Автобус катился по дороге, и она уже представляла, как он, пыхтя, газует и переезжает мост. До Хоутона осталась одна миля. Вдалеке дымились шлаковые кучи, и ветерок, влетавший в окно, был насыщен парами серы.

Слышал ли дядя Март, управляющий шахтой в Хоутоне, про драки на собрании? И видел ли он Тима? А если видел, расскажет ли он обо всем этом своему марра дяде Джеку? А сама она расскажет?

Джеймс снова сосал большой палец.

– Что мы будем делать, если увидим его? – шепотом сказал он. – Я не уверен, что нам стоит туда идти, Брайди.

– Мы должны узнать, – так же шепотом ответила она.

– И что тогда?

– Слушай, не знаю, но мы же решили, придурок ты.

Она уже больше не шептала, и мистер Бертон слегка повернул голову и сказал:

– Если Эви услышит такой разговор, тебе, Брайди, придется долго рот мылом отмывать.

Джеймс наклонился вперед.

– Смотрите, не забудьте рассказать тете Эви, мистер Бертон. Еще один подзатыльник кому-то не помешает.

Оба засмеялись.

Брайди пробормотала:

– Достаточно об этом, иначе я выкину вашу кепку в окно, мистер Бертон.

– У-у, какие мы воинственные, – хмыкнул он.

Когда автобус подъехал к рыночной площади, они вышли вслед за остальными пассажирами и незаметно улизнули, петляя по боковым улицам, пока добрые люди спешили в церковь: красиво одетые женщины, мужчины в костюмах. Лебедку тут видно с любой точки; от запаха серы некуда деваться.

На углах зданий собирались и перешептывались, склонив головы ближе друг к другу, группы шахтеров. Какие-то дети качались на веревках, привязанных к фонарным столбам. В воскресенье школы закрыты, никто не занимался стиркой или глажкой белья, никаких занятий не предусматривалось, кроме посещения церкви или часовни.

Группа подростков во дворе играла в футбол, и Джеймс пнул им мяч, сделанный из туго скрученных газет, зашитых в детский свитер. Легкий мяч подхватил ветерок, но один из подростков, быстрый как молния, схватил его с криком «спасибо, мистер».

Они повернули налево, но оказалось, что там тупик. Джеймс попробовал пойти направо, дворами. Из подсобки одного из домов по радио играла церковная музыка. Когда они проходили мимо другого дома, во дворе яростно залаяла собака. Они вышли на Уортон-стрит.

– Это должно быть здесь, – сказала Брайди. – Где-то на углу, правильно?

Джеймс кивнул. Они замедлили шаг, вдруг потеряв уверенность. Брайди схватила его за локоть.

– Давай, мы же только посмотрим, к тому же его, может, и не будет. И он точно не полезет в драку. Ведь правда?

Джеймс не ответил, просто ускорил шаг. Они завернули за угол. На тротуаре столпились шахтеры. Их взгляды были устремлены на другую сторону улицы, где находился Дом собраний. Двое из них отошли в сторону и, закурив сигареты, прислонились к стене террасы одного из домов.

Дом собраний гудел, как улей. Оттуда доносились удары, постукивания и треск. Снаружи послышался звук, похожий на скрип мела, когда им пишут на доске. Это какой-то человек сметал в одну кучу разбитое оконное стекло. Другой лопатой грузил стекло на тележку. Рядом с Брайди кто-то сказал:

– Ну да, если красные накинулись на них с кулаками, что должны были делать черные? Само собой разумеется, они должны были защищаться, приятель. Если кто-то явится ко мне с арматурой, получит кулаком по морде, вот и все.

Еще один человек перешел через дорогу с левой стороны и, стуча сапогами, двинулся по тротуару в их сторону. Он протолкнулся мимо Брайди. Кепку он надвинул на самые глаза, изо рта у него свисала сигарета. Он втиснулся между теми, кто стоял впереди, со словами:

– Заткнись, Сэмми. Ну да, я бы наподдал этим мерзавцам за то, что разжигают распри, как они тут делали несколько дней назад. Это наш город, здесь наша шахта, а они явились бог знает откуда, разбрасывают листовки, разводят треп в пабах. Ублюдки! Послали бы еще им приглашения, потом разорвали в клочья. Думай головой, приятель.

– Громила Джим дело говорит, Сэмми, – произнес кто-то из стоявших возле стены.

