– Как она, доктор? – глухо спросил Костик.

– Состояние стабильное. Желудок мы промыли, успокоительное поставили. Теперь нужен отдых, курс лечения антидепрессантами, курс восстановления желудочно-кишечной флоры. Для последующей реабилитации показано сменить обстановку. Уверены, что не хотите поместить её в стационар?

– Уверены. Она останется в семье. Никаких клиник. И никаких протоколов.

– Э, гм, хорошо, – он принял конвертик, – что ж, это ваше решение. На связи.

Доктор собрал чемоданчик и уехал.

Фея, утирая слёзы, присела на край постели к матери, гладя её руку.

Костик посмотрел с высоты своего роста, на уснувшую под действием лекарств писательницу. Все черты лица пятидесятивосьмилетней женщины заострились, от острых чёрных ресниц словно тёмные тени легли под глазами, чёрные с серебром волосы клубились спутанными волнами на белой подушке.

Выхода не было. Придётся остаться здесь. Костик тяжело вздохнул – в который раз за это ужасное утро. Его медиа-холдинг в Евпатории останется без присмотра, а это радиостудия, телестудия и типография, выпускающая две газеты, журнал-еженедельник, и издания художественной литературы. При этом ещё его обязательства как провайдера доступа к услугам интернета с собственным цифровым телеканалом. Раньше его подстраховал бы Рашит, но он погиб, а теперь и его любимая находится на краю гибели. И удержать всех на этом берегу – на краю жизни и надежды – может только он, Костик.

– Константин Валентинович, если я могу чем-то помочь, – виновато предложил Виталик, – только скажите.

Костик обернулся на личного помощника писательницы, которого он сам ей когда-то нашёл.

За два года Виталик почти не изменился и остался всё тем же тощим, вихрастым молодым человеком в фартуке, только плечи стали чуть шире, а вихры чуть длиннее. Но манеры преобразились.

– Спасибо, Виталя, ты и так успел вовремя. Если бы ты не зашёл к ней с утра, и не сообразил, что она таблеток наглоталась, мы бы её потеряли.

– Ну, что вы, месье Константин. Даже мысли нельзя допускать!

Костик вспомнил, что он знал про Виталика.

По первому диплому педагог, педучилище окончил по специальности дополнительного образования, затем заново поступил в техникум, уже пищевой, готовил вторые блюда, соусы, десерты в одном из кафе бывшей сети Костика «Графский дворик». А потом его выгнали за испорченное другом-завистником мясо. Костик его нанял, и он два года помогал госпоже Альфие творить её замечательные произведения, вёл дом и присматривал за Нурхаят.

На этом месте Костик снова взглянул на Виталика. А ведь за это время госпожа Альфия не написала ни одного романа и ни одного сценария, занимаясь только своим браком и внучатой племянницей. Она держалась на плаву благодаря переизданиям предыдущих романов и, разумеется, благодаря деньгам Рашита.

– Но ничего нового не создала, – тихо пробормотал Костик.

– Что? – переспросил Виталик.

– Ничего. Слушай, присмотри за девочками, а я зайду в её кабинет.

Он быстро вышел и спустился на первый этаж. В небольшом коридоре за огромной гостиной находились кухня, комната Виталика и два кабинета – Рашита Чегодаева и госпожи Альфии. В кабинете Рашита он был накануне, разбирая бумаги и счета, документы по последним банковским операциям и сделкам. А в кабинет писательницы вошёл впервые со дня приезда в Париж. Вошёл и замер. Всё – от большого стола и большого кожаного дивана до узкого книжного стеллажа и узкого подоконника, заставленного чашками из-под кофе, было покрыто пылью и говорило о заброшенности и запустении. Костик помрачнел. Она не работала! Два последних года она совершенно здесь не работала!

Он вышел и снова поднялся в спальню супругов Чегодаевых.

– Фея, наши дочери проснулись. Иди к ним. Виталик, свари бульон для госпожи Альфии и приготовь котлеты из индейки на пару для Нурхаят.

Отправив всех из комнаты, Костик с тщательностью редактора журнала, с въедливостью бизнесмена и креативностью PR-менеджера обыскал спальню.

