Помню волка в нашей деревне, там, где я раньше жил. Отец у меня был хороший охотник. И его часто вызывали на охоту на волков. Года были голодные для них, и они заходили в деревни. Вот в одну такую вылазку он меня и взял. Я был единственным сыном, и он пытался мне привить те качества, чтобы я смог себя защитить в лесу и от безысходности не помереть с голода. Но никогда он не запасался мясом впрок, лишь когда кушать было действительно нечего. Я уважал его за это. Волки напали тогда на деревню, порвали свиней и кур задушили немеряно у нашего дальнего друга. Приехав туда, обнаружили, что все намного хуже, волки уже людей в лес таскали полуживых и там рвали, пируя по ночам и воя на луну. С отцом поехал и наш сосед. Они расставили тогда много капканов и, собрав весь народ, дали им флажки уча, что дальше делать, чтобы собрать всю стаю, и не одну по возможности, в кучу. Волков тогда много перебили, капканы были почти все заняты. Больше пятидесяти волков за один день только. Следующий день также. Отец потом один выходил в лес, и мужики помогали ему тащить волков, что он перебил. Больно отец озлился тогда, среди разорванных была и его одноклассница. Он сам помогал ее хоронить, когда с трудом узнал ее труп. Когда мы собрались уже уезжать, я решил проверить капкан, что был ближе всех к деревне и, сказав об этом отцу, рванул сделать что-то стоящее за время, что был здесь. В капкане сидел огромный волк, он насторожено смотрел на меня, лапа его была почти перерублена, вторая тоже побывала, видимо, в капкане. Не жилец он был, не жилец. Этих волков можно смело отпускать, мстить они не будут. Сами уйдут без своей стаи. Но я видел те трупы волков, маленькие они были. Этот как-то совсем огромный. Волк смотрел на меня тем обреченным взглядом, когда я, опустив винтовку, что била меня всю дорогу по ногам, присел перед волком и, вздрогнув от оскала его зубов, спросил:

– Я отпущу тебя, ты только не кусай меня. Ладно? Я тебя не трону. Выживешь и ладно. Не приходи сюда больше. Мы с отцом не пришли бы сюда, если бы вы на людей на начали нападать, – говорю, скорее чтобы себя успокоить, и веду к нему медленно руки, опускаю их на смычок капкана и, видя, что он не двигается, убираю, чтобы уже ногой наступить на этот смычок язычок. С усилием нажимаю, но силы моей маловато. Кое-как все-таки получается сделать полу-жим язычка, и капкан ослабляет хватку. Волк не двигается в ожидании. Я уже увереннее нажимаю, и наконец, лапа свободна. Волк рывком назад отшатывается, и я вижу, с каким он усилием пытается удержаться на ногах. Снегом занесло под капканом следы крови. Видно, много он ее потерял. Все! Упал волк. Так и лежит не двигаясь. У лошадей, я знаю, чтобы они не мучились, их пристреливают. И отец тогда говорил, что это очень жестоко убивать друга. Волк мне не друг. Они рвали недавно тела людей. Облизываю пересохшие губы и, сам не зная почему, иду в дом, где мы остановились, и тяну отца за собой. Он осматривает тело волка и с улыбкой говорит?

– Это с другой стаи. Его тут не было. У них зоны поделены. Наверное, проверить пришел. Но ты крещенный этим волком. Смотри-ка, не кусает тебя.

Я уже сижу с миской воды, и он медленно пьет из нее. Отец присел перед волчарой и сказал тихо:

– Я таких волков в жизни не видел, сын! Взгляд у него человечий. Ладно, хочешь, выхаживай его, я задержусь еще на день здесь. Мишку возьмем к себе. Что от Вали остался без матери. Негоже ему в интернат идти. Будет тебе братом.

Киваю серьезно.

– Конечно, пап.

Отец удивленно смотрит на меня и затем переводит взгляд на волка.

– Там требуха осталась от обеда. Возьми, покорми его. Только никому не трепись об этом. Это вожак, похоже, своей стаи. Вон, бугры мышц какие. Такой любой куче тех волков отпор даст такой, что мало не покажется. – Он, вздохнув, встал вместе со мной и сказал ворчливо: – Ружье не забывай, умеешь ведь стрелять. Мало ли какие звери тут бегают!

Я кормил волка до ночи, бегал с деревни на окраину, и лишь на второй день он, кое-как встав, ушел, прощаясь со мной взглядом. А я вытирал слезы от счастья, что он выжил. Татуху сделал в армии – волка на плече. Он стал моим талисманом.

