– Папа, папа, папа, – Андрюшка перешёл ко второй стадии – тянул ручки вверх. Сашка поднял его, сынишка обнял его ручками за шею.

– Привет, моё любимое сокровище, – Сашка заглянул в серьёзные голубые глаза с длинными золотистыми ресницами. Андрюшка рассматривал его пару секунд, потом ослепительно улыбнулся.

Ночью, когда они наконец-то, переделав все дела, лежали в постели, пока просто обнимая друг друга, слушая, как их сердца, настроившись на одну волну, наращивают темп в предвкушении наслаждения, Сашка тихо сказал:

– Как ты думаешь, бывает так, чтобы счастья было чересчур много?

– Нет, не бывает, – сразу ответила Таня, – его всегда ровно столько, сколько человек заслужил.

Она боялась признаться, что и сама часто думала об этом, о том, что она слишком счастлива, и счастлива уже очень давно. В сердце поселилось предчувствие беды. Теперь вот ещё и Саша заговорил об этом же… На глаза навернулись слёзы, она скорее притиснулась к мужу, стала покрывать поцелуями его лицо. Их близость была страстной, ничем не сдерживаемой, они были готовы к появлению ещё детей, а потому не пользовались никакими средствами, полностью раскрепощаясь в объятиях друг друга.

Испытанное обоими блаженство отодвинуло мрачные мысли в глубину сознания, настроило на игривый лад.

– Скажи, что ты подумаешь, если вдруг почувствуешь, что от меня пахнет духами или на одежде обнаружишь следы губной помады?..

– Подумаю, что на тебя напала женщина лёгкого поведения, – прыснула Таня, представив озвученную ею картину.

– Это хорошо, что ты не расстроишься, – сказал Сашка, – потому что, вполне возможно, тебе предстоит это испытать.

Таня приподнялась над ним, вглядываясь в его глаза.

– Твоё следующее дело связано с «девушками пониженной социальной ответственности», как красиво выразился наш президент?

– С ними. А они очень непредсказуемы в своём поведении.

– Не волнуйся, моя любовь убережёт тебя от грехопадения.

– Почему мою любовь ты не принимаешь в расчёт?

– Потому что для такого лёгкого дела не обязательно прилагать усилия двух сторон, достаточно одной…

Провожая утром мужа, Таня напоследок ещё раз заглянула в его глаза, в которых всегда видела только любовь и нежность, вспомнила их ночной разговор, опять прыснула, представляя, как мучительно для её верного Сашки всё, что связано с необходимостью общения с другими женщинами. Чтобы понять полное отсутствие ревности в её сердце, нужно было знать Сашку так же долго, как знала его она. Нужно было чувствовать его любовь так же долго, как чувствовала её она…

– Дохихикаешься, – изображая строгость, сказал он.

– Люблю тебя, – ответила Таня, снова целуя его перед тем, как закрыть за ним дверь.

Она не стала напоминать мужу, что сегодня годовщина смерти её мамы. У него хватает забот. Возьмёт такси и съездит с Андрюшкой на кладбище. Котёнок, пока безымянный, побудет дома один, он такой маленький, что вряд ли много чего натворит. Она закрыла везде окна на всякий случай, обложила его коробку Андрюшкиными старыми игрушками-погремушками, оставила корм и воду. Андрюшка на котёнка взирал на расстоянии и с удивлением, не тянулся, чтобы дёрнуть за хвост или вцепиться в лохматую шерсть, это, видимо, ждёт их позже.

Мама была похоронена на Даниловском кладбище, там же, где и другие её родные. Погода была чудесная, тёплая, мягкая. Хотя ещё не закончился август, но листва на деревьях уже наполовину окрасилась в осенние тона.

Таксист помог разложить прогулочную коляску, Андрюшка, по обыкновению, отказался в неё садиться.

– Сам! – строго заявил он и помчался вперёд по аллее. Ходить медленно он как будто бы и не умел. В лексиконе у него из чётко произносимых слов были пока только: «мама», «папа», «баба», «деда», «Нюся» (Надюша), «Няся» (Наташа) и – наиболее часто употребляемое – «сам».

