Высшие силы! Хоть бы у них все получилось!

Мои руки тряслись, в глазах то и дело собирались слезы, попадали под линзы, отчего чувствовалась режущая боль. Да, когда-то Ева упросила меня снять очки, сказала, что без них я выгляжу куда увереннее и моложе. Все вокруг – это она. И что же будет, если?!… Нет! Надо гнать от себя дурные мысли….

Спустя семь часов в коридор вышел доктор. Он снял маску и медленно подошел ко мне, после чего пригласил пройти в кафетерий:

– Вы ужасно выглядите, профессор.

– Как она?! Ева! Что с ней?! – мои нервы уже не выдерживали, я чуть не схватил хирурга за грудки.

– Успокойтесь.

– Не надо меня успокаивать. Меня уже более восьми часов успокаивают, – с возмущением и злостью прошипел в ответ.

В этот момент доктор замолчал и жестом указал на скамью, мне уже ничего не оставалось, кроме как послушаться и сесть:

– Ваша жена жива.

После этих слов я закрыл глаза и глубоко вдохнул:

– Спасибо, – на этот раз произнес тихо, практически шепотом.

– А сейчас давайте все же пройдем в кафетерий и обо всем поговорим более спокойно.

Мы направились на второй этаж. Стоя в лифте, смотрел на мигающие кнопки и вдыхал ароматы озона и спирта, исходившие от одежды хирурга. Затем коридор и вот мы уже внутри просторного помещения, где тихо заседают доктора и некоторые пациенты. Я сел за столик и замер, потерялся во времени, так бы и блуждал где-то, но вдруг обратил внимание на чашку с кофе, буквально из ниоткуда появившуюся передо мной. Доктор устроился напротив и еще несколько минут сидел, молча, затем заговорил:

– Мы с вами еще не познакомились. Меня зовут Майкл Ирвин, я оперировал вашу жену.

– Даниэль Берг…, – но он не дал договорить.

– Профессор и ученый-практик. Научный работник «Эвесты». Я знаю вас и ваши работы, вы читали их на одном из симпозиумов.

– Вас интересует кибернетика? – спросил абсолютно равнодушно.

– В частности. Одно из направлений. Нейробиология. Вы же изучаете способы взаимодействия и внедрения нанотехнологий в живую материю?

– Да.

– Так вот, ваши разработки помогли нам в лечении некоторых пациентов с глубокими нарушениями мозговой деятельности.

– Я рад. Что с моей женой?

– Простите, что отвлек, но так вы хотя бы немного пришли в себя, – и доктор Ирвин, положив руки на стол, посмотрел на меня очень серьезно, – Ева сейчас в коме.

– Что?! – в этот момент чуть не выронил чашку из рук.

– Не бойтесь, это контролируемая кома, с помощью медикаментозного сна ее мозг будет быстрее восстанавливаться. Видите ли, помимо серьезного сотрясения и множественных переломов ребер, у вашей жены перебит позвоночник в области шейного отдела, а именно, позвонки С3-С4. Конечно, мы постарались сделать все, что возможно, однако велика вероятность, что она не сможет ходить.

Но я видел в глазах хирурга что-то еще – недосказанность и искреннюю грусть, что очень редко можно наблюдать во взгляде человека, привыкшего не только к спасению, но и к смерти.

– Есть что-то еще, не так ли?

– Да. Скорее всего, Ева не только не сможет ходить, но и двигаться в целом.

Тогда мой взгляд опустился на этот чертов кофе и продолжал тонуть в чашке, наполненной черной и уже холодной жидкостью.

– Когда я смогу ее увидеть?

– Уже завтра. Мы переведем ее в палату интенсивной терапии, и вы сможете пройти к ней.

– Спасибо вам, доктор Ирвин. А сейчас, с вашего позволения, я хотел бы побыть один.

– Конечно.

Он ушел, а я остался сидеть. В моей душе не было ничего, лишь пустота. Спустя пару часов, в голове начали возникать мысли о том, что все будет хорошо, мы справимся. Я переверну все вверх дном, но найду решение.

Когда в окнах забрезжил рассвет, поднялся со стула и направился в послеоперационное отделение, куда должны были перевести Еву. Сестра, встретив меня у палаты, молча, уступила дорогу. Видимо, я настолько ужасно и бескомпромиссно сейчас выглядел.

