Район Патисии, где жила бабушка, находился в отдалении от центра города, но она часто повторяла детям: «Здесь столько деревьев! И столько зеленых уголков для игры и отдыха». Подчеркивая достоинства района, она скрыто критиковала тот, где они жили раньше.

Вскоре дети привыкли к новому дому. Им нравилось играть с другими ребятами на площади, они забирались на крышу, где бабушка развешивала белье, бегали меж простыней, играя в прятки, резвились, носились вверх-вниз по каменной лестнице, следили за женщиной с первого этажа, которая выходила погулять с собачкой.

А еще им нравилось, что стоило нажать на выключатель и в комнате всегда загорался свет, а по ночам они дышали не пылью, а воздухом. Несколько месяцев спустя, когда на деревьях распустились почки, дети больше не заходились кашлем на рассвете.

Тем временем руины их родного дома ради безопасности обнесли забором. Власти собирались его снести.

У Элефтерии Коралис и детей осталось не больше вещей, чем у беженцев, приехавших из Малой Азии десять лет назад. Тысячи людей прибыли, не имея ничего, кроме одежды на себе, и большинство жили в нищете на окраине города. Волна приезжих оказалась столь велика, что проблему размещения не решили до сих пор, и, не прими Элефтерия предложение свекрови, семья пополнила бы ряды этих несчастных. Они с детьми стояли на краю пропасти.

– Я уверена, мы можем построить дом заново, – сказала Элефтерия Коралис мужу, когда он вернулся с моря. – Расчистим участок и возведем новый.

Муж равнодушно кивнул в ответ. Он не подавал виду, но его мало волновало разрушение дома. Павлоса вполне устраивало, что семья жила у матери. Протечки и сквозняки в особняке на улице Антигонис мешали спать по ночам в его краткие визиты домой.

У пожилой кирии Коралис они пробыли не так долго, но Элефтерию уже охватило отчаяние.

Квартира в доме по улице Керу была небольшой, но опрятной, вещи лежали на своих местах, аккуратно расставленные и рассортированные, все сверкало чистотой. В центре располагалась гостиная, к ней примыкали две довольно просторные спальни и небольшая комнатка, которую раньше использовал как кабинет покойный муж кирии Коралис. Хозяйка быстро приспособила эту каморку для себя, а Элефтерию с девочками поселила в комнату с двуспальной кроватью. Мальчики заняли другую, с отдельными кроватями.

Темис нравилось жить на одном этаже со всей семьей. Из-за закрытой двери доносился бабушкин храп, и это дарило чувство безопасности, а мама во сне тихо бормотала. Теперь девочке не докучала своим ехидством Маргарита. Сестра перестала дергать ее за волосы и щипать, ведь рядом всегда кто-то был.

Пыль в воздухе и опасности на каждом шагу сменились жизнерадостной музыкой по радио, ароматом стряпни, мягким сияние масляной лампадки на иконостасе и спокойствием. Может, в квартире не хватало места для беготни, но старшим детям разрешали играть на тенистой площади и даже исследовать соседние улицы. Город принадлежал им, и они изучали его безграничные возможности.

Несмотря на жесткую экономию, кирия Коралис с энтузиазмом взялась за готовку для всей семьи. Когда мальчики приходили домой, она сажала их за уроки: они сидели за кухонным столом, пока не выполняли все задания. Бабушка смело пользовалась уловками (предлагала конфету, разрешала подольше поиграть на площади и даже обещала поездку на море).

Только Элефтерия горевала об утраченном, мечтая вернуть прежнюю жизнь. Необходимость следить за обветшалым домом придавала ей raisond’etre[9], а теперь она не находила сил утром вылезти из постели. Кирия Коралис возмущалась, что невестка до полудня валяется в кровати.

Трудно сказать, сама ли бабушка решила встать во главе семьи и тем подорвала желание Элефтерии жить, или же апатия молодой женщины вынудила пожилую даму взять все обязанности на себя, – Темис не знала. Но в нынешней ситуации они оказались из-за обрушения дома, а братья и сестра твердили, что жизнь переменилась к лучшему.

