Скрытый простыней, я принялся осторожно разминать мышцы. В сопровождении с дыхательной гимнастикой систематическое сокращение и расслабление мышц от кончиков пальцев ног до шеи и без помощи тренажеров в фитнес зале способно привести тело в тонус. Однажды мне этот прием помог избежать обморожения в Кодорском ущелье на севере Абхазии, когда нашу группу горячих, смелых, но неопытных молодых идиотов накрыло снежной лавиной. Большинство укрылись, они даже особо испугаться не успели, а троих самых «везучих» стихия протащила несколько километров, а потом припорошила ледяным снежком несколько метров толщиной. Из троицы выжил я один, и то лишь благодаря разминке и дыхательной гимнастике. Выжил тогда, выживу и теперь. Тем более, что мое нынешнее положение даже отдаленно нельзя было сравнивать с тогдашним. В болтающемся на облаках вертолете было хотя бы тепло, на меня не давило несколько тонн снега и не заканчивался воздух.

Разминка помогла убедиться и в цельности всех костей. Налфубин, промедол, фентанил и прочая химия, которой меня пичкали последние сутки, могли сыграть злую шутку с организмом. На собственном горьком опыте я не сталкивался с подобным, но много раз видел, как люди довольно шустро бежали с простреленными ногами и сломанными ступнями всего лишь под действием адреналина. Самое гадкое в этих историях, что потом эти шустрые беглецы попадали на стол к хирургам для ампутации, потому что вылечить столь запущенные переломы и повреждения было уже практически невозможно.

Неожиданно я каждой клеточкой организма почувствовал, как вертолет слегка накренился на повороте, противнее уже привычного взвыли двигатели и тут же заложило уши, к горлу подступил комок. Летчики молодцы, совершили вираж очень аккуратно и, будь я не в полуобморочном состоянии, то и не заметил бы. А вот посадку я действительно проморгал. Борясь с желанием блевать и одновременно пытаясь определить, где верх, а где низ во вращающемся мире, я с удивлением обнаружил отсутствие тряски и относительную тишину. Турбины еще какое-то время посвистывали, с каждой секундой стихая, но того сверлящего где-то в основании черепа гула уже не было, доставляя невероятное облегчение. Тем временем в салоне вертолета началась возня. Неразборчиво бубня и постоянно задевая мою койку, кто-то сновал взад-вперед, раздавались щелчки многочисленных тумблеров и клацанье защелок.

Когда открыли люки, в медицинскую затхлость летающего госпиталя ворвался прохладный воздух, наполняя пространство свежими ночными ароматами и новыми звуками, прежде всего голосами. Снаружи ругались, причем даже без контекста и невольно вклинившись в чужой разговор в середине оного было очевидно, что кого-то пугали невообразимыми карами.

– То есть как? – услышал я голос врача с оправдывающимися нотками, грозящими вот-вот превратиться в лебезящие. – Мне ничего не сказали. В сопроводиловке не было и намека…

– Что вы ему вводили? – рычал кто-то.

– Ничего. Мы его приняли в таком состоянии.

– Не дай бог хоть что-то пойдет не так, босс обещала всех причастных на органы пустить, – сказано это было уже без былого рыка и даже как-то буднично, но с большой уверенностью в голосе. Не видя говорящего, я ему поверил. Врач, похоже, тоже.

Кто-то же такой важный находился в саркофаге, что состояние его здоровья так всех пугало? Мне вдвойне захотелось заглянуть внутрь.

– Да нет, беспокоиться не о чем. Все показания в норме. Пульс, давление в пределах.

– Да вы бы его хоть развязали! У него некроз может начаться от стягивающих ремней. И почему он укрыт простыней как туша?

– Ну так мы и думали, что это туша, – лепетал врач, забираясь обратно в вертолет. Через секунду с меня соврали простыню и начали судорожно освобождать от ремней, даже не расстегивая их, а срезая ножом. Я обомлел. Оказывается, речь шла не об обитателе саркофага, а обо мне. Про саркофаг вообще забыли.

– Он еще и голый! – снова неистовствовал кто-то снаружи. – Да что б вас! Оденьте его немедленно!

– Но…

– Хоть сам раздевайся!

И врач принялся стягивать свой комбинезон и мягкие белые туфли. Через минуту я лежал, уже одетый и со стороны наверняка напоминал просто прикорнувшего врача.

– Почему он без сознания?!

– Не знаю. Странно. По идее, должен был уже в себя прийти.

