Даже с закрытыми глазами я видел, как вспышки молний за окном озаряют весь дом; после каждого удара молнии раздавался громовой раскат. Кэтрин крепко меня обняла.

Я держал ее в объятиях, и вскоре она расслабилась, хихикнула и отстранилась. Щеки ее пылали.

– Извини.

– За что?

– За то, что тебе приходится быть здесь, со мной.

Я улыбнулся.

– Где же еще мне быть?

Мы смотрели, как град сменяется дождем и как его струи изливаются на траву. Ветер заставлял деревья склоняться перед штормом. Первый оглушительный щелчок застал меня врасплох. Когда упало первое дерево, Кэтрин ахнула.

– Скоро все закончится, – заверил я, обнимая ее за плечи. Еще никогда в жизни я не был так благодарен буре.

– Может, нам лучше спуститься в подвал? – спросила Кэтрин.

– Можем спуститься, если так тебе будет спокойнее.

Кэтрин уставилась на дверь, ведущую в подвал.

– А может, и не стоит.

Я засмеялся.

– Что смешного?

– Мне показалось, что в подвале тебе будет не по себе.

– Дело не в том, что я… – она стояла рядом со мной, держась за мою рубашку и прижимаясь щекой к моему плечу. – Я скажу, как есть. Ты мне нравишься.

Я склонил голову набок, уткнулся подбородком ей в макушку. Волосы Кэтрин пахли шампунем и потом. Чистым потом. В данную минуту это был мой любимый запах.

– Ты мне тоже нравишься, – не поворачивая головы, я сказал это, глядя прямо перед собой. – Ты именно такая, как я думал.

– Что ты имеешь в виду?

Снова зарядил град, на этот раз он лупил прямо по окнам гостиной тети Ли. Одно стекло треснуло, и я сделал шаг назад, отступая от Кэтрин. Яркая вспышка озарила улицу, и над домом гром прогремел так, словно выстрелили из пушки.

– Эллиотт? – проговорила Кэтрин дрожащим от страха голосом.

– С тобой ничего не случится, обещаю. Я этого не позволю, – заявил я.

Мы смотрели, как ветер треплет деревья на улице.

– Хочешь сейчас быть там, снаружи, да? Фотографировать? – спросила Кэтрин.

– Для этого у меня нет нормальной камеры. Но однажды – возможно.

– Тебе нужно работать на Национальное географическое общество или что-то в этом духе.

– Таков план. Нужно посмотреть весь мир, – я повернулся и посмотрел на Кэтрин. – Ты еще не передумала? Все равно, закончив школу, ты уедешь отсюда. Почему бы не поехать вместе со мной?

В первый раз я предложил ей это, когда мы только познакомились. На лице Кэтрин появилась широкая улыбка.

– Ты опять спрашиваешь меня об этом?

– Буду спрашивать столько, сколько придется.

– Знаешь, после того, как мы столько времени провели вместе, мысль о том, чтобы путешествовать вместе с тобой, прельщает меня куда больше, чем перспектива остаться дома.

– Ну и? Ты в деле? – спросил я.

– Я в деле.

– Обещаешь?

Кэтрин кивнула, и я не смог сдержать глупую улыбку.

Град вдруг прекратился, а потом и ветер начал стихать. Улыбка Кэтрин померкла.

– Что случилось?

– Наверное, мне лучше пойти домой.

– Ох. Да, конечно. Я тебя провожу.

Кэтрин вдруг схватила меня за плечи, привстала на цыпочки и поцеловала в уголок рта. Все произошло так быстро, что я даже не успел насладиться моментом. Раз! – и все уже закончилось. В ту секунду я мог бы взобраться на гору, обежать вокруг земного шара или переплыть океан. Если Кэтрин Кэлхун решила меня поцеловать, то все невозможное становилось возможным.

Солнце едва-едва начало выглядывать из-за облаков, тьма уползала к другому городу. На улицу один за другим выходили соседи, посмотреть, насколько велик ущерб. Если не считать нескольких разбитых окон, оборванных проводов, поваленных деревьев и сломанных ветвей, дома почти не пострадали. Зеленые листья устилали Джунипер-стрит ярким ковром, вдоль обочин бежали потоки грязной воды, медленно утекая в сливоприемный колодец, расположенный в конце улицы.

