Ульрих поднялся со стула, и я почувствовала, как его дыхание защекотало волосы за ухом — от этого стало так жутко, что я еще сильнее стиснула одеревеневшие пальцы на стойке.

— Ты же понимаешь, милая, что я сейчас могу тебя отодрать, как захочу? Понимаешь?

Я понимала. С самого начала, как только пришла регистрироваться — мне было ясно, чем все это кончится. Для таких, как Ульрих, я всегда была вещью, а вещью надо владеть и пользоваться. Других вариантов нет.

— Понимаю, — выдохнула я. Сейчас мне хотелось только одного: чтоб Ульрих убрал тяжелые горячие ладони с моих плеч и позволил сделать вдох. Все. Только это.

— А еще я могу просто оставить тебя в покое, — я не видела куратора, но чувствовала, как по его лицу плывет улыбка. — Буду просто галочки ставить в бумажках, что явка была и контроль пройден. Как тебе это понравится?

Я усмехнулась. Лицо казалось чужим, губы онемели.

— Я буду только рада, — промолвила я. Голос дрожал, все кругом плавало в сыром пестром тумане. Инквизиторы ломали ведьм всю историю — и не всегда использовали дыбу для этого. Иногда им нравилось пользоваться собственными силами.

— Вот и отлично. Ты умница, — губы Ульриха прикоснулись к уху, язык острым жалом очертил завитки раковины и скользнул по капельке серьги. — Тогда каждый вечер жду от тебя письмо с отчетом. Как дела у Киры Виланд и как себя ведет ее брат. Договорились?

Он наконец-то отстранился, и пестрая карусель уняла бег. Снова рядом были спокойные огни бара и приятная тихая музыка. На танцполе кружились пары — почему-то они показались мне медузами в темной воде.

— Договорились, — ответила я. Мелькнула язвительная мысль, что Ульрих работает мягко — его коллеги вели бы беседу в допросной. Куратор одобрительно улыбнулся и, осушив бокал, произнес:

— Ну вот и отлично. Допивай свою дрянь, пойдем потанцуем.

События приняли опасный оборот, когда я обнаружила, что мы с Ульрихом идем на стоянку к его спорткару.

До этого я надеялась, что все закончится мирно и спокойно. Ну подумаешь, выпили. Я планировала заказать еще бокал коктейля, а затем потихоньку улизнуть. Пошла попудрить носик и не заметила, как уехала домой. Такое случается, особенно после коктейлей.

Но теперь мы вышли из «Белого шлема» и уверенно двигались на стоянку. И не надо было обладать великим умищем, чтобы понимать, куда именно все идет.

Со стороны нас можно было принять за влюбленную пару — если не всматриваться и не замечать, что Ульрих меня ведет, обняв за талию, и не позволяя сопротивляться. Только сейчас я до конца почувствовала, насколько он силен.

Ведь сломает, если захочет.

Да и что я могу сделать? Закричать, звать на помощь? Вон та компания гуляк бегом кинется меня выручать. Ну конечно. Или вон тот полицейский. Да они только рассмеются: ишь, ведьминское отродье! Особого отношения требует и куратору сопротивляется!

Я ведьма. А ведьма делает то, что от нее требуется — и только тогда сможет делать то, что ей захочется. Таковы правила игры.

Чувство полной беспомощности было настолько глубоким, что я с трудом сдерживала слезы. Не из-за Ульриха, нет. Мне приходилось ложиться в постель с неприятными людьми, и мой куратор был не самый мерзкий из них.

Я не могла ничего изменить. И это было хуже всего.

Конечно, были ведьмы, которые спали со своими кураторами и не испытывали ни малейшего дискомфорта. Почему бы нет? Ты греешь постель инквизитора, а он за это подберет тебе работу получше, разрешит выезд на заграничный курорт, поможет оформить недвижимость без проволочек. Взаимная выгода.

Только меня от этого мутило.

— Куда мы? — спросила я. Пикнул брелок сигнализации, красный спорткар приветливо распахнул двери. Ульрих усадил меня на пассажирское кресло и ответил:

— Ко мне. Приляжем, отдохнем.

Приляжем? Так я и думала. Внутри поднялась обжигающая волна злости и брезгливости. Левую руку стало жечь, и я сжала ее в кулак. Ульрих не должен был заметить свечения печати. Ульрих не должен был понять, какая волна сейчас бушевала во мне.

