– Так им в Москве и дадут, – не согласился Беркшир.

– Так они и спросили, – парировал Поросьян, – В конце концов, это я беру на себя. А ты, Беркшир, прикинул бы своими аналитическими мозгами, склонными оперировать точными цифрами и фактами, где здесь может быть тайник. Ну, там, обмерил бы все, чертежик сделал.

– Разумно, – вдруг согласился Беркшир, – Я такое классное кино видел, там в толстой стене была комнатка с замурованным скелетом.

– Это не мультик случайно про Кентервильское привидение? – с тонкой иронией в голосе заметил Поросьян. Было видно, что он озадачен быстрым согласием Беркшира и жалеет, что дал слишком легкое задание. Чтобы не дать ему отыграться на моей персоне, я поспешил заметить:

– Ну а я попробую (хотел сказать «покопаться в литературе», но почему-то произнес совсем несуразное) за домом последить, – я помедлил, понимая, что возврата не будет, – Переночевать здесь, не в смысле спать, а посмотреть что и как.

Воцарилась долгая пауза. Поросьян жалел, что не додумался до такого хода сам, а Беркшир боялся, что я предложу ему принять участие в эксперименте. Но зря это они – Дом бросил вызов мне. И вызов принят!

Между тем действительно стало темнеть, и мы решили продолжить обсуждение отдельных деталей в более подходящем месте. Пройдясь по быстро пустеющему бульвару, мы дошли до рыбного ресторана, что на Чистых прудах. Естественно там не было мест, и стояла очередь. Вид у швейцара за треснутым стеклом двери был сытый и неприступный. Пришлось разместиться в душном и переполненном, но вполне демократичном буфете на первом этаже.

Прикинув наличность мы взяли у «милой девушки» (так назвал ее Поросьян, несмотря на вес сильно за сто и, мягко говоря, потрепанное жизнью лицо) по паре пирожков с кошатиной (в смысле, с мясом) и бутылку «Мадеры». Вторую и третью мы естественно принесли с собой. Стаканы нам выдали в количестве трех, но нам больше было и не надо. А пытавшегося сесть на хвоста мало знакомого типа из числа многочисленных приятелей Поросьяна (на которых с неизбежностью натыкаешься в самых разных уголках столицы) мы с Беркширом, несмотря на протесты последнего, в компанию не приняли. Во-первых, нам предстоял весьма серьезный разговор, а, во-вторых, нам с Беркширом не понравилась несколько нагловатая ироническая ухмылочка этого типа в низко надвинутой кепке с длинным козырьком. Я, вообще, не люблю говорить с человеком, глаза которого толком не видно! Впрочем, протесты Поросьяна были  достаточно вялыми, да он, как мне показалось, толком и не вспомнил, кто именно это был…

– А знаете, откуда пошло такое название? – я постучал пальцем по разноцветной этикетке с парусником, несущимся на всех парусах прямо на рифы, и все это при полном попустительстве команды, которая в реальной жизни уже должна была бы принимать какие-то меры. Впрочем, наибольшее удивление вызывало даже не равнодушие матросов к судьбе корабля, а флажок на мачте который вопреки ветру надувавшему паруса вперед почему-то гордо реял по ходу движения, то есть назад.

Поросьян тут же предположил нечто непотребно-физиологическое, а Беркшир многозначительно заметив, что суть дела не в названии, а в сути дела, предложил выпить еще по стаканчику. Но я продолжил:

– Есть в самом центре Атлантики волшебный остров по имени Мадейра. Настоящее царство вечной весны среди бушующего океана. С грохотом накатываются грозные валы на скалистый берег, разбиваются об утесы и затихают бессильно. Хлопья пены и брызг смешиваются с пряным ароматом цветов, и ветер уносит их, уже не соленные как слезы, а сладкие как поцелуй, в далекую неведомую даль. И запах этот, как путеводная звезда указывает дорогу отважным мореплавателям… – я отодвинул тарелку с остывшими пирожками и поднял стакан с рубиновой влагой, – А еще там живут прекраснейшие в мире женщины с черными как ночь волосами и мерцающими как звезды в ночи глазами. Почувствуйте, как пахнет их кожа – это настоящий запах страсти…

Мои друзья судорожно вздохнули и согласно кивнули: пахло действительно здорово.

– На острове Мадейра делают удивительное вино – его наливают в крепкие деревянные бочки и на несколько лет оставляют на жарком тропическом солнце. И там, в тесной темноте, раскаленной до невозможности, кровь винограда вскипает. Воздуха! Свободы! Но крепки оковы… И она смирившись стихает. Так начинается Творение – от легкой жизни не станешь великим поэтом, лишь через страдание…

Мы выпили.

– И ты хочешь сказать, что это штука тоже оттуда? – поставив стакан, недоверчиво спросил Поросьян.

– Прямым рейсом! – съязвил Беркшир, – Парецкий, ты хоть представляешь, сколько такое вино будет стоить?

А я был все еще там – на острове мечты, ведь на самом деле наше восприятие мира определяется этим самым миром только частично – остальное творится у нас в головах. Каждое мгновение мы создаем окружающий мир, каждый свой, создаем из того, что есть, но так как хотим и как можем. Мгновенье проходит – мир исчезает, но новый уже идет на смену. Может быть очень похожий, может быть совсем другой. И есть великой счастье в этой странной и неотвратимой закономерности – счастье жить… Так я и сказал своим друзьям.

Мы обнялись – ведь в это мгновенье наши миры совпали, слились в единое целое, и в этом настоящая дружба, пожалуй, сродни настоящей любви… Тем не менее, уже расходясь по домам мы решили на этот раз подойти к делу серьезно. То есть незамедлительно выполнить взятые обязательства, если надо – сделать корректировку и найти, в конце концов, этот клад!

Глава 3

Когда посторонние спрашивают, откуда, мол, пошла ваша дружба – люди вы непохожие, обучение проходите в разных заведениях, а все равно – не разлей вода, мы либо молчим, либо наливаем. И не потому, что не знаем ответа – знаем, прекрасно знаем! Но посторонних это не касается. Такую дружбу не надо классифицировать и по полочкам раскладывать. Ее надо просто беречь и разумно использовать для удовольствия всей компании.

Нашей, разумеется, компании, которая иногда напоминает мне трехголового дракона. Особенно в части старого анекдота, где одна голова напивалась, а тошнило потом всех. Но это, конечно, шутка! На самом деле, мы просто рядом живем с самого раннего детства и до сегодняшнего дня. Вот, кстати, и Беркшир подошел. Мы удобно устроились на лавочке у моего подъезда и обсудили планы на день, благо было еще раннее утро: чистое, свежее, может быть чуть прохладное, зато без дождя – в общем, совершенно замечательное. Получалось, что сегодня надо заняться учебой. И у меня, и у Беркшира подошли сроки сдачи текущих зачетов, а конь, как говорится, там не только не валялся – коня еще даже из стойла не выводили. Ну да ничего – на то и даны нам голова и руки, чтоб работать, когда приспичит, быстро и эффективно.

И тут появился Поросьян. Он был плохо выбрит и мрачен. Коротко поздоровавшись он без предисловий, в свойственной ему иногда манере обиженной морской свинки, сообщил, что пока мы тут дурака валяем, он вкалывает с утра до ночи в поте лица, не щадя ни себя, ни своего слабого здоровья. И все, на этом моменте он сделал особый акцент – для общего дела! Далее следовал подробный рассказ о вечернем посещении подвала заседаний спелеологов—любителей. Тех самых, из Универа, которые во главе с Шерифом летом в Крыму исследуют катакомбы.