Завод я выбрал этот из-за того что увидел образ волка на заборе. Кто-то красиво нарисовал черного волка. Сам я не умею рисовать.

Съел сначала борщ, затем и картошка подошла, и я, плотно уже поев, зевнул и застыл, глядя в одну точку. Неужели, я пережил изнасилование?

Очнулся, когда солнце светило ярко, и снег, казалось, выжигал глаза. Словно пил вчера, так голова болела дико. Охаю от того, что тело все онемело, и сразу вспоминаю от боли в анусе, что вчера произошло. В дверь звонят долго и настойчиво. Смотрю в глазок и замираю. У двери стоит незнакомый мужчина. За ним моя бывшая. Наверное, мужика в дом привела, чтобы меня выгнать, вздыхаю про себя и обреченно открываю дверь. Смысл прятаться, от судьбы не уйдешь. Открыв им дверь, ухожу сразу в комнату, чтобы собрать чемоданы. Вещей у меня немного. Фотографии детей со мной кладу первыми. Следом трусы майки, рубашки с плечиками. Брюк всего две пары. Одна пара еще со свадьбы. Ботинки – две пары. Зимние и осенние. Вот и все. Папка с дипломами и медицинской книжкой. Как-то пришлось комиссию платно проходить. Вот и осталась. Они о чем-то говорят на кухне, я безучастно одеваюсь и уже у порога протягиваю Ларе ключе.

– Вот магнит от входной, сломался что-то, сильнее надо нажать.

Она, как-то странно глядя на меня, вдруг оборачивается к тому мужчине и со вздохом роняет:

– Это ведь к тебе пришли. Мы встретились у двери.

Приходится застыть в ожидании. Мужчина зовет:

– Николай, может, вы меня чайком угостите?

Растеряно смотрю на Лару, и она кивает. Ко мне сроду никто не приходил. Лара вновь отдает мне ключи от квартиры, с какой-то тоской на них глядя. И пропускает меня в красивую арку кухни. Я долго над ней корпел, год назад пытаясь сделать нашу квартиру уютной и красивой. Так и вхожу в пальто. То, как он смотрит на меня, заставляет меня снять пальто и повесить его на спинку стула, показать ему самому на стул и тут же отвернуться, чтобы поставить чайник на газовую плиту. С холодильника выметнул на стол всякие закуски, даже непочатую бутылку поставил. Лара, видимо, что-то взяв свое, попрощалась со мной одними глазами. Закрыв за ней дверь, захожу на кухню и наливаю кипяток в заварник, чтобы ополоснуть от старой заварки. Когда чай настоялся, разливаю по чашкам и добавляю по чуть-чуть в каждую чашку кипятка. Вдыхаю вкусный запах жасмина и отпиваю мелкими глотками из своей чашки.

– А вы куда собрались с чемоданами? – спрашивает меня мужчина. Пожимаю неохотно плечами и спрашиваю безучастно:

– А вы, собственно, кто?

Он улыбается.

– Я тот, кто предложил вам место директора на этом заводе. – Почему-то потирает свое плечо и руку. Не могу отвести взгляд, глядя на то, как он это делает. Дочь ногу сломала и долго потом так вот же потирала. Узнаю этот жест.

– Вы Буянов А.К.

Он смеется тихо.

– Он самый. Сын мой у вас пока там временно исполняет эти обязанности. А у меня нет доверенного человека, чтобы там следил за всеми.

Теперь уже я смеюсь.

– Как вы это представляете? Я в жизни не позволю себе никого оскорбить, а тут на меня все с матами набросятся.

Лицо мужчины вдруг побледнело.

– Захотят хорошую зарплату получать, так и будут на совесть работать. Вы упрямый честный человек. И тогда ведь вы так подписи и не поставили для другого завода. А ведь чем только не угрожали. И год плохой был. Сокращали всех. А у вас на руках трое было. Жену тогда тоже из магазина уволили. А еще прибавку к зарплате обещали. Помните, Николай?

Киваю, с улыбкой опуская голову. Эх… были времена. А ведь я тогда просто на принцип пошел. Не было в этом какого-то упрямства, может и сдался бы через день другой. Но от меня, как ни странно, но отцепились все. И Свято… твою ж мать его сейчас вспоминать, но он мне ни слова не сказал против, и зарплата та же осталась.