– Выберите кого-то одного, – покачал головой судья.
– Обвинитель.
– Тогда Мастер Святости и Веры может покинуть зал.
Мастер сошёл с трибуны и скрылся в двери, из которой не так давно вышел.
– Вопрос заключается в следующем, – оправдатель напряг все свои лицевые мышцы, чтобы скрыть волнение, но у него мало что из этого вышло, – насколько разумно связывать закон действия и закон Веры, так что они стали в нашем обществе неотъемлемой частью друг друга? – он резко качнул головой в сторону и, недовольный собою, улыбнулся краешком рта.
Жемчужный Человечек поперхнулся слюной. Встав, он выразил недоумение на своём лице, ожидая скорее слов судьи, которые ясно дадут понять, что претензия противоречит всем принятым постулатам, чем начала собственной речи. Но судья не произнёс ни единого слова, и обвинителю пришлось открыть треугольный рот, чтобы смиренно проговорить:
– Ответ прост, кроме того вы сами дали его: закон мирских деяний и закон Святости и Веры уже многие тысячи лет переплетаются в симбиозе и образуют единую структуру, отлаженный и верный механизм. В конце концов, не оспариваете ли вы состоятельность существующих законов, закреплённых Галактическим Кодексом? Весь судебный процесс происходит согласно строго заданному регламенту, в том числе и высказывание мнений экспертов, дача свидетелями показаний и прочее. Чего ещё вы хотите от Суда?
– Справедливости, – тихо протянул сорванным хриплым голосом обвиняемый, не вставая с места.
Оправдатель, будто ощутив неимоверную боль, закрыл глаза и потянул голову вверх, сделав глубокий вдох. Сдержав гневный порыв, он что-то сухо процедил сквозь зубы, обращаясь к обвиняемому.
– Суд выносит предупреждение защите: обсуждение вопросов о состоятельности Закона и Суда под запретом; вы не имеете права выказывать своё недоверие к Cуду.
Туман над Вельзевельскими болотами
I
. Хладное дыханье болот
Долгая поездка из Святопетровска в глубь страны. Сотни километров отполированных рельс. Въедающийся в мозг стук колёс. Поиск проводника в пустынном городке, почти что деревне, где люди рождаются затем, чтоб умереть. Езда на объеденной ржавчиной развалюхе-автомобиле по кочкам и ухабам сквозь гнилую грязь и спутанные заросли мелких кустарников.
Одно колесо вверх по бугру, второе вниз в ямку, и стоит машина, раскорячившись, потом раз ещё переступит, другие колёса вздыбятся и опустятся – снова: вверх, вниз, вверх, вниз…
Вот, как началась моя история – невинные и беззаботные трудности путешествия, приведшего в итоге к концу.
– Как дальше сам? Ладно, возможно… Пускай машине здесь не проехать, но пешком пройти не так уж сложно?
– Ну, как видите. И тропа вам выстлана деревянными досками. Удобно – топай. Хотя до сих пор в голову не возьму, ради чего вы готовы идти туда… Гиблое место… – прохрипел седой старичок.
– Раз это такое гиблое место, то почему кто-то осмелился здесь жить?
– Мне почём знать?.. – он резко оборвал себя, будто собирался сказать что-то ещё, но передумал.
– Ясно. Не любите вы местных и вся история. Постойте! Вы боитесь их?
Проводник злобно чертыхнулся и побрёл к машине.
– И как это называется? Бросаете путника среди трясин и диких зверей? А если я погибну здесь?
– Берегитесь болотников.
– Вы так местных жителей зовёте? Эй!
Очередной вопрос остался без ответа. Старый «конь» затарахтел и закашлял. Завёлся. Вместо человека со мной попрощался автомобиль, прохрипев сдавленным голосом мотора. Я глядел вслед удаляющейся машине. Внутри ёрзало противное чувство досады. Но не приходилось обижаться на лживость человека, обещавшего довести меня до самого сердца болот. Честно говоря, он выполнил своё обещание, хоть и слукавил.
Мне было не по себе.
Что считать сердцем болот? Недоступные места, в которых бывали единицы? Но ведь именно в таком месте я и находился. А, может, это что-то такое, чего никто и никогда не только не видел, но и не увидит, не сможет почувствовать какой там ветер, запах, греет ли солнце, моросит ли дождь. По-моему, было бы странно.
Отряхнувшись, я повёл головой в сторону и постучал пальцем по лбу, как бы выбивая ненужные мысли. «Что уж поделать с тем, что минуло?»
