А потому Драко решил, что лучшим решением будет показать ту часть себя, что всегда находится в нем. Ту, которая всегда управляет им в гневе и страхе, самую уродливую и гниющую часть своей личности. Ту часть, что за долгие годы вырастили в нем родители и аристократическое общество, и ту часть, которую Гермиона смогла укротить, сама не замечая.

А потому пришлось, внутри раздирая себя на кусочки, говорить все то, что он сказал. Пришлось причинять ей боль словами, но это ведь лучше, нежели ей причинит боль его сумасшедшая тетка? Но она сама предложила расстаться, а он сразу согласился, хотя невидимый острый серебрянный нож вонзился Драко прямо в сердце, заставляя его кровоточить.

Тем вечером она не пришла в Башню, а он жалел, что не имеет той чудо Карты Поттера, потому что Драко волновался, и это убогое чувство, которое шло вкупе с любовью, встало, словно ком в горле. Он сидел в гостиной, не желая чувствовать изнуряющее одиночество, ее запах, который пропитал каждую частичку его комнаты, и разбросанные повсюду вещи, что так прекрасно дополняли картину уюта. Но под утро он не выдержал и поднялся наверх.

Вдохнул, чувствуя, как ее запах, словно никотин, туманит рассудок.

Увидел наполовину скинутое на пол одеяло, ведь она сегодня с утра будила его поцелуями, пытаясь стащить с кровати.

Заметил маггловскую футболку, валяющуюся комком в углу комнаты, ведь она пообещала больше не носить ее.

И Драко понял, что пропал. Он уже думал найти ее и извиниться. Просить прощение до тех пор, пока не охрипнет или не испепелится в огне собственной беспомощности и боли.

Но потом. Совы принесли самую леденящую душу весть на свете. Его родители, которыми он так дорожил, пропали. Внутри все одновременно заледенело и вспыхнуло. Драко еле сдержался, чтобы не швырнуть свою тарелку в ближайшую стену. А потом, словно дротик, в след отправить и вилку. Пришлось сжать ладони в кулаки и броситься вон из Большого Зала, желая сделать что угодно. Разнести в клочья замок или людей, что мешались под ногами. Но он услышал ее голос, а потом почувствовал ее прикосновение и понял, как слаб на самом деле. Понял, что только она сможет сделать его сильным и слабым одновременно. Понял, что не может без нее, и эта зависимость бесила. Особенно в тот момент полнейшей слабости, и он развернулся, чтобы наорать на неё, ведь он не мог терпеть этого внутри себя. Он всю жизнь считал, что такая зависимость от другого человека — это слабость, а он не хотел себя таковым считать. Драко развернулся, чтобы выплеснуть на неё скопившийся внутри яд, но не рассчитал силу, когда выдергивал локоть из ее хватки, и… она, потеряв равновесие, упала на лестницу, а грубая фраза сама вырвалась изо рта.

Глядя на неё сверху вниз, такую разбитую, со слезами, скопившимися в уголках глаз, стало противно от самого себя. Драко стоял, сжав зубы, ненавидя себя и всех вокруг. И в пору было бы кинуться поднимать ее, шептать слова извинения, но Драко просто не смог. Он будто потерялся в себе, своих чувствах, и ноги по своей воле унесли его оттуда, заставляя проклинать себя.

Теперь она была не его Грейнджер, и он думал, что она больше никогда не захочет таковой стать. Хотя все же именно ее глаза в его мыслях заставили остаться в замке. А потом, немного обдумав, Драко понял, что его скитания по Англии ничего не дадут. Никаких зацепок у них нет, а подвергнуть опасности свою жизнь и жизнь друзей, которые наверняка пойдут за ним, совсем не хотелось. Все же он слизеринец, а не гребаный гриффиндорец.

Громкие вопли Уизли вырвали Малфоя из своих мыслей.

— Да-да! — кричал Рональд, тряся кулак над головой.

Сидящий через стол шестикурсник с Равенкло расстроенно уронил голову в ладони, а Ромильда Вейн на всех парах неслась по проходу к Уизли и, видимо, готовилась повалить его на пол. Драко не смог удержаться от фырканья. Долбанный Уизли нашёл своё призвание. Командовать гребанным отрядом фигурок и выигрывать у тупых школьников, вот это, конечно, предмет для гордости!

