К счастью такой срочно нужды пока не возникало и Марфа Ильинична изредка надевала свои легендарные лыжи, дабы покататься в своё удовольствие наслаждаясь красотами скованной морозцем Тайги.
– Да заходите уже Фёдор Иннокентьевич, нечего хату зазря вымораживать!
– Да я вот.... снег стряхивал.... на валенки налип…
– Так снег чай не глина! Сам отвалится, да растает! Заходите уже! Чаю вам сготовлю, нос вон краснючий какой! Сколько ж вы по улице ходили?
– Да это не от мороза. – Скинув валенки, Фёдор Иннокентьевич, аккуратно поставил их у самой двери.
– Да посуши ты их, коли зашёл, мокрые вон все, у печки ставь! – Марфа Ильинична властно махнула рукой в сторону пышущей жаром печи.
– Агась.... – Расстегнув ватник, Фёдор Иннокентьевич бережно повесил его на торчащий из стены гвоздь, закинул туда же ушанку и подхватив валенки, двинулся к печи.
– Тапки кто одевать будет? Ты часом к Владлену Аристарховичу не заходил сегодня? Чумной какой-то.... – Щёлкнув пальцами, Марфа указала Фёдору путь к тапкам и сокрушённо покачивая головой принялась заваривать кипятком чай.
Обувшись в шедеврально изгрызенные мышью тапки, Фёдор Иннокентьевич споро прошмыгнул к печке, прислонил к её раскалённому боку валенки и застенчиво сцепив пальцы, глянул на суетящуюся Марфу Ильиничну полными любви глазами.
– По что застыл Иннокентьевич? Влюбился что ли? – Марфа Ильинична хохотнула и с грохотом водрузив чайник на чугунную подставку, полезла в колченогий сервант за кружками. – Садился бы уже! А то словно нашкодивший юнец стоишь.... али сказать чего пришёл? – Резко развернувшись, Марфа пронзительно глянула Фёдору Иннокентьевичу в глаза. – Али приключилось чего?
– Да, я это.... того.... не случилось! Что ты.... просто у нашего дорогого Порфирия Александровича сегодня изволит быть день рождение.... в пять.... часов… ровно....
– Вот оно как! День рождение значится… День рождение это хорошо! Праздник нам как говорится нужен! Я прям как чувствовала, пирог спекла, чуешь дух какой? Не пирог – объедение!
– А с чем? – Слегка осмелев Фёдор Иннокентьевич принюхался и действительно ощутил чудеснейший запах свежей выпечки.
– Знамо с чем, с олениной твоей любимой, с чем тут ещё печь можно? Можно конечно лапника вон набрать али ягод твоих сушёных, да только ты такой пирог есть не станешь, обплюёшся весь! – Налив в кружки заварки, Марфа долила сверху кипятка, и обтерев со стола, пригласительно махнула Фёдору рукой. – Так и будешь там стоять, словно каланча? Присаживайся. Сахера нет. Ложка вот! А пирог шиш – на день рождение знамо теперь пойдёт! Сейчас не проси....
– Да не голоден я, потерплю! – Улыбнувшись, Фёдор Иннокентьевич, быстро уселся за стол и обжигая пальцы, придвинул к себе алюминиевую кружку с ароматным чаем.
– Кто ещё на День рождение пожалует? Кстати, как там Маша Нинкина? Не заходил к ним ещё?
– Не заходил… думаешь стоит? Порфирий Александрович недавниче сказал мне, что пока ещё не поправилась Машенька…
– Много твой Порфирий Александрович в этом понимает. Сколько ему стукнуло? Или это снова лишь повод? Самогонки поди опять наварил?
– Наварил!
– Ты чего смурной такой? – Марфа Ильинична прищурилась, глянув на Фёдора Иннокентьевича словно королевская кобра на затихшую в испуге мышь. Ну-ка живо, выкладывай!
– Эээ.... да я это.... стих вот тебе написал.... да замялся что-то на пороге.... момент упустил…
– Хм стих? Ну давай, стих это прям романтишно! – Марфа Ильинична делано постучала кончиками пальцев по щекам, словно прогоняя выступивший румянец, и расширив глаза, томно глянула на застывшего Фёдора Иннокентьевича. – Нуссс? Начинайте… Дама с трепетом ждёт!
Прокашлявшись, Фёдор Иннокентьевич поднялся со стула, и приложив правую руку к груди, стал с чувством декламировать.