Поглядел вперёд. Дорога моя лежала до Общины на болотах. Люди из города называли её по-разному: кто просто общиной, старым селением, кто говорил о древнем названии деревни Силяжъ, а кто отрекался от того, что хоть что-нибудь знает об этом «чёртовом месте». Путь мне предстоял немалый, хотя если сравнивать с тем, что уже пройдено. «Всего ничего!» – думал тогда.
Солнце светило ярко, немного пригревало. Позже мне лично пришлось убедится в том, что такая погода нечасто благоприятствует в здешних местах. Редкие жалкие деревца, не превышающие и моего среднего роста, дрожали коричневыми листьями на тоненьких серых веточках. Ветра почти не было, лишь изредка слабые порывы щекотали теплом моё лицо и шелестели травой, её кирпичными, охровыми и оливковыми стеблями, отливающими бронзой.
Потрёпанные доски не внушали доверия, но сделав пару спокойных шагов, я удостоверился, что несмотря на свой вид, они удивительно прочные, как вчера ещё стояли могучими деревьями. Иду и чувствую под ногами железные пластины крейсеров. Уже потом мне в голову пришла мысль, что то была лиственница. Помнится, вычитал в какой-то исторической книге, что мой родной Святопетровск, построен, считай, благодаря этому чудесному дереву. Расположен он на влажных почвах, и чтоб укрепить фундаменты зданий в землю вбивали стволы лиственниц, от воды та становилась твёрдой, как камень, и служила надёжной основой для построек.
Тропой, судя по всему, пользовались нечасто, как говорят в таких случаях, она была нехоженой. И оттого интересней, что мне удалось разглядеть чьи-то слабые следы. До меня здесь был человек и, кажется, не один, но точно сказать трудно – прошедшие дожди уже размыли землю, стерев большинство признаков моих предшественников.
Вокруг на многие километры раскинулась система водоёмов, во всём своём великом множестве образующих Вельзевельские болота. Вода, много воды, справа и слева от меня чернели торфяные глубины. Иногда скользят по сверкающей глади серые рои водомерок. Сверху лужица, а вниз на многие метры уходит илистая трясина, «густая вода». Множество здесь и разнообразных кустарников, все приземистые, посмотришь с высоты своего роста – кусты да кусты, всё одно – зелёные, а начнёшь разбираться, чтό это, а чтό то, ух… Растут и ягоды: морошка, голубика, клюква. Правда, я приехал рано, и дикоросы ещё не успели созреть. Всего пару раз среди зелени мелькали красные и светло-синие крапинки. Редко когда показывалась мне голая почва, вездесущий мох покрывал всю землю. А если где и не видно его, то только потому, что скрылся он за буйной травой, высокой и низкой, густой или жидкой, всюду она росла.
Как тогда устала душа от этих назойливых кусачих насекомых! Злые кровопийцы! Комарьё все пищало у меня под ушами, как от них не отмахивался, впивались своими хоботками в тёплое тело, упивались кровью. Ещё хуже – мошки, они лезут куда ни попадя, и в глаза, и в уши, под одежду. Сначала ничего не чувствуешь, а потом раз! и кольнёт. Чем я не мазался, какие «благовония» на себя не лил, этим вредителям было всё равно, чем пахнет их добыча. Докучали они всю дорогу, и привыкнуть к ним нельзя, смиришься и терпишь.
Раз или два я оступился, засмотревшись по сторонам, встал на самый край мокрой доски, и бац! Поскользнулся, упал. А если нога съедет в грязь? Говорят, мысли материальны. Так случилось со мной. И повезло мне угодить прямо в мочажину! Правой ногой стою в холодной воде по самые бёдра, а левая-то на твёрдой земле, задралась кверху и больно… Наверное, потянул. Кое-как оперившись, вытащил себя на твёрдую землю. Теперь правый ботинок у меня хлюпал, вычистил его от ила как сумел, да сушить места подходящего нет. А запасную пару обуви я потерял вместе с остальным багажом на вокзале в Святопетровске. Опаздывал, спешил. И уже зайдя в поезд – за мной как раз захлопнулись двери – понял, что оставил чемодан где-то на перроне. Правда, кроме одежды и других незначимых вещей, особо ценного ничего там не было. В любом случае, не вышло бы отправиться на болота с такой поклажей и пришлось бы искать, где оставить несуразно большой баул. Сапоги, правда, жалко. Хорошие ж были, германские.