В палате царил полумрак, слева на кровати лежала она.

Даже сейчас Ева немного улыбалась, этого никто не видел, только я. Глупо описывать все медицинские приспособления, которые сейчас окружали жену, главное, она жива.

Подойдя к кровати, осторожно дотронулся до ее руки. В памяти сразу всплыли самые прекрасные моменты нашей жизни. С Евой и ссоры были хороши, ведь после очередной бури всегда появляется радуга. Я ни на минуту не мог себе представить, что когда-нибудь останусь без нее. Эта женщина дала мне то, что многие ищут годами, даже десятилетиями – смысл. Ни одно открытие, ни одна научная работа или удачный эксперимент не могут заменить того, что чувствует человек, когда любит и которого любят. И вот, в тридцать три года я наконец-то это понял.

Она всегда напоминала мне девушку–инопланетянку: необычайно большие глаза с бирюзовым оттенком, белая кожа без единого изъяна и каштановые волосы, слегка волнистые и зачастую собранные в строгий пучок, как же приятно было достать из него шпильку и смотреть на то, как локоны рассыпаются по плечам и спине, а облик приобретает более дикий и естественный вид. Так и сейчас, ее лицо буквально сияло белизной, растрепанные волосы лежали на подушке. Я склонился и нежно поцеловал ее в лоб, почему-то показалось, что могу разбудить, хотя знал, она все равно не проснется.

Со дня той жуткой аварии все и началось. Я жил между работой и больницей, иногда забегал домой, чтобы переодеться и помыться. В голове то и дело проносились сказанные доктором слова о том, что Ева может остаться недвижимой. Я искал место, клинику или исследовательский институт, где могли заниматься подобными случаями. Состояние Евы было очень тяжелым, как выяснилось, во время столкновения несколько крупных осколков от заднего стекла вошли в шею, пробили позвонки и перерезали спинной мозг.

Несмотря на то, что на дворе две тысячи пятидесятый год, медицина по-прежнему бессильна перед такими больными. Как правило, пострадавшие люди с подобными травмами остаются прикованными к кровати до конца своих дней, но я не хочу, чтобы Ева была одной из тех несчастных. Я знал, что в нескольких университетах ведутся кое-какие исследования и разработки. Суть их была в создании особых проводников – искусственной материи, которую помещали в поврежденное вещество спинного мозга, после чего начинался процесс воссоздания неорганических клеток по подобию клеток живого организма. Они делились до тех пор, пока не соединяли поврежденные участки, все равно, что вставить имплант, только процессы иннервации и адаптации куда более сложные, важно было не допустить распространения неорганических клеток за пределы живых, в чем и состояла главная проблема на сегодняшний день. Данная технология пришла на смену закрытой десять лет назад программе по использованию стволовых клеток.

Наша Корпорация поставляла технологии и программное обеспечение этим университетам, поэтому я сумел без проблем связаться с ними, однако ученые лишь пожимали плечами и не могли дать каких-либо утвердительных ответов. Но отчаиваться не стал, все же наука дело такое, сегодня может казаться, что выхода нет, и ты зашел в тупик, а завтра все резко меняется. Мне это хорошо известно, сам не раз сталкивался с подобными «тупиками», просто нужно время.

Сегодня я как всегда мчался с работы в госпиталь, чтобы увидеть ее, переговорить с докторами и посмотреть, как они отводят взгляд в очередной раз. С момента аварии прошло уже два месяца, но Ева все еще находилась в коме. Врачи не спешили возвращать ее, мозг был не готов к активной деятельности, а я надеялся каждый день, что сегодня они скажут обратное. И вот, поставив машину на стоянку, вышел и быстрым шагом направился к дверям. На улице уже выпал первый снег, слегка припорошил асфальт, отчего на нем сразу же появилось множество борозд от покрышек и каталок. Видимо я перестал смотреть наверх, раз замечал только то, что происходило под ногами, да и что там, наверху могло быть? Серое небо, немного тумана и сплошная непроглядная тоска, а этого я хотел сейчас меньше всего, лучше наблюдать движение, чем угрюмое постоянство.