Один из детей на противоположном конце стола резко вытянул руку вперед ладонью вниз. Сидящий с ним рядом молодой парень в очках тут же начал поворачивать ее ладонью вверх, в «просящую» позицию. Получалось плохо.

Ирина, которая остановилась на несколько секунд, наблюдая эту сцену, передернула плечами и, брезгливо подобрав длинные полы шикарного пальто, пошла дальше по коридору.

Из соседней комнаты раздавались звуки пианино и громкое хлопанье. В небольшом зале, устланном старым ветхим паласом, на маленьких стульях сидели несколько мам в ожидании собственных чад. Они тихонько переговаривались между собой. В дальнем конце Ирина заметила дверной проем, возле которого на стене висела табличка с надписью, сделанная фломастером от руки: «Заведующий детским отделением Зуев Алексей Михайлович».

Хозяин кабинета оказался высоким сутуловатым мужчиной в толстых очках. Справа от стола через пустой дверной проем – самой двери не было – обнаружились посетители: почти в таких же очках неопределенного возраста мамаша, изнуренная неудавшейся жизнью бухгалтерша какого-нибудь завода и рядом с ней на стуле, безучастно вперив взгляд в пол, маленький, лет трех, мальчишка.

– Я же повторяю, – бубнила мамаша, – он ничего не видит, ничего не слышит, совсем не говорит. Смотрит только дурак дураком…

Она злобно покосилась на сына и вдруг резко дернула его за плечо. Тот совершенно безучастно перенес это «общение» и, как только оно прекратилось, замер в той же позе.

Ирина, с неприязнью глядя на эту сцену, нетерпеливо ждала, похлопывая перчаткой по руке.

– А вы его обнимите… – неожиданно сказал Зуев.

– Что? – не поняла мамаша.

– Попробуйте его обнять, прижать к себе, – терпеливо начал объяснять Алексей Михайлович, – положите с собой в постель, наконец…

Он встал, не замечая ни Ирину, которая, привлеченная неожиданными словами врача, поймала себя на том, что внимательно наблюдает эту сцену, ни ее охранников, тоже наблюдающих за происходящим, подошел к мальчику и погладил его по голове.

– А зачем? – настороженно спросила бухгалтерша.

Поначалу на движения Зуева никакой реакции у мальчишки не было, но врач продолжал ласкать ребенка и на третий или четвертый раз голова его под рукой доктора вдруг опустилась вниз, как бы кивнула.

– А затем… – Алексей не отставал, все гладил и гладил мальчишку, и тот вдруг поднял на него глаза и прижался щекой к белому халату. – А затем, что в этом возрасте ребенок – почти только тело и родители должны, обязаны с этим телом взаимодействовать, обнимать, ласкать его, тогда он чувствует, что не один и перестает бояться.

Мамаша недоверчиво смотрела на сына, такая реакция для нее была совершенно неожиданной. Она поправила очки, потом вдруг резко встала, подошла к мальчишке и схватила его за руку:

– Пойдем, придурок. – И, не оборачиваясь, потащила сына к выходу, бурча по дороге: – Лучше б таблетку какую дал…

«Придурок» оглядывался, он не хотел идти, смотрел на Зуева, который провожал его глазами и, когда мамаша с сыном скрылась за поворотом, просвистел тихонечко какую-то музыкальную фразу.

– Слушаю вас внимательно, – сказал он, опустив глаза и не глядя на Ирину, скорее просто обращаясь в ту сторону, где она стояла. – А где ребенок?

– В машине. – Замковская тоже была подавлена происшедшей сценой. – Почему она так?

– Не знаю. – Алексей покачал головой. – Я специализируюсь на детских болезнях, взрослые – не моя епархия. Пусть ваш ребенок будет здесь…

Ирина обернулась, кивнула Грише, тот показал глазами второму охраннику.

– Как вы считаете, доктор, ему можно было помочь? – настойчиво продолжила разговор Ирина.

– Ребенку всегда можно помочь. – Он снял очки, протер их. – С детьми всегда более-менее понятно, что делать… Беда с родителями.

– Вы это серьезно?

Он надел очки, поднял голову и впервые внимательно посмотрел на новую пациентку. Его глаза скользнули по дорогому пальто, тончайшей выделки перчаткам, поднялись на красивое лицо, скользнули по капризно изломанным губам, зацепились за недоверчивый взгляд.