– Немедленно в реанимацию!

Носилки со мной отстегнули и бережно вынесли из вертолета. Сквозь прищуренные веки я огляделся в поисках обладателя грозного голоса и очень удивился, увидев коренастую женщину в зеленой медицинской спецодежде с отражающими полосками на штанах и куртке. Правда, принадлежность к слабому полу была условной и дама напоминала чемпионку мира по метанию молота. Такая половину мужиков на ноль помножит не задумываясь. За ней стоял грузовой черный микроавтобус с распахнутыми дверями и толпилось с десяток народа в такой же спецодежде, как и грозная мадам с прокурено-простуженным голосом. Чуть поодаль замер промышленный погрузчик с манипулятором на длинной стреле. Над ними, теряясь в рассеянном электрическом свете, нависала темная громада какого-то здания.

Как только меня выволокли из вертолета, погрузчик рыкнул мощным дизелем и, лязгая раскачивающимся манипулятором, тронулся с места. Оживились и люди. Через секунду вокруг саркофага началась суета. Но как его извлекали из вертолета и грузили в фургон, мне увидеть не довелось. Загораживая окрестности могучими плечами и прочими атлетическими частями тел, двое дюжих молодцов схватили носилки со мной и по хорошо освещенной дороге чуть ли не бегом понесли к зданию.

Как только наша процессия свернула за угол и попала на скудно освещенный участок, я внезапно для санитаров «ожил». Они-то наверняка были уверены, что я если и не на том свете, то семимильными шагами направляюсь туда. Потому и не сразу поняли, что произошло, а когда поняли, было уже поздно удивляться. Несший носилки сзади лишь успел округлил глаза и открыть рот, когда я вскинул ногу и вырубил его ударом носка точно в подбородок. Санитар утробно булькнул, будто поперхнулся, а затем рухнул на меня, не выпуская носилок. Его напарник сразу же выронил ставшую непомерно тяжелой ношу, по инерции прошел пару шагов и только потом бросился помогать упавшему товарищу. Этот даже не успел понять, что произошло. Со стороны выглядело так, будто его ударил лежавший на мне санитар. На самом деле бил я, когда тот наклонился над бездыханным телом, точно в стык верхней и нижней челюстей, отработанным и проверенным ударом, на несколько минут выбивающим дух из любого.

Полежав несколько секунд и собирая мгновенно растраченные силы, я кое-как спихнул с себя две туши и впервые за сутки поднялся на ноги. Ощущения были так себе, словно это не я только что, а меня нокаутировали. Перед глазами плавали фиолетовые пятна, окружающий мир раскачивался, будто я стоял на палубе корабля в пятибалльную качку.

Держась стены здания, я побрел в противоположную сторону, благо там и электрического света было поменьше и вроде как различались очертания какой-то высокой ограды.

Подойдя ближе, я действительно обнаружил забор из темного металлопрофиля, однако его высота кроме отчаяния никаких чувств не вызывала. Перелезть-то, наверное, я бы смог, особенно изнутри по каркасу, а вот спрыгнуть с него на противоположную сторону без травм вряд ли получится. Чертыхнувшись, я побрел вдоль забора. Но перед этим стянул с руки кардиомонитор и зашвырнул его подальше. Вряд ли там было какое-нибудь устройство слежения, но на всякий случай подстраховаться не мешало.

Путешествие вдоль забора показалось многочасовым с перспективой превращения в бесконечное. В действительности оно вряд ли длилось больше пятнадцати-двадцати минут, сказывались общая слабость и крепнувшее ощущение безнадеги. Не добавляло уверенности и полное отсутствие информации о месте, куда меня привезли. Простая больница, пенитенциарное учреждение, пресловутый филиал, на сей раз краснодарский? От этого зависела специфика охраны и сил, которые должны были бросить в погоню за мной. Каждую секунду я ждал воя сирены, криков, остервенелого собачьего лая и мечущихся в темноте лучей прожекторов. Тела санитаров уже должны были обнаружить и поднять тревогу, но почему-то ничего не происходило. Я это воспринимал как часть хоть и непонятного, но все же плана. Была и надежда, что меня вообще не хватились, но я всегда исходил из худших вариантов развития событий. Если в моей изрядно оскудевшей чаше кармы еще оставалось хоть несколько чудесных капель удачи, то искать меня станут внутри здания, вокруг вертолетной площадки или где-то еще подальше от того бесконечного забора, вдоль которого я плелся. Мне нужно было несколько минут форы, всего несколько минут.