Положив на могилу цветы и немного постояв в молчании, глядя на фотографию красивой, уже почти забытой женщины, Таня поискала глазами сынишку. Он успел добежать до «их» с Сашей дуба. В его огромном дупле Сашка нашёл её в тот день, когда она собиралась там умереть, такая чёрная тоска охватила её, чувство, что с маминой смертью она перестала быть кому-то нужной, у отца была новая семья… В одиннадцать лет принять такое очень тяжело. Можно сказать, что в том дупле он сделал ей предложение, заверил, что она нужна ему, что они поженятся, как только станут взрослыми… Таня подошла к дубу, заглянула в дупло. Интересно, после них с Сашкой там сидел кто-нибудь?

Андрюшка бегал кругами вокруг ствола; заметив, что она куда-то заглядывает, поднял ручки.

– Сам! – сказал он, видимо, не придумав, каким словом обозначить своё желание посмотреть туда, куда и мама.

Таня подняла его, поднесла к дуплу, Андрюшка вцепился ручками в края, смело наклонился внутрь. Он был уже довольно увесистый, чтобы удерживать его долго. Таня поставила сынишку на землю.

– Давай я тебя покатаю на колясочке? – предложила она, не переставая удивляться, как годовалый малыш выдерживает такие длинные пробежки.

– Сам, – упрямо помотал он кудряшками и помчался в обратном направлении, она едва за ним поспевала.

Заказала такси, чтобы ехать домой, Андрюшка носился вдоль кладбищенской каменной стены. Споткнувшись, растянулся на асфальте. Таня подбежала к нему. Сердце словно бы оборвалось, упало куда-то глубоко… На этом самом месте тринадцать лет назад лежал Сашка, а на его груди расползалось бурое пятно… «Ух ты, какой ангелочек!», «Отойди в сторону, малец, девочками надо делиться…» – голоса навалились на неё, зазвучали так громко, что она зажала руками уши.

– Не боня, – испуганно глядя на хлынувшие из маминых глаз слёзы, сказал Андрюшка, поднимаясь, хотя на коленках остались ссадины и ему не могло быть «не больно».

Таня прижала его к себе, её тело сотрясали рыдания.

– Не боня, – опять попытался успокоить её сынишка, думая, что мама плачет из-за него.

Подъехало такси, водитель, удивлённо косясь на клиентку, погрузил коляску, высаживая их у дома, сказал:

– Если уже сейчас так переживаете из-за каждой его ссадины, то что же с вами дальше будет, когда он подрастёт? Вы уж как-нибудь привыкайте, мальчишка всё-таки…

– Да, спасибо, я постараюсь, – ответила она.

Время близилось к обеду.

– Сыночек, зайдём быстренько в магазин, – уже не предлагая Андрюшке сесть в коляску, позвала Таня.

Продуктовый был на углу их дома. Собиралась купить только хлеба, но, как это обычно бывает, набрала целую тележку. Она уже направлялась к кассе, когда услышала позади себя:

– Ух ты, какой ангелочек!

Таня помертвела. Повернулась медленно. Над Андрюшкой склонился мужчина лет тридцати. Протянув руку, хотел погладить его по кудряшкам. На запястье из-под длинного рукава футболки мелькнула татуировка – человеческий череп.

– Не трогайте, он этого не любит, – сказала она быстро, хватая Андрюшку за руку и притягивая к себе.

Мужчина распрямился, посмотрел на неё:

– О, и мама тоже ангелочек…

Он был худощав, на щеках недельная щетина, на голове короткий ёжик русых волос. Карие глаза с прищуром оглядели её с ног до головы.

– Ещё встретимся, красотка, – широко улыбнулся он.

Она не ответила, бросив тележку на кассе, почти выбежала с Андрюшкой на руках на улицу.

В подъезде опомнилась, что оставила в магазине коляску. Позвонила мужу, не особо надеясь, что он ответит. Сашка ответил сразу, Таня никогда не звонила ему в такое время, он испугался.

– Что-то случилось?

Таня выдохнула.

– Нет-нет, просто очень захотелось тебя услышать. Прости, что отвлекла.

– Танюша, у тебя странный голос. Что случилось?

Таня окончательно взяла себя в руки.

– Всё хорошо, любимый. Правда. До вечера…

Она отсоединилась. Сашка несколько мгновений смотрел на телефон. Ему действительно было очень некогда, но он снова набрал ей.