Он засунул портсигар в карман. Милли, его мать, правильно сказала, что если Эви, Вер или Грейси взбредет в голову какая-нибудь идея, все должны встать в строй и участвовать в ее осуществлении. Сюда можно добавить и Брайди, подумал он. Лечить инвалидов, используя лошадей, – это ее затея. И почему они не вылезут из этого болота и не начнут жить по-человечески?

Он брел вслед за этими детьми – так он привык думать о них в последний год. Настоящие щенята: лают, потому что дерево не то, потом лают на ужасных фашистов. Неужели они не замечают, чего достиг континент? За тентом стояли Рон Симмондс, один из партнеров в руководстве отеля, и мистер Харви. Старый камердинер всегда был ему симпатичен, но мать высказывалась совсем по-другому. Старый тиран, который вмешивается во все дела, говорила она, но все-таки не такой назойливый, как миссис Мур.

Она изумилась, когда услышала, что мистер Харви женился на миссис Мур в конце войны. И как же она смеялась, ему даже стало как-то не по себе. Вообще ее смех ему не нравился. Он звучал искусственно, Грейси и его тетушки смеялись по-другому…

Рон окликнул его, широко улыбаясь.

– Тим, старина, приходится тратить свободное время. Просто забываешь, что у нас тут толпа ожидает кормежки.

Рядом с ним мистер Харви осторожно наливал шампанское в тонкие хрустальные бокалы. Бутылка была завернута в парчовую салфетку, старый камердинер слегка наклонял каждый бокал и наполнял твердой рукой.

Тим поднял поднос с бокалами и вошел под навес, откинув занавеску. Рон крикнул ему вдогонку:

– Займись левой стороной, если можешь, Тим. Дойди до столика с тортом. Брайди и Джеймс обслужат остальных. Там уже вовсю требуют канапе.

Огромного размера навес был украшен гиацинтами и миртом, символизирующими верность и любовь. Так, во всяком случае, объяснила Грейси. Под навесом стоял тяжелый аромат цветов, но Тим, как и всегда, почему-то улавливал еще и запах травы под настилом.