Евстахий перевел взгляд на Паоло. Его лицо не выражало ничего конкретного, лишь зрачки были расширены, будто бы он видел что-то сверхъестественное. Фарфаллоне сморгнул, отводя наваждение.

– Месье капитан! – внезапно хнычущим голосом произнес менестрель. – Мы всего лишь бедные артисты. На рынке к нам подошел солидный господин и попросил нас устроить выступление в хозяйском доме, дал экю и пообещал еще полтора ливра по окончанию. Он должен был нас встретить у “Пряничного домика”, сказал, что это через два квартала от таверны “Le Caméléon Joyeux”[15], обещал встретить, но мы ходим тут уже битых полчаса и никак не можем найти.

Стражники заржали:

– Ты слышал, Пьер, они ищут “Веселый хамелеон”. Вы вообще в курсе, полудурки, что это за место вообще? И вообще – я сержант!

– Никак нет, мой сержант! – подобострастно заявил Паоло. – Мы бродячие актеры и впервые в Париже, вот решили немного подзаработать. К тому же мой брат-дурачок неплохо танцует, хотя вы видите, как он странно себя ведет при виде уважаемых господ стражников.

Во время разговора Евстахий стоял, отвесив челюсть, и бешено вращал глазами, тонкой струйкой пуская слюну, а также издавал звуки, которым позавидовал бы сам Шариков, в период метаморфозы из собаки в человека.

Оба стражника расхохотались еще больше:

– Молитесь своим актерским богам, что они уберегли вас от этого “выступления”.

Отсмеявшись, тот стражник, которого Паоло назвал “мой сержант” продолжил суровым голосом:

– А теперь ну, пшли вон отсюда, полудурки! Еще раз встретим – отправим к префекту для объяснений, а объяснения ему лучше слушаются в темнице, там акустика хорошая. Идите прямо и никуда не сворачивайте, примерно через 125 туазов[16] квартал закончится, если встретите других стражников, скажете, что Луи Коннард[17] приказал вас вышвырнуть за ворота. Все ясно? – он строго посмотрел на артистов. – Для кретинов, 125 туазов – это примерно 450 шагов, может и все 500… ваших.

На этой фразе Паоло начал кланяться, пятиться и бормоча слова благодарности “моему сержанту”, потянул за собой совершенно обалдевшего Евстахия-дурачка. Дождавшись пока, они исчезнут с поля зрения стражи, менестрель выпрямился и придал лицу обычное беззаботное выражение:

– Ты так на меня не смотри, mon amie[18], как будто я тебе должен два пистоля[19], – поймав на себе возмущенный взгляд Евстахия сказал Паоло, – Ситуацию надо было спасать, пришлось импровизировать, иначе нас бы точно упекли в темницу. А сейчас прими снова тот придурковатый вид, который у тебя был, и давай выбираться из этого гиблого места.

Некоторое время спустя наши герои вышли к воротам, ведущим из квартала и, на удивление, беспрепятственно их миновали – никто из стражи даже не соизволил выйти к ним навстречу. Оказавшись за воротами, оба спутника облегченно вздохнули и посмотрели друг на друга.

– Ну что, в таверну, мон ами? Вижу, что тебе нужно залить сие приключение добрым элем. – Фарфаллоне хлопнул вытянувшегося как струна Жданского по плечу. – Судя по твоему лицу, ты булками способен сейчас переломить дубовое древко гвардейской алебарды. Кстати, а деньги-то у тебя есть? – Паоло выжидающе смотрел на попутчика.

Тот тяжело вздохнул и начал шарить по карманам. Обнаружив монеты на месте, он еще раз вздохнул, пробормотал что-то про падение нравов и вяло махнул рукой – веди мол.

Менестрель бодро зашагал вперед, насвистывая песенку про тролля, а Евстахий устало, но всё более плавно поплелся за ним – его сжатые до хруста булки начали расслабляться. Когда Паоло добрался до последнего куплета, они подошли к приземистому зданию с крышей из красной черепицы, а вместо вывески болталась стальная клетка со скелетом внутри.