– Уверен, – вздохнул Зуев. – Расскажите пока, что у вас случилось, и мы посмотрим, что можно сделать.

Замковская открыла рот, собираясь сказать что-нибудь сильно саркастическое, но, покачав головой, не глядя, протянула руку, в которую Гриша вложил пухлую пачку бумаг, некоторые – на иностранном языке.

– Вот, здесь все написано. – Ирина протянула документы Зуеву.

Они так и стояли на пороге его кабинета.

– Это потом. – Он сунул бумаги под мышку. – Скажите своими словами. Что у ребенка: наследственность? Родовая травма? Шок?

– У него с рождения аллергия, – Замковская тяжело вздохнула, – а полтора года назад мы поехали отдыхать на Лазурный берег, и там летел пух. У Сереньки случился приступ, он стал весь синий и… – У нее опустились плечи, видимо, она заново переживала те события. – …И умер.

Зуев хмуро поднял глаза, посмотрел на Ирину:

– И что с ним сейчас?

У него было еще много вопросов, например, почему надо было ехать отдыхать туда, где летит пух, и именно тогда, когда он летит, но сейчас он просто пытался отвлечь женщину от ее переживаний.

– Его спасли, – Ирина взяла себя в руки, – но он так и не вернулся…

В этот момент в коридоре показался охранник, несущий на руках Сереньку. В руках мальчик сжимал потрепанного плюшевого зайца без уха, и лица его не видно было из-за любимой игрушки. За ними с Серенькиной шапкой в руках шла моложавая пятидесятипятилетняя женщина. Это была его няня – Надин.

– Поставьте его на пол, – распорядился Зуев.

– Он не будет стоять, – раздался голос Гриши.

И по тому, как он это сказал, как заступился за Сереньку, стало ясно, что мальчонку любят и переживают за него не только родители, но и все окружающие. Но Замковская глянула на своего телохранителя, и он замолчал. Повинуясь ее взгляду, второй опустил Сереньку на землю, и тот моментально сложился пополам и, прижимая к себе зайца, затих.

– Заберите у него игрушку, – опять скомандовал Алексей.

– Вы напрасно это делаете, – теперь вступилась за сына уже сама Ирина.

Но кивнула, и заяц перекочевал в Гришины руки. Серенька тут же вскочил на четвереньки и, ни на кого не глядя, начал с бешеной скоростью носиться по комнате. Расплата пришла незамедлительно – он врезался головой в стул и, упав на бок, противно и протяжно завыл. Гриша, осуждающе взглянув на Зуева, вложил мальчику в руки зайца, и тот моментально затих.

– Вынесите его в зал, я сейчас вернусь, – сказал Алексей и быстро вышел из кабинета.

Он прошел через несколько комнат, глядя по сторонам. Чаепитие в зале давно закончилось, теперь несколько взрослых под музыку учили детей ритмично бить в бубен и передавать его затем соседу.

В другой комнате, положив девочку на одеяло и подняв его за углы, двое педагогов, раскачивая этот импровизированный гамак, скандировали:

– В поле гуляли трое гуляк,

– После прогулки делали так:

Они перестали раскачивать одеяло и начали резко встряхивать его:

– Апчхи, апчхи, апчхи…

Девочка испуганно смотрела на своих «мучителей».

В небольшом зале молодая женщина с грустными глазами, стоя на коленях, пыталась вести по комнате в разных по высоте подошв ботинках еще одну девочку, приманивая ее к себе:

– Иди, Бельчонок, иди ко мне…

Рядом с ними высокая красивая женщина, поразительно похожая на дочь, широко раскрыв глаза, глядела, как ее не ходячий ребенок пытается сделать первый робкий шаг.

– Вот так, Люда, – сказала женщина с грустными глазами, – маните ее, зовите, что угодно, но нужно уговорить ее выйти из ступора, нужно, чтобы ее что-то влекло к себе, чтобы она забыла о своих страхах и не боялась двигаться…

– А почему на коленях? – шепотом спросила Люда.

– А так мы с ней практически одного роста, – сказала женщина и вдруг улыбнулась – и больше шансов, что она не станет бояться…