Я наблюдал за вокалистом, который выстроил перед собой батарею из шотов текилы и мензурок с сиропом от кашля. Говорят, Макс Тот начал торчать в Лондоне, что его сгубила чужая среда, нет, он всегда был торчком. Он им родился. Сейчас он сидел передо мной на продавленном диване в душной гримёрке и обламывал длинные накладные ногти. Его грим размазывался по лицу маской скорби.

- Я стал музыкантом, потому что у меня не сложилось с карьерой серийного убийцы, - начал он нашу негласную игру в интервью. – И теперь я здесь, в ваших обоссанных клубах.

- Кто был твоим кумиром? – спросил я.

- Никто.

- Ты сам пишешь тексты?

Он кивнул, прикуривая сигарету.

- Кто твой любимый поэт?

- Лорка.

- Я почему-то думал, что Рембо. Ещё я заметил влияние Лотреамона.

- Это влияние спайса и кодеина, - усмехнулся он.

Тогда ещё подростки не начали массово откидываться от синтетики, и спайс не был синонимом смерти в луже блевотины. Со временем я стал думать о курительных смесях, как о символе эпохи.

Герман загрузил меня какой-то технической мурой. Потом и вовсе начал спорить сам с собой о превосходстве «BC Rich» над «Gibson». Закончил речь тем, что усилители «Marshall» уже не те.

Кролик активно ему поддакивала, хотя, как мне казалось, мало что понимала в его речах. Под конец она спросила, можем ли мы пойти к нему. Герман покачал головой и сказал, что они с Максом хотят побыть одни. Это подстегнуло мою догадку, на счёт того, что они являются парой. Тщетные попытки Кролика привлечь его внимание не могли не веселить меня.

Мы с Кроликом ушли в ночь, гулять по городу. Из-за хмеля мы не чувствали холода и плевали на дождь. Не было смысла тухнуть до утра в этом гадюшнике, я написал уже всё, что хотел. Она шла, спотыкаясь на своих огромных каблуках, меня самого тоже изрядно пошатывало.

- Я поняла, как привлечь его внимание, - сказала она.

- И? – спросил я без особого интереса.

- Я должна сама быть кем-то. Я всегда знала, что моё призвание - быть рок-музыкантом. Мне нужна своя группа, я хочу самый крутой проект на свете. Я верю, что мы можем сделать что-то.

Я вздохнул, вспоминая свою нынешнюю группу. Мне хватало одной больной на голову истерички, думающей, что она новая Кортни Лав. По правде говоря, и от старой тоже было мало толку.

- Я устал от идей с собиранием групп. В мой проект уже много лет никто не хочет идти. Я даже перестал на диктофон записывать свои грёбаные наработки.

- Но я, правда, хочу что-то сделать! Я поняла, что дальше будет поздно. Мне уже двадцать, а дальше - только пустота.

- Всё, что бы мы ни делали, обращается в пустоту. Никто из этих ребят не пройдёт дальше «Релакса», «Рок-хауса» или ещё какой-то обрыганской дыры. Эта музыка больше не нужна. Мы просрали своё время ещё лет двадцать назад. Мы сильно ошиблись страной.

Мы шли дальше, наши пути привели нас на Старый Арбат. У Кролика обнаружилась бутылка джина. Мы сели прямо за чугунный стол, из-за которого только что встал памятник Окуджавы в надежде покинуть чёрную арку.

- Я ему не нужна, - расплакалась она, делая большой глоток. – Я старая. Я ничего не добилась. Он в музыке уже десять лет, а я только начала осваивать гитару.

Она вытерла слёзы рукавом кожаной куртки, размазывая косметику. Я молча сделал глоток отвратнейшего напитка. Мне повезло, что я был слишком пьян, чтобы чувствовать вкус.

========== Часть 4 ==========

Я верю в спонтанность, это единственная сила, которая движет миром. Я верю в абсурдность жизни. Это не неисповедимые пути господние. Это всё то, чем мы живём. Когда мы с Кроликом стояли на станции метро Отрадное и не знали, куда пойти, я почувствовала, что начинается что-то интересное.

Часом ранее мы усердно искали вписку. Один приятель заявил, что можно остаться у его друга. Что за тип, я вообще не знала. Я была пьяна до уровня какого-то кристального безумия. Кролик не лучше, но всё же мы ещё держались на каблуках.

