– Вот как! Забавно! Бумага все стерпит, и сказано верно:

«То, что написано на бумаге, топором не вырубить», – поддержал тему губернатор и продолжил:

– Остановились-то у отца? Хорошо, что закрыли дело о растрате денег. Сумма там небольшая, и как он так неаккуратно все сделал, что всплыло и пошло гулять по судам и канцеляриям. Он уж и деньги вернул потраченные, а бумаги так и ходили без конца. Ну, теперь будет у него право вернуться к семье, – сменил тему разговора губернатор.

– Разрешите откланяться, Иван Альфредович, сегодня у меня еще встреча с купцами. Нужно идти, – стал прощаться Николай Резанов, отметив, что взгляд Пиля после слов об отце в его сторону стал как будто более пристальным и колючим.

«Знает, видимо, об истории с монетами, приключившейся со мной», – мелькнула мысль в голове посланника.

От этого на душе стало неспокойно.

Губернатор, тем не менее, закивал головой, давая согласие на окончание встречи.

Николай встал и, откланявшись, вышел.

Обед у Шелихова выдался знатным. Собрались все компаньоны хозяина в делах торговых, коих было человек десять, а встречала гостей хозяйка Наталья Алексеевна, молодая еще, свежая, с восточной яркостью во внешности. Ходили слухи, что бабка Натальи происхождением была из Страны Утренней Свежести – Кореи и жила то ли у курильских айнов, то ли гиляков пленницей. Айнов русские купцы прозывали «лохматыми» из-за характерных неухоженных богатых растительностью голов и мнения, что все тело у них также покрыто густой шерстью.

От лохматых айнов Натальина бабушка была вывезена Никифором Трапезниковым и стала женой сибирского купца. Наталья от бабушки унаследовала немного раскосые темные глаза, восточный овал лица и смоляные густые косы.

Стол отличало изобилие сибирских продуктов: тут и разная байкальская рыба, – сиг да нежный омуль с осетром во главе, и соления-копчения, и всяческая иная стряпня – пироги, да расстегаи.

К гостям вышли и две дочери Шелиховых.

Сразу с маменькой к гостям вышла не полных пятнадцати лет Анна, что была постарше, а потом, припоздавши, запыхавшаяся – видимо, шибко бежала-торопилась – Евдокия, еще более юная тринадцатилетняя кокетка с ярким, совсем еще детским личиком, румяная и быстрая.

Анна, несмотря на ранние свои года, уже невестилась. Голубоглазая и русоголовая русская сибирская красавица, только входившая в дивную девическую пору, когда грудь при волнении теснится и вздымается, распирает растущее чувство грядущего материнства, и оттого влечет за собой страстное томление и желание неизведанного, непонятного, ради которого хочется страдать и умереть даже. Влечет образ милого и ласкового участия в девичьей доле, которая может быть весела-беспечна, а то полна грусти, скрытна и в то же время открыта всем взорам, и оттого хочется поминутно то бежать, раскинув руки, и просто радоваться миру, то тихонечко сидеть у окна, томиться, ожидая неведомо-увлекаемого изменения в девической судьбе.

Поведение при гостях выдавало в Анне тщательную подготовительную работу под руководством матери: заученные степенность, неторопливость суждений, кроткий взгляд, глаза опущенные долу.

Но при этом взгляд синих глаз, брошенный на гостей как бы случайно, легкая улыбка на ярко очерченных полных губах, пригожее без румян лицо, длинная русая коса создавали образ вполне законченный и такой юный, свежий, наивный, такой заманчивый, что гости, глядя на Анну, всегда улыбались, радуясь случаю видеть такую девушку в нарядах, во всей ее замечательной привлекательности.

Анна поняла, что неспроста ее маменька нынче вывела на люди, и тихонечко сидела за столом, робко и совсем мало кушала, изредка поглядывая на приезжего гостя из самой столицы. Думала ли она, что пройдет всего несколько недель, и она уже в своих мечтах будет только с ним, с этим взрослым, исполненным достоинства строгим кавалером, который совсем не походил на здешних парней и мужчин.

