– Ну ты, блин!!! Типа свят, свят?! – киваю довольно. Он уже тише смеется. – А что ты так рано пришел? Я сам недавно зашел только. Морозно, да? – сказал он, видимо, чтобы заполнить паузу молчания.

Я кивнул и вытащил из нагрудного кармана своего твидового пальто сложенное пополам заявление об уходе по собственному желанию. Столько лет я работал на этот завод!!! Даже не верится…

– По привычке… Свят… по привычке.

Он, опустив взгляд, придвинул мне из стопки бумаг один листок и сказал вкрадчиво:

– Читай.

Вздыхаю и уверено отталкиваю листок от себя.

– Святослав Иванович, я знаю, что там может быть написано в нескольких вариациях. А еще несколькими тонами, есть грубый для наладчиков, для женского коллектива, также для инженеров…

Он обрывает меня показывая зло на листок.

– Читай!!! И хватит разглагольствовать!

Неуверенно улыбаюсь ему и, опустив глаза, ищу свое имя на листке. Так вот шапка. Такому-то такому-то, от такого-то… ого… а чё это от него? Он ведь вообще главный всего. Он все выкупил с несколькими заводами впридачу. Погоди-ка. А фамилия-то у него такая же, как и у Святослава Ива… твою ж налево. Поднимаю взгляд на босса и неуверенно вчитываюсь уже в слова, что написаны под строкой «Приказываю». Нет, такого не может быть!!! Не может!!! Меня переводят из обычных экологов в… мать его, директором этого завода!!! Они что, спятили?! Какой из меня директор? Я от крученого мата могу в обморок упасть, а они меня над матюгальщиками начальником ставят?! Видимо, захотели, чтобы я помер быстрее, Ларкина, видимо, работа. Босс смотрит на меня чуть удивленно и, когда я уверенно подаю ему листок со своим заявлением об уходе, переспрашивает:

– Ты что?!

Мотаю головой.

– Пошутили, и хватит, – отвечаю ему устало. – Мне еще переть через весь парк, Святослав Иванович.

Он обрывает зло:

– Свят!!! Свят, твою мать!!! Ты отказываешься от этой должности?

Киваю довольно и облегченно вздыхаю.

– Ларка на меня пожаловалась, да? – спрашиваю недовольно, вставая и запахивая пальто. Он смотрит на меня удивлено и затем спрашивает уже устало:

– Ты это к чему? При чём тут она?

Я надменно смотрю на него сверху и предполагаю не очень уверено, держась уже за ручку двери:

– Ну так хочет быстрее, чтобы я помер и квартиру отписал.

В коридоре выпрямляю спину и плечи расходятся. Теперь я не крыса конторская, как меня все обзывали. Боже сколько лет я сюда ходил, как в свой дом родной. И стены уже не кажутся такими угнетающими. Сколько же я сюда ходил-то? Так-с, по три года убираем, ну два с половиной. Это декреты мои по детям. Итого пять годиков. Им сейчас по восемнадцать и девятнадцать годиков. Итого четырнадцать. Ларка сразу и залетела от меня в первый год работы здесь. Потом еще на следующий, нет, не правильно, наверное, ведь не через три года, а на следующий год. Спотыкаюсь о ступеньку и непонимающе оборачиваюсь в темном коридоре перед выходом. Я не сам, меня толкнули. В проеме позади стоит Святослав Иванович. Лицо грозное, он ехидно замечает:

– Что, торопишься в свою квартиру? Идешь, ничего не слышишь, уже думаешь, чем заниматься там будешь…

Восклицаю с улыбкой и каким-то непонятным страхом, как тогда в лесу:

– Я года считал… сколько здесь работал.

Тот внезапно отчеканивает:

– С детьми или без?

Пожимаю плечами.

– Без, насчитал четырнадцать…

Он насмешливо поправляет:

– Пятнадцать лет ровно ты отработал без учета декрета от твоей шалавы.

Я огрызаюсь:

– Не смейте говорить о Ларе плохо!!! Она мать моих детей!

Он усмехается.

– А ты уверен? А ты уверен, что дети твоими были?

Рука сама взлетает и дает ему пощечину. Он удивленно смотрит на меня и вдруг, вздохнув, роняет:

– Неужели, научился защищаться?

Рука, что ударила его, дрожит. Я мямлю:

– Простите, Святослав Иванович, простите, ради бога. До свидания… я тороплюсь… – поспешно открываю дверь и чувствую, как меня толкают в сторону, и Святослав Иванович шипит сквозь зубы:

– Идиот, дурак!!! Я тебе место свое предложил!!! Я перед тобой душу выложил, куда прешь? Никакой Ларки тут не было ни разу. Я врал тебе, чтобы привести тебя в чувства и не дать тебе спиться. Нахрен ты ей не сдался.