Спорткар вырвался на проспект, и я подумала, что Ульрих сейчас нас просто угробит. Он вел машину так, словно ни светофоров, ни других машин, ни пешеходных переходов просто не было. Хотелось крепко зажмуриться и вцепиться во что-нибудь.

— Пьяный за рулем? — спросила я, стараясь успокоиться. — Не боишься?

Куратор усмехнулся.

— Не так уж я и пьян. Да не трясись так, не съем. Все будет в порядке.

В порядке! Кто бы мог подумать!

Сейчас я не знала, что хуже и страшнее. Фактически Ульрих собирался меня насиловать — и ему ничего за это не было бы. Полиция поверит куратору, а не ведьме. Ведьму и спрашивать никто не будет.

Для ведьм один ответ: сама виновата, свали отсюда пошустрее.

Когда я думала о том, что со мной сделает Ульрих, все во мне начинало звенеть от нарастающего ужаса. Но то, что он был пьян и вел машину, пугало меня намного больше.

До его кровати еще надо было добраться. И желательно живыми.

— Ты всех своих ведьм прикладываешь? — поинтересовалась я. Нет уж, мы еще поборемся. Я не собиралась просто так сдаваться на милость победителя. Страх постепенно утихал — на его место приходила злость и желание сопротивляться.

Ульрих оценивающе окинул меня совершенно трезвым взглядом и ответил:

— Нет. Только тех, кто мне по-настоящему нравится. Таких, как ты.

Он не врал: я умела распознавать ложь. Удивительно — я ему нравлюсь!

Ничего хорошего это не принесет. Я точно знала.

Будь я обычной женщиной, мне бы польстило его внимание. Красавец с идеальной фигурой, спорткаром и, что у него там, квартира или собственный дом? Да неважно. Но мы были врагами, хищником и жертвой.

И я должна была удержать свой страх и не дать ему выплеснуться.

— Я думала, у нас исключительно рабочие отношения, — заметила я, стараясь говорить спокойно и невозмутимо.

Психология и психиатрия — это те области, где иногда нельзя обойтись без ведьмовства. Мозг чрезвычайно тонок и восприимчив, и бывает так, что магия может починить в нем то, с чем не справляется медицина и фармакология. Виланд это понимал, потому и нанял меня. А Ульрих сегодня попробует один из моих методов на собственной шкуре.

Теперь надо было вести себя так, чтобы он ничего не заподозрил. И надеяться, что все получится. Что у меня было, кроме надежды?

— Да, мы теперь в каком-то смысле коллеги, — согласился Ульрих. Спорткар свернул с проспекта и полетел в направлении Большой Морской. Элитный район, в котором обитают столичные сливки. Изящные свечи многоэтажных домов, дорогие торговые центры, парки — места, в которые таких, как я, никто не пустит. Мелькали красные глаза светофоров — сколько штрафов придет Ульриху завтра?

Но это не моя забота.

— Мне когда-то говорили, что с коллегами лучше не спать, — сказала я. — Это портит работу.

Ульрих не успел ответить. Что-то внезапно ударило спорткар сзади — так, что он приподнялся над дорогой и резко ткнулся боком в ближайший столб. Раздался рев и грохот — металл кузова сминался, словно фантик. Приборная панель вспыхнула голубой подсветкой и погасла.

Кажется, я закричала. Машину приподняло и снова ударило. Казалось, спорткар стал игрушкой в руках ребенка, который бездумно стучит ею об пол. Ремни безопасности так впились в живот и грудь, что я подумала: разрежут.

Еще один удар.

Тьма.

Я очнулась, когда чья-то рука дотронулась до моего лица. Открыла глаза — белый салон «скорой помощи», металлический блеск оборудования, женщина в форменной одежде парамедика.

— Тихо, тихо, — сказала она, и я ощутила клевок иглы в вену. — Все в порядке.

— Авария… — прошептала я. Воздух комкался в горле, дышать было все труднее. — Что-то взорвалось… под багажником.

Женщина кивнула.

— Да, это была Лягушка.

Маленькая бомба, которую кто-то метнул в спорткар. Подпрыгивает несколько раз, как настоящая лягушка. Достаточно мощная штука. С кем хотели расквитаться, с Ульрихом или со мной? Но зачем кому-то хотеть меня убивать?