Мы с Кэтрин одновременно заметили, что подъездная дорожка перед ее домом пуста. Я открыл калитку и прошел следом за ней по дорожке к ее дому. Мы поднялись на веранду и сели на качели.

– Я подожду вместе с тобой, пока твои родители не вернутся, – сказал я.

– Спасибо.

Кэтрин взяла меня за руку, а я стал отталкиваться от пола, раскачивая качели. Я отчаянно желал, чтобы этот день, лучший в моей жизни, никогда не кончался.

Остаток лета пролетел очень быстро, дни были заполнены стуком пневматических молотков – рабочие разных строительных компаний чинили крыши домов. Мы с Эллиоттом проводили много времени, сидя в тени деревьев и фотографируя берега Глубокого ручья, но он больше не приглашал меня к себе домой. Каждый день я боролась с желанием попросить его показать мне фотографии в его подвале, но моя гордость неизменно пересиливала любопытство.

Мы смотрели салют на четвертое июля, удобно устроившись на раскладных стульях за бейсбольным полем, и часто устраивали пикники, во время которых делились друг с другом бутербродами и болтали о всяких пустяках, как будто это лето никогда не закончится.

В последнюю субботу июля мы, казалось, исчерпали все темы для разговора. Каждое утро Эллиотт приходил к девяти утра, садился на качели и смиренно ждал, когда я выйду, но в последнюю неделю он стал каким-то мрачным.

– Твой парень снова сидит на качелях, – сказал папа, поправляя галстук.

– Он не мой.

Отец вытащил носовой платок и вытер пот со лба. Отсутствие работы стало для него нелегким испытанием. Он похудел и в последнее время плохо спал.

– Разве? Кстати, куда подевался Оуэн?

– Я несколько раз останавливалась перед его домом. Мне больше нравится гулять на воздухе, чем смотреть, как он играет в компьютерные игры.

– Ты хотела сказать «гулять вместе с Эллиоттом», – заметил папа с хитрой улыбкой.

– Ты завтракал?

Отец покачал головой.

– Нет времени на еду.

– Ты должен лучше заботиться о себе, – заметила я, нежно беря его за руку. Я поправила его галстук и похлопала папу по плечу. Его рубашка уже пропиталась потом. – Папочка.

Он поцеловал меня в лоб.

– Я в полном порядке, принцесса. Не волнуйся ты так. Тебе пора идти, а то опоздаешь на свидание у ручья. Или на свидание в парке? Куда вы идете сегодня?

– В парк. И это не свидание.

– Он тебе нравится?

– Не в этом смысле.

Отец улыбнулся.

– Ты могла бы меня одурачить, но Эллиотту меня не обмануть. Папы разбираются в таких вещах.

– Или выдумывают то, чего нет, – парировала я, открывая дверь.

– Люблю тебя, Кэтрин.

– А я тебя еще больше.

Я вышла на крыльцо и улыбнулась при виде Эллиотта: он качался на качелях. Сегодня на нем были рубашка в тонкую полоску и шорты цвета хаки, а неизменный фотоаппарат висел на шее на ремешке.

– Готова? – спросил Эллиотт. – Я подумал, что для начала стоит завернуть в кафе у «Браума», перехватить печенья и сока.

– Конечно, – согласилась я.

Мы прошли несколько кварталов, добрались до кафе, ставшего в последнее время одним из наших любимых мест, и сели за столик, который сделали своим. Эллиотт молчал. Он всю последнюю неделю ходил как в воду опущенный, только кивал и вставлял односложные реплики в мой монолог. Вид у него был такой, словно мыслями он сейчас находился за тысячи миль отсюда.

Выйдя из кафе, мы зашагали к центру города, никуда конкретно не направляясь. Последние два месяца мы постоянно куда-то шли, потому что на ходу не обязательно разговаривать, зато можно проводить время вместе.

Когда мы вернулись к моему дому, чтобы сделать бутерброды, солнце сияло высоко в небе. Обед-пикник стал нашим ритуалом, и мы по очереди подыскивали подходящее место. Сегодня выбирал Эллиотт, и он предпочел парк и полянку под нашим любимым деревом.

Мы молча расстелили на траве лоскутное одеяло, сшитое мамочкой. Эллиотт развернул свою индейку с сыром, поглядывая на еду так, словно один ее вид его оскорбляет. Мне пришло в голову, что причина его недовольства – это я, и все же каждую минуту этого лета я не могла назвать иначе, как идеальной.