– Ч-что это? – застонал Евстахий. – Только не говори мне, что ты упырь или вурдалак какой.

От пережитого он соображал не очень и был поверить во что угодно, он даже был готов поклясться, что слышит вращение шестеренок в своей голове, а стуку сердца позавидовал бы любой паровой молот.

– Тебе явно требуется расслабиться! – обеспокоено сказал Паоло. – Знакомься! – он ухмыльнулся. – Таверна “L'abri des morts”.[20] А это скелет последнего посетителя, решившего влить в себя вина и шампанского на 3 луидора и уйти не расплатившись. Эй-эй, я пошутил! – менестрель увидел, что его спутник побледнел так, что позавидовало бы шёлковое бельё графини, начал хватать ртом воздух и медленно сползать по стенке. – Хозяин таверны выкупил этого бедолагу у палача на Монфоконе[21], когда тот уже порядком подистлел. Особо буйным посетителям это напоминает о непостоянстве бытия и остужает горячие головы. Но нам-то это не грозит, так ведь? – с этими словами менестрель, хитро подмигнув Жданскому, толкнул дверь и вошёл.

Войдя в таверну, Евстахий, первым делом, ухватил за ворот рубахи пробегающего мимо гарсона, с подносом и стащил с него кувшинчик с пивом. Официант недобро посмотрел на столь странного посетителя, но тут же расплылся в улыбке, получив серебряную монету. Не дожидаясь, пока проныра-менестрель найдет им местечко, Евстахий в четыре глотка осушил кувшинчик:

– Повторить! – рявкнул он гарсону.

Тот посмотрел, с уважением, кивнул и засеменил прочь.

Несмотря на относительно теплую погоду, в таверне потрескивал камин, внутри которого жарили свиную ногу. На первый взгляд таверна была забита до отказа, но ушлый Паоло отыскал столик где-то в глубине зала, заливисто присвистнул и помахал оттуда своему спутнику.

Дождавшись мальчишку с новым кувшинчиком пива, они сразу же заказали еще один, а также croûtons[22] и доброй похлебки с курицей, морковью и перловкой. Осушив свой стакан и долив до краев из кувшинчика, Паоло с любопытством уставился на Евстахия.

– Ну, давай рассказывай, мон ами, кто ты, откуда и что тебя занесло в наши края?

Евстахий задумчиво заглянул в глиняную кружку с пивом. После кувшинчика, влитого в себя за один присест, в него пока не лезло.

– Я один пропущу… – вяло сказал он и вращательными движениями начал лепить пену к стенкам кружки, как будто надеялся таким образом спастись от расспросов ушлого спутника, а потом спросил в ответ. – А с чего ты решил, что я не купец с Руси?

Менестрель беззлобно рассмеялся:

– Это очевидно любому. Выдаешь себя за купца, при этом одет как бастард обнищавшего маркиза и совершенно не знаешь правил приличного тона. Ни один уважающий аристократ, как бы нищ он не был, не наденет шляпу с дырой, тем более, при наличии в кармане звонкой монеты – это mauvais ton[23], мон ами. К тому же ты постоянно пялишься по сторонам, притом с такой миной, будто увидел сарацинов-безбожников, а не честной народ – видно, что тебе это все в диковинку. Отсюда я сделал вывод, что у тебя есть какая-то тайна, – заключил менестрель, – а знаешь, что я люблю больше вина и женщин? – Паоло перегнулся через стол и заговорщицки прошептал. – Тайны!

Откинувшись назад и дождавшись, пока мальчишка-разносчик заберет пустой кувшин, разложит яства и уйдет, и уже серьезно поглядел на Евстахия и добавил:

– Имей в виду, мон ами рюс[24], что таким наблюдательным могу быть не только я, кто-то другой может решить, что твоя тайна очень интересна и ее лучше разузнать в каком-нибудь укромном месте. Ну, не знаю, в пыточной, например – тебе какая по-душе? Та, что в подземельях Бастилии или личная тюрьма Армана-Жана дю Плесси?

– К-Кого?! – промямлил Евстахий, он стремительно пьянел.