Многие месяцы никто не замечал странного поведения Элефтерии, а кирия Коралис, казалось, не видела в нем ничего особенного. Порой, когда дети уходили в школу, она приносила невестке поднос с едой, но Элефтерия редко ела.

Стало очевидным, что она медленно и неуклонно старается заморить себя голодом. Однажды кирия Коралис вернулась домой и обнаружила большую двуспальную кровать пустой. Пожилая женщина обрадовалась, что невестка решила «взять себя в руки».

Она тихонько прошла по коридору, заглянула сквозь приоткрытую дверь в небольшую комнатку и заметила под стеганым покрывалом силуэт невестки. Бабушка осторожно зашла, достала из шкафа свою одежду и положила туда вещи Элефтерии. Все это заняло не так много времени. Той ночью кирия Коралис лежала на большой кровати, прижав к себе девочек, которые забросили ноги и руки на ее пышное тело как на пуховую перину.

Павлос Коралис навещал семью все реже. В очередной визит они с матерью обсудили, как поступить со старым домом на улице Антигонис. Как-то днем Темис сидела в углу и рисовала, когда в квартиру пришел юрист. К тому моменту ей исполнилось пять, но, казалось, взрослые считали ее глупой или глухой. Девочка не понимала многих слов, но уловила суть. Похоже, теперь решения принимали Павлос и ее йайа, а в отношении матери Темис услышала незнакомое слово. Позже она поделилась этим с Паносом, и этим словом взрослые обозначали болезнь, только длиннее. На самом деле это звучало как «шизофрения».

Элефтерия редко выходила из своей комнатушки. Павлос Коралис с матерью сошлись на том, что милосерднее всего будет подыскать для нее частное учреждение. Они видели в этом единственный выход для человека в столь глубокой депрессии. Судья выдал Павлосу Коралису доверенность, и тот продал землю, где стоял старый особняк. Выручка с продажи предназначалась на оплату клиники.

Детям сказали, что мать на некоторое время ложится в больницу. Все понимали, что она больна, иначе почему столько валяется в постели? Они поверили, что ее вылечат, что она поправится и вернется домой. Когда за Элефтерией приехали из лечебницы, только Темис и бабушка провожали ее, а небольшой чемодан обещал, что отсутствие будет недолгим.

Мать сдержанно обняла Темис, которая недоумевала, почему в такой холод мама уходит без пальто. С балкона бабушка и внучка наблюдали, как хрупкая фигура Элефтерии скрывается в машине и та уносится прочь.

Прочие дети, вернувшись из школы, огорчились, что не застали мать. За прошедшие месяцы они и так ее почти не видели, но расстроились от осознания того, что маленькая комнатка опустела. Маргарита проплакала всю ночь, не давая Темис уснуть, а за стенами всхлипывали братья.

Психиатрическая клиника неподалеку от Драмы, где теперь жила Элефтерия Коралис, представляла собой ветхое здание с высокими потолками и трещинами на стенах. Туда нужно было ехать на машине около шестисот километров, и Павлос Коралис навестил жену только раз, в самом начале.

– Павлос считает, что лечебница напоминает ей о другом месте… – сказала кирия Коралис подруге. – Он говорит, что не видел ее еще такой счастливой с того момента, когда они поженились и переехали в тот ужасный дом.

Дважды в год приходило письмо, в котором сообщалось о состоянии Элефтерии. Оно оставалось «стабильным», но до какой степени – было неизвестно. Взрослые не обсуждали диагноза, словно бы никого это не волновало, а дети смирились с тем, что матери необходимо поправиться. Даже если бы они находились не так далеко друг от друга, им не позволили бы видеться.

На тумбочке кирии Коралис стояла свадебная фотография Павлоса и Элефтерии – чуть ли не единственное напоминание об их супружеской жизни.

Следующие несколько лет кирия Коралис самоотверженно заботилась о внуках. У нее появилась семья, о которой она всегда мечтала. Муж пожилой дамы служил в греческом флоте и погиб в море, когда их единственный ребенок был еще мал. К удивлению матери, Павлос поступил на службу в торговый флот, оставив в ее жизни пустоту. Теперь дни старушки заполнили хлопоты о ребятне. Ей перевалило за шестьдесят, но она не утратила бодрости и умело управлялась с детьми.