У меня за плечами диплом, аспирантура, тонны сожранной наркоты.

О чём я думала, трясясь в маршрутке в ****я? Думала, что меня пора лечить от целого клубка моих зависимостей. Думала о том, что сначала лучше вылечить весь этот грёбаный мир, а уже потом браться за таких, как я.

Я на дне. Я всегда знала это, даже тогда, когда ещё не почувствала вкус первой сигареты и объятий первого мужчины. Я знала, что будет со мной, и это было моей дурной программой на жизнь. Десять лет ада внутреннего и внешнего раздирали меня изнутри. Я старалась не думать об этом, запивая флуоксетин фруктовым пивом. Я старалась не думать вообще.

Я прихожу к ней, она видит всё по моим глазам. Тени, образы, фантомы. Я прохожу сквозь грязный холл маленькой квартиры-студии и падаю на матрас. Здесь гниёт хеллоуиновская тыква и парочка гондонов.

- Ты никогда не думала, что все эти истории из биографий рок-звёзд и других контркультуных персонажей – это правда? – говорю я, слова медленно вылезать из глотки вместе со слюной. – Ты не веришь в это, пока наблюдаешь со стороны. А потом это становится твоей реальностью и американские комедии про угар больше не цепляют тебя. Потому что их жизнь скучная ***ня.

Мне тяжело говорить. Я не слышу её ответа. Я хочу отключиться. Или трахнуться…. Я даже не знаю. Даже если ты абсолютно гетеросексуальна, хорошо, когда рядом есть другая тёлка. И она может сделать рукой то, что так лень делать самой.

Я засыпаю, чувствуя её пальцы в себе…

Мы просыпаемся ближе к вечеру потные и голые. Солнце убивает нас словно вампиров. Мы заглатываем немного феназипама. Есть немного водки, но нечем запивать.

Она рассказывает мне, как кололась транквилизатором и разбила голову об раковину. Я вспоминаю свои эксперименты с «тропиком», но мне больно смеяться.

Мы разбавляем рассол кетчупом, чтобы получилась странная бурда. Я не могу пить водку без запивки. Я, конечно, люблю блевать, но не до такой же степени.

Он приходит, когда уже совсем стемнело. Часы показывают 12. Он пунктуален как все гады. Молча раздевается и падает в кровать рядом со мной.

Мы почти не общаемся, но у нас странные ритуалы.

Он не нравится мне, я не нравлюсь ему. Я вообще не уверена, что он предпочитает женщин. Мне кажется, он трахается с моей подругой только ради поддержания имиджа писателя-рас****яя.

Он молча курит, а я смотрю не его профиль в отражении лунного света. Он достаёт бутылку Егерьместера и молча протягивает мне. Подруга копошится на кухне, собирая ужин из объедков вчерашнего дня.

Мы просто пьём и вздыхаем. Наверное, у него тоже был тяжкий день.

Я снова думаю о том, что мы все на дне и мне хочется плакать. Зачем во мне ещё остались эти ебучие остатки морали.

Егерь начинает давать в голову. Я понимаю, что всё не так плохо. Я думаю о том, чтобы найти работу, но не знаю, что выбрать между проституцией и торговлей наркотиками. Эта мысль начинается казаться мне всё более реальной.

Он давится едой.

- Бабы не умеют готовить. Они фигачат этот быдляцкий майонез во все продукты. Как эту днину вообще можно жрать.

Тарелка летит в открытое окно.

- Тупой кусок вагины, - шепчет он.

Его сексизм не знает границ. Она терпит его, только потому что он приносит бухло. Он теперь единственный из нас работает.

- Я трахаю её, только когда хочу опуститься на самое днищное дно. Кажется, в её ****е забыли трактор.

Она молчит и жрёт. Как же эти люди сейчас отвратительны мне. Я не понимаю, почему мы друзья, почему лежим в одной постели? Спим и жрём вместе. Даже срать ходим в один сортир. А туалетной бумаги уже неделю нет…

Мне становится смешно от этих мыслей.

Он зарывается в ноутбук. Она молча убирает остатки салата с пола.

- Моя мексиканская шлюха, - шепчет он почти ласково.

В этот момент на его красивом, но безэмоциональном лице проскальзывает подобие улыбки.

- Я знаю, почему у тебя плохо с женщинами…

Он с интересом смотрит на меня.

