Обычно погрузка занимала часа три-четыре. Рабочие, как и матросы, делали все с заметной ленцой и частыми остановками на перекур. За это им неизменно влетало от капитана, но, как говорится- криком делу не поможешь, поэтому погрузка всегда длилась ровно столько, сколько ей суждено было длиться. После погрузки бригадир заводчан внезапно обретал сознательность и просил капитана расписаться в ведомости о том, что тот принял товар в надлежащем виде и количестве, после чего они жали друг другу руки и прощались на месяц. Рабочие грузились в воняющем дизелем и солидолом мотовоз, а «Уссурийский» дав на прощание серию протяжных гудков, отчаливал в сторону Усть- Илимска.
Изредка с кораблём отчаливало и несколько поселян. Кто к родственникам погостить, а кто и по делу – закупить консервов, патронов, табака и прочих необходимых в Тайге вещёй. Отдельным пунктом всегда стояла водка, её брали много, столько сколько могли дотащить до причала. Судоходство на Ангаре было бойкое, и вернуться обратно с попутным судном было не проблема. Расплачивались за проезд все той же водкой. Если выполнялся коллективный заказ, для прибывших с товаром оставляли дрезину оснащённую мотоциклетным мотором и прибывшие с комфортом и шиком неслись на ней обратно в посёлок.
Но, то были золотые годы посёлка и неразрывно связанного с ним заводика, годы его процветания наполненные весёлыми посиделками, гуляниями до утра и беззаботным взглядом в светлое будущее. Тогда у посёлка даже название имелось и не какое-нибудь, а Каменеостровск! Да – да ни больше, ни меньше! Естественно такое название более подходит городу средней руки, а не поселению всего-то в несколько домов да бараков, но сторожили объясняли это просто. Посёлку стоять без названия не с руки, а напротив пристани располагался остров Верхний каменный – вот и весь сказ. Но это было давно, а сейчас посёлок значился во всех картах как БН. Без названия, без населения, без надежды. Хотя как же без? Фёдор Иннокентьевич старательно отряхнув валенки от налипшего на них снега, постучал в потрескавшуюся от времени и невзгод дверь.
«Порфирий Александрович»
…Тук, тук, тук… тишина....
Входить в чужую избу без приглашения было крайне неприлично. Поэтому Фёдор Иннокентьевич ещё раз постучал, прочистил горло и низким, густым баритоном произнёс.
– Порфирий Александрович! Голубчик, вы дома? Если вы помните, у нас вчера был уговор пойти смотреть силки которые вы выставили аж два дня тому назад! Порфирий Александрович, вы там вообще живы прости меня господи.
За дверью послышалась суетливая возня, чередующаяся с негромким старческим бормотанием и спустя мгновение дверь отворилась, выпуская из разогретого чрева избы такое невообразимое амбре, которое могло присутствовать лишь в доме у такого разностороннего человека, как Порфирий Александрович.
В витавшем в избе аромате превалировали нотки крепкого самосада, запахи подгоревшей еды, и застарелого пота, все это было круто замешано на горьковатом запахе догоравших в печи торфяных брикетов, и острым, дающим в голову запахе крепкой сивухи и перегара. Как говорится – не Париж тут вам с его Шанелями да Диорами…
Вдохнув напоследок чистого воздуха, Фёдор Иннокентьевич шагнул внутрь.
– Куда же ты так натопил Порфирий Александрович? Дышать ведь не чем! А у вас давление шалит, сердечко! Вам бы наоборот, проветривать нужно, кислородом лёгкие насыщать! А вы прям газовую камеру тут устроили! Фриц Габер ( Под его руководством группой учёных был разработан печально известный газ Циклон Б применяемый фашистами в лагерях смерти) случаем вам родственничком не приходится?
– Ладно не ворчи Федь! С порога уже, прям как бабка старая! Бубубу, бубубу – вот заладил! Тебе холодом дышится вольготно, а мне жар подавай!
– Ладно, ладно, я ведь по доброте душевной с заботой....
Фёдор Иннокентьевич горестно оглядел небритого, одетого в растянутые на коленях треники и подранный, засаленный тельник, хозяина. Тот явно не был готов к походу, и судя по интенсивности зевания совсем недавно проснулся. Раздеваться и ждать пока тот соберётся – только время терять. Поэтому Фёдор Иннокентьевич избрал проверенную тактику борьбы с таким копушей, как Порфирий Александрович.