Мы ждали. Он сказал: «Вы его сразу узнаете», я сказал, чтобы встретил двух оголтелых баб - блондинку и брюнетку». Но мы не знали, чего ожидать. К нам подошёл довольно годныйдлинноволосый бородатый тип. Обычно я не люблю бородачей, но ему это нереально шло. Вообще мне показалось, что он похож на Хэшера. Даже ночью он носил тёмные очки. Это как отличительная черта всех наркоманов и асоциалов. Но меня мало чем запугаешь, я считаю, что все они - настоящие люди, в отличие от людской фекальной массы. Я ненавижу людей, я люблю грязь.

Мы пришли в квартиру с разноцветными стенами и запахом дешёвого табака. Здесь было чище, чем я себе представляла.

- Хотите чаю? – спросил он.

- Можно кофе? – спросила я, держась за голову, чтобы она не отвалилась. Он кивнул, и мы пошли на кухню. Кролик всё время молчала. Да и я была несколько растерянна, хоть и пьяна.

- Чем вы обычно занимаетесь? – спросил он.

- Я работаю в клинике, - сказала Кролик.

- А я пью, танцую и хожу по барам, - ответила я честно. – В свободное время читаю и мучаюсь похмельем.

- Кто твой любимый автор? – спросил он вдруг, в подобной среде такие разговоры - редкость.

- Мне нравится Уэлш, Буковски, Лейн, Достоевский, Блок и Довлатов.

- Я люблю Паланика и Кинга, - встряла Кролик, но все её проигнорировали.

- Я люблю Лимонова, - сказал он, наливая кофе в треснутую чашку. – Читала такого?

- Конечно. Особенно «Эдичку». Только всё равно не понимают, зачем этот ноющий слабак выливает на читателя всё своё душевное дерьмо. Зачем он везёт с собой из России в Америку свой багаж говна?

- Такова природа русского человека. Мы не можем без депрессии, рефлексии и самоедства.

- Мне бы хотелось перенять у американцев их волю к жизни. Я устала от русского дерьма в своей голове, когда каждый день ты борешься с желанием петли при помощи ударных доз спирта, - сказала я.

- Отставить тоску, чувиха, - сказал он, и мы пошли за водкой в ночной магазин.

Мы сидели за компом, он говорил о своей группе, массируя мою ступню. Я слушала музло, понимая, что это даже мне нравится. Как перемолотые в блендере части разных тел , когда слушаешь и гадаешь: что у кого спёрто.

Кролик сидела рядом и сливалась с обоями. Мне был непривычно видеть её тихой. Они пили чистоганом, а я разбавляла с соком.

Я не не помню, как отрубилась в кресле. Мягкий полумрак, музыка в колонках и массаж ног делают своё дело. Когда я проснулась, увидела, что чувак с Кроликом лежат на кровати голые, переплетясь как корни дерева. Оба крепко спят. «У него классная задница», - подумала я тогда.

Я пошла на кухню, сделать себе ещё кофе. Потом вернулась, ложась на маленький диван в углу, чтобы никому не мешать. Они медленно просыпались, отклеиваясь друг от друга.

- Иди к нам! – первое, что он сказал мне, заглядывая прямо в глаза.

Я редко смотрю людям в глаза, но в этом взгляде тёмных, почти чёрных глаз был бесовский цыганский огонь. Я подошла к ним и опустилась на кровать. Он притянул меня к себе, одарив колючим поцелуем с щетиной. Его руки уже были под моей майкой. Меня никогда так быстро не раздевали, но я уже успела потечь. Он подмял меня под себя и вошёл. Я не буду писать про страсть и ощущение заполненности, про всякое бабское говно. Мы просто трахались.

- Твоя писечка самая лучшая, - простонал он мне в ухо.

- Будь мужиком… говори «пизда», - сказала я.

Он перевернул меня на живот и схватил за бёдра. Я подумала, что у меня останутся синяки. Он трахал меня жёстко, что было почти больно. Кончить мне так не удалось. Зато он, застонав как сучка, спустил тёплую сперму мне на спину.

Кролик лениво наблюдала за нашим трахом.

- Вы так трясёте диван, что я проснулась.

Я молча потянулась за сигаретой, он за стаканом.

- Знаешь, меня недавно баба бросила. Они все сначала нормальные, потом превращаются в ведьм и творят какой-то ад. Я две недели ширялся «винтом», потом бросил всё и завязал.