Малфой, видимо по инерции, покосился на Гермиону и заметил, что она улыбалась. Широко и искренне. Радовалась за друга, хоть под глазами и пролегали темные круги, а уголки губ каким-то образом были опущены. Но она не переставала оставаться главной старостой, а потому держала себя в руках и оставалась на месте.

Глубоко в душе затрепетало тягучее, волнующее чувство, но Малфой лишь сжал губы и нахмурился. Не важно, что он чувствовал. Это сейчас совсем не важно.

Последняя игра была завершена, и Макгонагалл, объявив список учеников, проходящих в финальный тур, попросила всех занять свои места за столами, чтобы приступить к ужину.

— Старосты факультетов! — громко сказал Малфой. — Подойдите все сюда!

Префекты переглянулись, но поплелись к двум главным старостам, опасливо поглядывая по сторонам. Лишь Блейз закатил глаза, да Смит фыркнул, явно нарываясь на большее внимание к своей персоне.

— А попозже разбор полетов устроить нельзя? — прошипела Гермиона, в притык вставая к нему. — Обязательно унижать их на глазах у всей школы?

Аромат яблок и корицы ударил в нос, почти заставив прикрыть глаза от наслаждения. Как давно он так близко не ощущал этого запаха? День, два? А казалось, что вечность!

Ответить что-то вразумительное он Гермионе не смог. Посмотри он в ее глаза чуть дольше, и точно бы наплевал на свои собственные установки. А потому полностью проигнорировав гриффиндорку, сорвался на старостах факультетов, которые бесили его весь день до жути. Благо, никто этих разборов полетов не услышал, а Грейнджер под конец нагло прервала грозную тираду Драко, отпустила всех префектов ужинать и, назвав Малфоя придурком, удалилась, высоко вздернув подбородок.

Драко решил не вступать с ней в словесную перепалку. Гермиона в пылу ссоры — самое сексуальное зрелище, что он когда-либо видел, а потому Малфой просто направился за свой стол, сжимая зубы, кулаки и пытаясь успокоить сильно бьющееся сердце. Все-таки устраивать скандал на виду у всех было не самым лучшим решением. Никто не знал, точно расстались Гермиона и Драко или нет, но, видимо, их поведение очень красноречиво намекало на это, а потому все шептались по углам, ожидая представления. И Малфой не мог доставить всем такого удовольствия.

Но лишь только он отошёл от Грейнджер, беспомощность и уныние опять накрыли с головой. Малфой чувствовал себя обыкновенным напуганным ребёнком, ведь его родители пропали. И не как в детстве, в толчее Косой Аллеи, а в лапах безумной тетки, которая собиралась их убить.

Блейз, как всегда, пытался подставить своё дружеское плечо, Дафна болтала без умолку, стараясь заполнить гнетущую тишину, а Тео просто хмуро сидел, не стараясь что-либо предпринять. Крэбб и Гойл лишь лениво ковырялись в тарелке. Пэнси не подавала признаков жизни. А Малфой, уставившись в стол, просто не обращал ни на что внимания. Хотелось просто зажмурить глаза, раскрыть и оказаться совсем в другом времени. Когда его родители в их особняке, а он с Гермионой где-нибудь в Италии путешествуют.

Но фантазиям свойственно оставаться лишь несбыточными мечтами.

Ночь выдалась по обыкновению бессонной, а если и получалось задремать, то тут же в голову пробирались до ужаса реалистичные кошмары, которые заставляли проснуться в холодном поту. Желание прижаться к рядом лежащему тёплому телу было столь сильным, что сводило зубы. Но той, от кого он желал получить поддержку и заботу, наверняка и в башне-то не было. С недавних пор, как Драко понял, Гермиона ночевала в башне Гриффиндора.

При мыслях, что она могла спать в кровати Поттера, начинали чесаться кулаки, но Драко просто надеялся на Джинни, которая вряд ли такое бы допустила. А Грейнджер лишь приходила покопаться со всеми в книгах, ища последнюю разгадку, и забрать какие-то свои вещи.

Друзья Малфоя, как и все присутствующие в комнате, чувствовали напряжение, витающее в воздухе, но все же им приходилось сосредотачиваться на главном — на разгадке тайны. И как бы не хотелось врезать Поттеру и Смиту, которые пялились на него, видимо, желая убить за то, что он разбил сердце Грейнджер, — как будто он сам этого не хотел — Драко просто игнорировал это. Родители были важнее.