Николай сразу почувствовал, что он сегодня объект повышенного внимания не только как посланник и инспектор императрицы, но и как потенциальный жених. Было несколько странно представить в роли невесты юную Анну. Все же она еще только входила в пору девичества, но он знал, что нравы в среде купцов проще и рациональнее светских, а дочерей старались отдать с выгодою для семьи пораньше – как только появлялся достойный жених. И, слава Богу, если жених находился по летам еще не старый. А то могли отдать и за старика, торопясь оформить брак, как выгодную сделку, посноровистее, чтобы можно было извлечь из союза новые для дела и семьи преимущества.

Девка-доченька в семье – товар, а коли уж и красива, да пригожа, и умненькая – дар высоких качеств.

Сын – верный помощник и наследник дел купеческих.

Так вот сложилось, так и распоряжались по жизни спокон веку.

Аннушка была славной и любимой дочерью, воспитанной в строгости, под неустанным контролем маменьки. Она знала правила ведения домашнего хозяйства, была грамотна в меру, свято верила в Бога и в своих родителей. Красотой ее природа не обидела: русская классическая красота в ней сочеталась с некоторым восточным намеком на тайну происхождения кровей шелиховских детишек.

Наталья Алексеевна слыла деятельной хозяйкой, порой на равных с мужем вершившей купеческие дела в компании.

В ранней молодости приученная еще дедом своим, купцом Никифором Трапезниковым, к долгим поездкам, рисковым делам, которые часто приходилось вести с полудикими людьми, она побывала на дальних таежных промыслах на берегу океана, сопровождая мужа, сплавлялась по рекам и знала мощь и безграничные размеры океана. Вот в такой первой тогда поездке и понесла Наталья первенца – Анну, и вернулась домой, в их новый, выстроенный после венчания дом, уже с писклявым кулечком. По рождению детей прыть энергичной хозяйки поубавилась. Она перестала выезжать на дальние рубежи, верша дела в отсутствии мужа решительно и грамотно, не боясь споров и противостояния с компаньонами и клиентами. И теперь, мгновенно оценив столичного гостя, его потенциал для роста их купеческого дела, она в первый же вечер после знакомства с Резановым предложила мужу подумать о том, чтобы выдать юную доченьку замуж за тридцатилетнего чиновника из Санкт-Петербурга.

– Ну как же, Наташенька, мала еще Анна, – попытался возразить Григорий Иванович, ревностно подумав о мужчине в жизни его такой еще юной и любимой Анечки.

– Вот так всегда! Рано, рано, а потом – раз, и уже поздно будет! И потом! Где мы тут найдем ей достойного жениха, чтобы и нашему делу был помощник?! А коли затянем, то она сама начнет себе искать суженого. А как найдет, то и вовсе не обрадуешься.

Григорий Иванович отмалчивался.

– Девка она хоть и послушная, но себе на уме, своевольная. В кого это она такая? – продолжала натиск Наталья Алексеевна, вспоминая себя в том девическом возрасте, когда уже невтерпеж, готова была уже из юбки выпрыгнуть, чтобы сразу из девки стать бабою.

При этом претендентов на помощь в осуществлении такого качественного перехода из девки в бабу всегда хватает. Только вот если хватало умишка сдержаться и дождаться суженого, тогда и толк бывал в делах этих сугубо личных.

Глядя на свою, так казалось нежданно повзрослевшую дочь, красавицу Анну, Наталья Алексеевна вспомнила себя и тот сладкий, а порой мучительный процесс женского взросления, что ждет каждую, кто путается в собственной юбке, завлекая со временем в эту путаницу парней и мужиков.

Вот тут-то и встает вопрос, с кем повестись и кто для этой затеи сгодится, чтобы не было потом мучительно и даже горько.

Когда-то и Наталье Алексеевне пришлось, будучи юной на выданье девицею, решать такую задачу.

С одной стороны, миленок – паренек чуть постарше самой пятнадцатилетней Натальи, что за ней хаживал, не давал проходу, все норовил повстречать ее в проулке да прижать поплотнее к забору, растревожить девичью плоть, а по субботам, в банный день, караулил на заднем дворе, чтобы через тусклое слюдяное оконце разглядеть запретные Натальины прелести.