Шахтеры невесело рассмеялись. Сэмми сдвинул кепку на затылок.

– Ты так говоришь, что…

– Ну да, говорю, черт возьми, – пробормотал Громила Джим и, уже повысив голос, чтобы перекричать стук и звон стекла, кусочками выпадавшего из оконной рамы, добавил: – Тут полно шахтеров связались с этой сворой, забыв про свои корни. Правые фашистские свиньи, вот они кто, и нечего тут говорить. Лучше раскиньте мозгами да думайте вперед, а не то эти подонки вышибут их вам и размажут по тротуару, а потом все подметут, после того как покончат со стеклом.

Он протолкнулся сквозь толпу. Люди повернули головы ему вслед. Кто-то сказал:

– Он прав, чего там.

Другой затоптал окурок и носком кованого сапога сбросил его в сточный желоб.

– Умолкни, Боб. Нам нужно, чтобы кто-то взял собственников на себя, а у этих, похоже, есть кое-какие мысли на этот счет.

Джеймс бросил взгляд на Брайди. Он напряженно прислушивался, точно так же, как она. Мимо прошли две женщины, одна из них толкала перед собой коляску с плачущим ребенком. А может быть, думала Брайди, этот ребенок понимает больше, чем кажется, и ему не нравится, как вокруг все бьют и крушат, он против людей, толкающих мир «вправо».

Один из стоявших возле стены, тот самый, который уже высказывался, выкрикнул:

– О чем вы тут толкуете? Разве о нас не заботятся на шахте Марта и в Истоне? Поговаривают, что будет организовано партнерство, как это сделали в отеле Холл. Я что, должен разжевать это для тебя, Сэмми, и для тебя тоже, Тед, что рабочие получат акции, или что-то в этом роде, и будут получать часть прибыли. Какого черта вам еще нужно? Фанфар не хватает? Мы тогда будем собственниками, черт побери, и не нужно будет ни бить стекла, ни разбивать головы.

Разговор снова прервался, на этот раз из-за прибежавшей стайки детишек. Они толкали друг друга локтями и кричали:

– Сначала леденец.

Мужчины разделились и снова сомкнулись. Как Красное море, подумала Брайди. Но Сэмми стоял на своем.

– Ага, но только это все может быть пустое ля-ля.

Джеймс схватил ее за руку и мотнул головой в сторону магазина.

– Вон он, внутри.

Тим в черной рубашке разговаривал с кем-то, тоже одетым в такую же форму. Человек хлопал Тима по спине, и они, смеясь, обменялись рукопожатием. Почему, если их Дом собраний был в таком состоянии?

Брайди и Джеймс стояли, не обращая внимания на толкающихся вокруг людей, и не сводили глаз со своего кузена. Брайди хотелось броситься через дорогу и утащить его в Истон, вернуть его обратно. Джеймс пробормотал:

– Не верю своим глазам. Он здесь, по виду самый настоящий фашист…

Он повернулся к Брайди. На его побледневшем лице отчетливо читалось страдание.

– То есть это действительно так, Брайди. Мне нужно было увидеть это своими глазами.

Какое-то время они молча стояли и смотрели. Люди на тротуаре продолжали спорить, вокруг все так же носились дети. Держась за руки, они побрели обратно по Уортон-стрит. Подростки все так же играли в футбол. Один из них ударом ноги отправил мяч Джеймсу.

– Подкиньте нам мяч, мистер.

Джеймс пнул ногой по мячу, едва глядя на него. Они пошли к автобусной остановке, не разжимая рук, не в состоянии разговаривать, но каждый шаг ударом отдавался у Брайди в голове. Сын шахтера, его семья верила в социализм. Как мог он надеть форму, которая означала то, что никто из них не мог принять?

– Как он мог? – проговорила Брайди.

– Мог, потому что может, – спокойно ответил Джеймс. Никогда еще он не видел ее в такой ярости. Но ярость ли это? Может быть, тут что-то другое.

Он сжал ей руку.

– Он хозяин самому себе, наверно, сын своей матери, и к нам больше не имеет отношения.

Голос Джеймса дрогнул. Брайди смотрела куда-то вперед. Служба, должно быть, уже закончилась, потому что на ступенях церкви толпились женщины. Некоторые из них, одетые во все самое лучшее, шли в их сторону. Были и те, кто торопился. Ее отец говорил, что викарий, пастор или епископ должен точно рассчитывать время: двери церкви закрываются, двери пабов открываются.