– Голубчик, давайте я вас с улицы подожду? А то вспотею неровен час, а болеть сейчас совсем не с руки…
– … Ладно, извини.... сейчас я, мигом....
Выйдя на улицу, Фёдор Иннокентьевич с облегчением вдохнул полную грудь чистого, прозрачного воздуха и с упоением выдул его из лёгких. Пара практически не было. На улице теплело прямо на глазах! Фёдор Иннокентьевич расстегнул тугой ворот ватника и озабоченно поглядел на намокший ворс валенок. Как бы и вправду семью потами не изойти на такой жаре. Хотя, как тут угадать. Оденешься легче, абы не упреть в шубах да ватниках, так Зимушка пренепременно сыграет с тобой злую шутку, начнёт студить кости, холодить спину, неприятно покалывать ледяными иглами пальцы ног и рук. Так что в этом деле все таки лучше перебдеть, чем потом опростоволоситься. А ватник и снять можно, в руках при надобности понести.
Спустя пять минут дверь избы отворилась, выпуская одетого в тяжёлый «офицерский» тулуп Порфирия Александровича. Каракулевый воротник был опущен, на голове покоилась вязанная шапочка с надписью «Динамо», а на плече висела потрёпанная временем двустволка.
– Я готов! – Подозрительно оглядев с головы до ног стоящего налегке Фёдора Иннокентьевича, Порфирий Александрович с лёгкой усмешкой спросил. – Рюкзак то твой где, охотничек....
– Думаешь кто-то попался?
– А смысл тогда идти Иннокентии? Я вот всегда рассчитываю на удачу.... без неё никак! Охота – она лишь удачливых любит, тех, кто свято верит в то, что все у него непременно получится! – Ещё раз оглядев Фёдора Иннокентьевича , Порфирий Александрович досадливо махнул рукой. – Ааа.... не бери в голову! Взял я рюкзак. И нож… Пойдём уже…
Никаких дорог в лесу и в помине не было. Те что натоптали рабочие давно заросли, а новых топтать уж и некому. Тот люд что остался в посёлке одними тропами в лес не хаживал, берег его. Лес, он шибко не любит когда в нем самоуправством занимаются, лес любит когда ты входишь в него словно в первый раз. Восхищаешься его первозданной красоте. Удивляешься статности высоченных сосен и прислушиваешься к лёгкому шёпоту Тайги прилетающему к тебе с дуновением ветра и щебетом птиц. Если ты любишь лес, то и лес ответит тебе любовью. Главное его не боятся.... страх как магнит притягивал все плохое, что водится в лесу в изобилии, вот тогда держись путник…
Фёдор Иннокентьевич лес любил, но хаживал в него не так уж и часто. В основном летом. По ягоды, по грибы, но собирал их с большой неохотой. Иногда добирался и до широких вод Ангары. Водили его туда достопочтенный Жан Яковлевич совместно с уже представленным Порфирием Александровичем. Те были заядлыми рыболовами. Ловили на все, что попадало им под руку: удочки, спиннинги, донки, жерлицы, кружки, любили покидать увесистую «балду». Иногда баловались запрещёнкой. Ставили сеточку небольшую украдкой, либо «телевизоры». Но это когда клёва совсем не было, а так, ловили без устали, с упоением. Таскали хариуса, ленка. Жаловали крупную щучку и налима. Первые хороши для копчения, вторые для жарки да посолу на зиму. Окуня и плотвиц выкидывали, ни жаркого с них, ни копчёного, а на посол – соли на них было жалко тратить. Соль в Тайге дефицит. Хотя изредка и окушков брали, вялили на солнышки – сущика с них ( вяленная рыба) делали. Сущик сам по себе на вкус не очень, а вот на «Вялую уху» с сушёными грибами, да приправами, самое то!
Одним словом – любила старичков рыболовов великая река, а вот Фёдора Иннокентьевича река недолюбливала, словно насмехаясь, подсовывая ему всякий раз мелких сорог, да жадных окуней, что вечно глотали крючок по самое грузило, и норовили проткнуть тебе пальцы своими острыми плавниками. Друзья улыбались, и дружно советовали ему завязывать со своими поплавками, и переходить на взрослые снасти, но активная рыбалка сильно утомляла Фёдора Иннокентьевича, куда удачнеё выходило у него сидение на корме старенькой плоскодонки. Подложив под пятую точку упругий валик свёрнутой в трубку телогрейки Фёдора Иннокентьевич медитировал, глядя на бесцельно скачущий по волнам поплавок…
