– О как?! Это кто такой – Человек – фломастер? – Фёдор Иннокентьевич удивлённо вскинул густую бровь. – Это из Незнайки что ли?

– Да какой Незнайка?! Когда фломастер перестаёт писать что люди обычно делают?

– Льют спирт в него или одеколон....

– Вот Владлен Аристархович и есть этот самый фломастер! Перестал писать – спирт налили и снова в здравии....

– И, готов писать новыми яркими красками – замечу! – Владлен Аристархович засиял и потянувшись к початой бутылке, стал разливать прозрачную по стаканам. -

Марфа Ильинична неосознанно для себя придумала весьма прекрасный тост! Давайте выпьем за то что бы всегда жить и сиять!

– А что, не дурственно! За сияние!

  Чокнувшись стаканами, все выдохнули из лёгких воздух и выпили залпом.  На некоторое время в избе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием остывающих угольев в печи, да протяжным завыванием Зимушки в стропилах да в проделанное ею же щели над дверной притолокой.

– Мент родился…

– Почему родился?

– Присказка такая… Может и не родился.... может и не мент…

   Снова все замолчали. Вот так всегда, всплеск радости, взрыв позитивных эмоции и вдруг бах, и взгрустнули все ни с того ни с сего. Вроде все хорошо, но какая-то пустота и грусть внутри.

– Так.... ну что – перекур и по домам? – Фёдор Иннокентьевич поднявшись из-за стола, отнёс свою тарелку к проржавленному насквозь рукомойнику.

– А то и верно! Пора уже, а то голова уже хмельная, гудит паскуда! Годков бы так двадцать скинуть, можно было бы и до утра кутить.... – Жан Яковлевич так же поднялся со своего места и принялся напяливать на себя свой тулуп.

– Что ж так и двадцать? Неужто вы  себя уже в старики записали? – Марфа Ильинична укоризненно глянула на уже напялившего на себя ушанку Жана Яковлевича.

   Тот обернувшись, смешно наморщил свою похожую на хорька мордочку, и весело воскликнул.

– Отчего в старики то?! Нет уж, не дождётесь, в душе мне всегда двадцать пять! Правда вот суставы мои несчастные всегда напоминают мне об обратном.

– Вот и бегали бы со мной на лыжах, что бы доказать суставам обратное. За зиму я знатную лыжню накатала, побежите по ней словно питерский трамвай по рельсам!

– Сначала моим суставам нужно все таки доказать что они юны и здоровы, а уж потом с этими доказательствами и бегать!

– Ну вас право! Все у вас мужиков наоборот. Вы даже все дела свои делаете лишь для того, что бы ничего не делать. Парадокс прям! Пойдёмте перекурим и будем прощаться с нашим именинником. Фёдор Иннокентьевич выйдите с нами проветриться? – Марфа Ильинична залихватски заломив на лоб свою шапочку, сделала несколько шагов по направлению к двери. Несколько непокорных прядей волос выбилось из под шапочки, напоминая солнечные лучики выглядывающие из-за набежавших на солнышко тучки.

– Отчего не выйти? Пойду! Хоть и не курю, но хоть постою с вами перед сном грядущим. Вы прям на солнышко похожа Марфа Ильинична!

– Похожа? Разве? Я думала я и есть солнышко....

 Фёдор Иннокентьевич вздохнул. Снова не то сказал. Хотел комплимент, а получилось весьма двояко.

    Выйдя на улицу, компания зашла за избу, дабы своими разговорами ненароком не разбудить  Нину Александровну с дочкой. Выслушивать негодующее брюзжание никому не хотелось, впрочем как и самим говорить шёпотом. Это ведь так невыносимо, сдерживать себя тогда, когда хотелось орать во все горло от радости, и хором распевать задушевные песни.

– Как вам празднество Порфирий Александрович? Удалось нам повеселить старика? – Жан Яковлевич выпустив в переливающееся холодными звёздами небо густой клуб табачного дыма, выжидательно уставился на именинника – Кстати, сколько вам стукнуло уважаемый?

  Порфирий Александрович степенно стряхнув пепел на снег, также поднял голову к искрящейся дорожке Млечного пути и вслушавшись в зловещее уханью совы неподалёку, изрёк.

– Ты вот сколько тут уже живёшь Жан Яковлевич? Десять? Пятнадцать лет? Или ты уже не помнишь совсем? Что было до того, как ты сюда попал?