Фотоальбомы, журналы по интерьеру, сборники романтической лирики на русском и французском, стопки детективов в ярких дешёвых обложках и стопки дисков, шляпные коробки, десятки галстуков и шейных платков Рашита, шали с кистями и трости писательницы, их сумочки, барсетки и портмоне с визитницами.

Ни блокнота, ни ручек, ни ноутбука, ни флэшек. И диктофона нигде не было видно. Зато повсюду коробки из-под шоколада, билеты с театральных премьер и концертов, жемчуг, веер, театральный бинокль, ридикюль, атласные перчатки.

– Так, – подытожил вслух Костик, нависая над постелью романистки, – развлекались мы, значит, утонули в пучине богемной жизни, а дисциплину и труд спустили в… пруд. Ну, теперь понятно, откуда затяжная депрессия и попытка суицида. Заигрались в собственную гениальность, а про работу забыли. С жиру сбесились, потому и распустились. Эта потеря, конечно, невосполнима, но человек здравомыслящий справится с любым горем. И Виталик хорош! Только жрать готовить! А ни дом прибрать, ни в мозгах вам, мадам, уборку сделать – тяма нет. Ну, ладно. Снова сам впрягусь, авось не перенапрягусь.

Тут он вспомнил, что на нём висит ещё реабилитационный ортопедический центр и клиника жены, и застонал, прикрыв глаза.

– Скули, только не рифмуй, – слабым голосом произнесла госпожа Альфия, – тебе не дано.

– О, с возвращением, – отозвался Костик, – Ну, и чего там? На той стороне? Только не фантазировать!

– Иди к чёрту! – слабым голосом простонала она.

– Дорогу покажете? Или вы-таки побывали на верхнем этаже?

Женщина прикрыла глаза. Из уголков скатились две крошечные капли.

– Э-ээ! Не плыть! И не плакать, – и Костик присел к ней на постель, утирая слёзы пальцами, – ну, правда, не плачьте. Всё позади.

– Уйди.

– Уйду. Только не плачьте. Слушайте, вы вообще спать должны! Вам же успокоительного как слону вкололи.

– Сам ты слон.

– Я? Не, я не слон. Я мамонт! Вымирающий вид – мамонтос постсоветикус.

Госпожа Альфия улыбнулась, тихонько вздохнула и провалилась в сон.

Костик снова вздохнул, укрыл её сверху мягким светлым пледом, зная, как она ненавидит холод, и огляделся. Забрав маникюрный набор и все лекарства, он вызвал Виталика и велел навести в комнате идеальный порядок, пока госпожа спит, и начать с вывоза коробок из-под шоколада и просроченных билетиков…

***

Утренний дождь гораздо хуже послеобеденного. Спросонья встретиться лицом к лицу с мрачной сыростью – тяжкое испытание, пусть даже через стекло. Хуже утреннего дождя может быть только утренний визит незваных гостей, когда вы, с трудом разлепив веки, кое-как попали ногами в тапочки с третьей попытки и, как расстроенная гитара, брюзжите на близких и на весь белый свет, который на самом деле серый от нудного утреннего дождя и от вашего собственного занудства.

После вчерашнего происшествия они долго не могли заснуть, так что звонок в дверь застал всю семью в постели. Первым отреагировал Виталик. Он повязал фартук поверх пижамы и, зевая, как крокодил, открыл дверь.

– Э…

– Я сам. Багаж внесите, – по-русски сказал гость и вошёл в дом.

Виталик кинулся под дождь, подхватывая два внушительных чемодана.

– Виталик! Кого там черти принесли? – недовольно поинтересовался Костик, босым спускаясь с лестницы.

– Меня, – ответил гость, снимая шляпу и вешая её на крючок в прихожей.

– Пьер? Привет! Давайте, – и Костик сам принял мокрое пальто.

Виталик захлопнул дверь, отрезав уличную сырость и холод.

– Вы прямо как Лев Толстой – бос, небрит и мудр. Здравствуйте, месье Константин.

– Да ладно, Пьер. Давай без официоза. Проходи. Тем более, что ты как Кристо́баль Коло́н, только наоборот: вышел из Америки и заново открыл Старую Европу. Приплыл, присвоил, обобрал. И с чем ты приплыл?

Пьер Моне прошёл в гостиную и сел в кресло, закинув ногу на ногу.

Костик оценил мизансцену и велел Виталику подать им кофе, разбудить Фею и срочно готовить завтрак.