- Потому что ты их презираешь. Поэтому ты никогда не станешь альфачом. Бабы любят тех, кто их любит. Они как кошки. Чувствуют силу и независимость. Но от тебя веет ненавистью, поэтому я тебя не хочу.

Моя телега кажется мне речью больной феминистки, но это действительно так. Я не знаю, как можно ложиться под таких козлов. Но что-то привлекательное в нём всё же есть.

Мы допиваем егерь. Она делает вялую попытку поиграть с его членом под одеялом.

- Отстань, я устал. Я сегодня уже два раза подрочил дома. А вчера **** свою Принцессу.

Мне хочется пошутить про пол принцессы, но шутка остаётся в моей голове.

Она льнёт ко мне. У неё бездумный взгляд животного, которое просто хочет случки. Я могу ей это дать, как настоящий альфач я милосердна. Я считаю, что можно трахать любых женщин. Я трахаю её пальцами не раздеваясь.

Он бесстрастно смотрит на наш секс.

- Я почитаю тебе Бродского, - говорит он. – Бабы же любят Бродского.

- Я люблю Гумилёва.

И он читает мне моё любимое стихотворение про трамвай. А я думаю о том, что он гей, потому что надо быть совсем бездушной скотиной, чтобы спокойно читать, когда рядом ебутся две девушки.

- Я смотрю на секс, как смотрят балет, - говорит он, закончив читать. – Я писатель, я должен передавать все грёбаные краски этого мира.

Она просит сунуть в неё пустую бутылку от Егеря. Меня заводят подобные забавы. Всё, что касается доминирования и причинения боли – по моей части. Будь у меня член, я бы совала его во всех подряд.

Я почти не слышу её стонов. Мне наплевать на её оргазм. Я совсем не хочу её ответных ласк. Я так устала и затрахалась. Когда-то я играла на бас-гитаре, с тех пор у меня сильные пальцы. Я могу пороть её на автомате.

Кончив, мы заваливаемся смотреть фильм. Моя голова попадает аккурат в его подмышку. Это немного стремает. А он мнит себя хозяином гарема, которому лень даже сношать своих женщин. И мы не его женщины, мы ему не принадлежим, как никто в этом мире не принадлежит никому.

Мне больно смеяться. У меня болит диафрагма и низ живота. Моя ночная скачка с басистом не прошла даром. Я думаю о том, чтобы подрочить. Но я не столь маргинальна, чтобы делать это прилюдно, глядя в тупой фильм Кевина Смита. Я засыпаю под бормотания монитора.

Я пропустила окончание фильма. Проснулась только когда она начала ****еть по скайпу с Германом.

- Хочешь, я покажу тебе сиськи! – сказала она.

- Я не ценитель бидонов. Я фанат анорексии, - говорит он.

- А я нашла в квартире твои волосы. Они липнут к полу и стенам.

- Только не вздумай ворожить меня.

Я думаю, что передо мной очередной пафосный педрила. Их много. Самовлюблённые козлы повсюду. Макс не такой. Я наблевала ему в руки на прошлой сходке и разорвала на нём футболку. Его тошнило мне под ноги. Он твердил, что я богиня. А потом потащил меня на флэт, чтобы осчастливить.

На утро извинялся и говорил, что перепутал меня со своей тёлкой. Я, конечно, тоже блондинка, но до её силиконовых бидонов мне далеко. Градус его неадеквата прогрессирует с каждым днём. Он переполнен наивностью.

Подруга выключает скайп, ставит записи «Crow» и ревёт…

Я не знаю, куда деться от этого градуса уныния кругом. Они оба слишком молоды, они верят в любовь до гроба. Кролик грузится по своему гитарному учителю. Кир ищет свою единственную музу.

Я хочу объяснить им, что нет никакой любви, что все мы просто чьи-то шлюхи. И от этого мне становится грустно.

========== Часть 3 ==========

Кир Лис

Наконец-то меня взяли борзописцем в один из музыкальных вебзинов. Платили мало, но зато я всегда был обеспечен халявными проходками на концерты. За эти два месяца я прослушал столько невероятно отвратной музыки, что начинал плавно сходить с ума.

«Унылый саунд из 90-х навевает тоску прокуренных кабаков…», - охарактеризовал я странные звуки из-за окна. На улице орала музыка, я слышал её даже сквозь двойной стеклопакет и по привычке мыслил рецензиями.