Мычу в стену и чувствую, как его руки совсем не по мужски залезают ко мне в брюки. Пытаюсь дернуться, но все тщетно. Он давит и давит, душа меня захватом, расставляя мне ноги шире, брюки падают, громко стуча ремнем. С ужасом, не понимая что он делает, замираю, чтобы он уже успокоился, но нет, его рука уже тянет мои трусы вниз, и я мычу, дергаясь из-за всех сил. Куда там, его имя говорит само за себя. Словно каток наехал. Лишь болью полоснуло между ягодицами, и я завыл от боли, чувствуя как его горячий член протискивается в меня.

– Расслабься… больнее… будет… ох…

Он тяжело вздохнул и вдруг обмяк, войдя в меня. Теплая сперма потекла по ногам, и я стыдливо заревел во все горло, давясь рыданиями. Трусы не помню, как надевал, брюки он мне сам надел. Я лишь оттолкнул его, выскакивая на свежий воздух. Застегивая ремень, затем на автомате застегивая пальто почему-то на все пуговицы. Клетчатый шарф поверх и кепка, и я, прихрамывая, бегу отсюда подальше. Боже, что сейчас было?! Такого быть просто не может! Нет!!! Нет!!! Только не со мной!!! Показалось, показалось! Сейчас приду домой и выпью, чтобы просто отрезветь от этого дня. А еще пережить это все.

Ноги мокрые от его спермы, горло болит от его захвата. До сих пор не понимая ничего, так и иду, а если он меня догонит? Снова пытаюсь бежать, ноги спотыкаются о камни, ветки, падаю не раз и не два. Дома в темноте ищу выключатель и слепо жмурюсь, когда свет наконец-то включается, и так и сажусь у порога, опустошенно глядя просто вперед. Затем вскакиваю и закрываю двери на все замки. А замков много. Я их сам придумал с одним другом фрезеровщиком, что работает на заводе. Вернее, работал. Текучка тогда дикая была. Увольняли всех подряд без разговора. Мне помог тогда мой диплом, с медалью. А еще то, что приезжали из Москвы, и я им показывал свою вотчину, где я беру анализы перед тем, как поставить свою подпись. А еще показывал и хвастался своими приборами для измерения загрязнения воздуха. Даже воды анализ проводил такой, что любой лаборатории на зависть. Купили еще с прежним директором у другого завода, когда тот распадался. Провели по всем инстанциям. В командировку ездил с этим аппаратом, чтобы вывели новые поправки и дали добро на введение его в эксплуатацию. С горем пополам добился и не пожалел ни разу. Он не подводил меня все эти пятнадцать лет.

Замки приятно захрустели в двери, и я уже более спокойно начал раздеваться, лишь сейчас до меня стала доходить суть того, что со мной сделал этот Святослав Ив… да пошел он, буду его Святом называть. Уважения к нему нет. Словно на зоне или в тюрьме, кажется, там так поступают, когда хотят унизить. Усмехнулся про себя. Да если бы он знал, как я сам себя ненавижу, то не так бы меня унижал, а заставлял навоз жрать!!! Смываю с тела его запах и его сперму. Отдираю до красноты ягодицы, анус опухший и болит неимоверно. Теперь я понимаю, как Ларе тогда больно было. Мы еще в начале наших отношений экспериментировали, изучая все виды близости. Она визжала и охала потом от удовольствия. Но я не решался снова это повторять, помня, как она стонала от боли вначале. Делать ей больно не хотелось.

В холодильнике, как ни странно, все есть. Это я три дня не пил. Борщ наварен, и картошечка с грибами. Сало, посоленное по моему рецепту. Колбаска тоже с кровью, от нечего делать попробовал. Васька любит ее очень. Тоска по детям забивала голову. Алеська – вегетарианка, лишь морщится, когда чует запах чесночной колбасы с кровью. Оба они раньше времени окончили школу с отличием. Не зря занимался с ними. Весь двор потешался, что не даю своим детям ни с кем играть, и сам выходил на прогулки с ними каждый день. Отпрашивался с работы, чтобы сводить в кино или музей, зоопарк не любил и всегда ругался с Ларой, когда она хотела их туда отвести. Издевательства и жестокость этого места зашкаливает, в воздухе пахнет не счастьем, от того, что они там находятся, а безысходностью и отчаянием. А еще голодом. Голодом по всему, по свежему воздуху и свободе.