– Весна, весна к вам в дом стучится
– Спеши скорее открывать
– Уж солнце спать поздней ложится
– В свою небесную кровать
– И тает снег, все зеленеет
– Гремит на речке ледокол
– Закат не холодит, а греет
– И первоцвет кругом расцвёл
– Весна она дивна и статна!
– Румяна, искренна, добра
– Как Марфа, молода и ладна
– Любима, весела, стройна
Фёдор Иннокентьевич зарделся от смущения, а Марфа Ильинична громко выкрикнув «Браво», весело захлопала в ладошки.
– Ой ты боженьки! Ой вы льстец! Но как же приятно Фёдор Иннокентьевич, родненький, дайте я вас скорее в щёчку чмокну....
Притянув к себе бардового словно варёный рак Фёдора Иннокентьевича, Марфа Ильинична громогласно чмокнула его в небритую щеку и сама зардевшись от таких милостей, плюхнулась обратно на стул.
– Расчувствовал, ох и расчувствовал ! Умеешь ты к празднику подготовить.... теперь и выпить охота! Эх.... – Сделав робкий глоток ещё не остывшего чая, Марфа Ильинична бросила взгляд в оконце. Темнеть ещё не начинало, да собственно и рано для темноты было, к полдню поди только – только подобрались. – В пять говоришь?
– В пять…
– Хорошо… приду! Да и как тут не прийти… все же друг родной…
Допив чай, Фёдор Иннокентьевич заизвинялся, засобирался, и, не забыв поблагодарить за чай, любезно откланялся. Бережно притворив за собой дверь, он, преисполненный самыми возвышенными чувствами, двинулся к дому.
Дело то какое сделано! Как не радоваться, не ликовать? Вы тоже удивлены, и задаётесь вопросом – неужели грядущее торжество так благотворно повлияло на настроение Фёдора Иннокентьевича? Расстрою – нет, торжество всяко тоже повлияло – но радость и ликование души были вызваны несколько другими событиями. Стихами, конечно же Стихами! Хватило таки духу. Вот так, один на один, глядя в глаза, не оробел, нашёл в себе силы! Ай да Фёдор Иннокентьевич, ай да молодец!
Окрылённый успехом Фёдор Иннокентьевич подобно вихрю ворвался в избу, скинул валенки, небрежно зашвырнул их поближе к печке, сушить. Нахмурился, потрогал печку рукой. А она то постыть успела. Непорядок… Покачав головой, подбросил в её ненасытное чрево полешков, на, кушай, прожора! Весна – весной, а зимушка ещё вовсю во дворе лютует! День рождение как пить дать затянется, а возвратиться в ночи в выстуженную избу совсем не хотелось.
«День рождение»
Практически синхронно гости стали стекаться к избе именинника. Как так получалось никто не знал. Может это было делом привычки, либо прожив так долго бок о бок, односельчане научились чувствовать друг друга на расстоянии. Никто не знал этого наверняка. В такой глуши всякое может быть, может и Ада куролесят, весело им людскими желаниями и действиями управлять, видёть как люди их воле подчиняются.
Тук, тук, тук!
В предвкушении предстоящего праздника, Фёдор Иннокентьевич нетерпеливо переминался с ноги на ногу, подле дверей именинника. Покрепче зажав под мышкой тугой кулёк полный ядрёного самосада, он деликатно кашлянул, и снова постучал.
Тук, тук, тук…
– Открыто! Открыто же!!!
Отворив дверь, Фёдор Иннокентьевич зашёл в избу Порфирия Александровича. Голова сразу же закружилась от умопомрачительных ароматов запечённой на углях куропатки и фаршированного клюквой и базиликом тетерева. В животе протяжно заурчало, рот наполнился густой, тягучей слюной, напоминая
Фёдору Иннокентьевичу, что голод не тётка и противостоять таким божественным ароматам проголодавшийся организм был ни как не в силе.
– О, Фёдор Иннокентьевич, вы первенец! Проходите – располагайтесь любезнейший!
Обеденный стол был покрыт праздничной клеёнкой разукрашенной кистями винограда, персиками и спелыми красными яблоками, а посреди этой красоты горделиво возвышалась запотевшая бутыль до верху наполненная прозрачным и аппетитным. Подле её подножия красовалась тарелка с нарезанной тонкими ломтиками солониной, щедро сдобренной сверху крупными дольками чеснока. Ух, шайтан – искуситель! А ведь ещё и дичь запечённая имелась, да солёные огурчики, холодные да хрустящие. От предвкушения гастрономического экстаза у Фёдора Иннокентьевича громко заурчало в животе.