– Девяностые были, вот что.... дурь моя да лиходейство прям под корень, вот так вот, раз и  срубили меня под самый корень.... прожевали без хлебушка – да выплюнули! Оставила меня дурь без паспорта, денег, семьи.... сказала – катись ты наш дорогой Жан Яковлевич на все четыре стороны. Вот я и покатился я по жизни яки перекати-поле. Сначала по Ангаре ходил с матросней за полушку табака, харчи да выпивку с ночлегом, потом к лесорубам прибился, но там дюже сурово по мне. Палец вот потерял.... – Жан Яковлевич показал всем отсутствующий на левой руке мизинец. – Пила соскользнули и поминай как звали, можно говорят и пришить было, да где ж в тайге медика найдёшь? Нитки- то нашёл кто-то, да вот шить никто не решился. Сказали хирург на то нужен. Так что, как ни жалко, пришлось самому свой же палец и выкинуть. А опосля пилорамы на торф комбинат судьбишкой занесло, да и как-то само собой осел тут.... Уютно мне с вами, душевно.

– Видишь как оно выходит… ты помнишь лишь яркие моменты… вот и я поэтому помню лишь то, что у меня день рождения, а сколько уж мне стукнуло – это неважно. Жив ведь?! Жив!

– Живёхонек! И ещё до ста доживёшь, как пить дать, доживёшь, раз ты такой счастливый, что помнишь лишь своё День рождение!

– Может мне уже сто? Кто ж его знает?! Видишь в чем прелесть? Когда не знаешь и живётся легче! Вот поэтому и вправду счастливый я…

– И то верно.... – Владлен Аристархович  притоптал снегом окурок и глянув своим светлым взглядом на именинника, кивком головы указал на избу. – Нальёшь немножко на утро? А я в обмен посуду помою, что бы тебе завтра не морочится. Как раз угли ещё жаркие, снега сейчас натоплю, враз в кипяточке тарелки отмокнут! Согласен?!

– Отчего не согласиться.... а коли  тарелочки ещё и ветошью протрёшь, ещё и закусью снаряжу в дорогу. – Именинник довольно улыбнулся и расставив руки поманил стоящих перед ним людей к себе. – Давайте я вас всех обниму, родные мои! Как же я вас люблю! И в горе, и в радость вы приходите ко мне, всегда со мной! Спасибо вам за праздник, спасибо за пожелания, внимание и заботу! Прям растрогали старика....

– Ой вот про старика мог бы и промолчать. – Марфа Ильинична  смахнула накатившуюся внезапно слезинку и крепко обняла именинника.

Дни рождения все таки замечательная вещь, поэтому никто и не противился тому, что дни рождения у  Порфирия Александровича случались регулярнее чем знаки зодиака сменяли друг друга на небосклоне.

                    «Павел и Сергей»

 Что-то явно было не так с этим миром. Павел Несторович промокнул  белоснежной салфеткой губы, и сложив посередине тарелки приборы, дал понять официанту, что трапезу он закончил. Наконец-то закончил, ибо растягивать дальше этот, похожий на пытку, обед ему крайне не хотелось. Суп был недостаточно разогрет и пресноват, «Цезарь» отдавал едва заметной горечью, а столь обожаемый им medium well (Степень прожарки говядины) возмутительно передержали на огне, ожидаемо доведя сочный кусок мраморной говядины до состояния подошвы. Не обед, а полнейшее гастрономическое фиаско. По хорошему следовало бы воспылать праведным гневом, да стукнуть по столу кулаком, как это делали в стародавние времена клиенты трактиров недовольные качеством поданных к столу блюд.

   Громко заорать – «Позор этому заведению» и стребовать с официантов   немедля нести жалобную книгу, раскрыть её на заглавном развороте да понаписать в ней крупным подчерком  в отборных, исконно русских выражениях  все, что он думал о их отвратительной стряпне. Но, добрый по натуре своей  Павел Несторович, встревать в прямые конфликты очень уж не любил.

     По сему,  расплатившись, он к несказанному удивлению обслуживавшего его официанта, оставил аж пятьсот рублей чаевых, и, пробурчав вежливое «До свидание», подумал про себя, что звонок брата и его фраза – «Заканчивая быстрее обед и приезжай», сегодня была как нельзя кстати. Нужно будет не полениться и написать гневный отзыв об этом гаштете, ибо называть «это» рестораном было сущим кощунством и богохульством.