Пролог. Разговор с самим собой

Спустя миллиарды эонов кто-то с сердцем бьющимся целую вечность вспомнит судебное заседание, что случиться через три миллиона лет. А пока есть Слово.

– Я выше тебя, я больше тебя, ты предо мною пыль, – сказал ничтожный.

– Но всё же ответы я получу, – ответил нечеловек.

– Так сказано, ведь мой разум— замкнутый круг, за Началом следует Конец, а Конец предшествует Началу.

– Когда придёт Конец, я увижу его? Стану свидетелем Конца, за которым будет виднеться Начало?

– Нет.

– Что послужит причиной моей смерти, последней и необратимой?

– Любовь. Любовь к женщине погубит тебя.

Нечеловек усмехнулся, развернувшись, он мерными шагами направился к светлой струе света и только бросил дерзкий взгляд через плечо, будто краем глаза был способен увидеть того, кто отвечал ему на вопросы.

– Глупец не посмеет спросить о том, как ему избежать своей участи?

Перед выходом замер нечеловек в бледно-ледяной одежде. Замявшись, он искоса, не поворачивая голову, посмотрел назад.

– Как мне..?

Сомнения мучили сознание.

– Сколько времени мне отмерено?

– Мгновение. Ибо в одну секунду рождается Вселенная и умирает. А существо не замечает, что его жизнь, бесконечно длинная, но всё же имеющая завершение, способна уместиться в одно-единственное мгновение.

Щелчок пальцев эхом разнёсся по зале.

– Мгновение прошло, а я жив. Пожалуй, хватит мне и того неисчислимого времени, что я имею в запасе. А конец свой я не замечу, как и не замечаешь ты, что умираешь со Вселенной уже целую вечность. Прощай, А.

Судный день

I

Толпа народа собралась на широкой площади пред зданием бывшего храма, служившего теперь местом, где свершается правосудие. Если вглядеться в присутствующих получше, можно увидеть сколь неоднороден их состав. И они отличаются не просто особенностями кожи – пусть даже эта особенность будет заключаться в наличии чешуи; ведь недостаточно одной чешуи для жизни в воде, понадобяться и перепонки между пальцами, и плавники на голове, жабры в конце концов. А вот, взгляните, стоят пошатываясь в своих поддерживающих костюмах бледнолицые долговязые верзилы с вытянутыми, тонкими, как палки, руками и ногами, выросшие на планете со слабой гравитацией. Есть здесь и такие, кто мало похож на человека или гуманоида: медузы парящие над поверхностью земли, тяжеловесные каменные гиганты, чьи эмоции человеческий глаз не способен заметить, бочкообразные существа с щупальцами и звездообразной «головой», имеющие в своём организме признаки как грибов, так животных, в герметичных прозрачных колбах переливаются всеми цветами радуги такие жители Вселенной, которые фактически состоят лишь из газа и энергии его связывающей, и многие другие удивительные и невообразимые твари галдят на площади в ожидании начала вожделенного действа. Немногие из них попадут в здание суда, внушающее одним только своим ненормальным видом некоторым наиболее близким по своей форме к людям существам трепещущий страх, наиболее точный по своему описанию, как страх животный, страх чего-то противоестественного, отвратного человеческому существу.

Воздух над площадью, в котором смешались вонь морской тины и прогорклого пота, голос северного ветра и подземных глубин, безумие диких земель и космического неведомого, завибрировал и наполнился микроскопическими жгучими искорками, возник мягкий запах озона. Из земли выступили ограждения, расчистившие от толпы круг в центре площади и проход до здания суда. Призрачный мираж проступил невнятными очертаниями. Три человекообразных существа материализовались, привлекая всеобщее внимание. Волна тишины прошлась от «места прихода» до окружающих зданий, словно круги по воде от брошенного камня. Гул умолк. Обвиняемого в кандалах из зелёного металла подвели к бывшему храму двое обезличенных стражей. В его воображении уже возник затхлый образ зала суда, страха к которому у него не было, но он боялся увидеть девушку в траурном платье – он знал, что она будет там; ему так сказали. Отворились высокие узорчатые двери и, впустив последних, кого ожидали на заседании, громко захлопнулись.

***

– Итак, покончив с формальностями, давайте перейдём к делу, – продолжил судья, – есть ли у сторон просьбы к Суду?

Обвинитель отрицательно покачал головой, беззвучно произнесся: «Нет», обвиняемый же шепнул что-то своему оправдателю и тот, встав, обратился к Суду: «Мой подопечный просит о возможности, при необходимости, отвечать на все вопросы не вставая по причине плохого самочувствия».

– Суд разрешает обвиняемому отвечать на вопросы сидя. Если касательно просьб на этом всё, – судья сделал небольшую паузу, – обвинитель может начинать.

Жемчужный Человечек откашлялся в кулак и поднялся на ноги.

– Всем присутствующим здесь, по крайней мере, большинству из нас – я на это надеюсь – прекрасно известна личность обвиняемого, многие даже знакомы с ним лично, потому, считаю, не требуется играть в театр и в красках, велеречивым языком описывать его характеристику, личностный портрет, если хотите. Сегодняшнее дело, воистину, из ряда вон выходящее, отличное от той ежедневной рутины, что обыкновенно происходит в этом здании, и это ещё одна причина, по которой я желаю сразу перейти к существу вопроса, оставив всю традиционную бутафорию в сторону. Надеюсь закончить всю эту суматоху до заката, так сказать.

Я выдвигаю к обвиняемому следующие претензии: нарушение моральных устоев и принципов, оскорбление вечных идеалов общества, осквернение сакральных ценностей, разрушение устройства управление власти Императора, нарушение целостности ткани мироздания, всё вышеперечисленное было выражено обвиняемым в деяниях таких, как незаконное перемещение в параллельные реальности, то есть нарушение пространственных границ, убийство, массовое убийство, причинение тяжких увечий, приведших к смерти, причинение лёгких увечий, совершение действий, повлекших за собой кардинальные изменения слабо развитых цивилизаций, совершение действий, повлёкших за собой открытие слабо развитыми цивилизациями параллельных реальностей, нарушение генетической чистоты различных видов живых существ, а также совершение ряда более мелких в сравнении с вышеперечисленными преступлений, полный список которых предоставлен Суду в соответствующем документе.

Жемчужный Человечек перевёл дыхание и провёл ладонью по тому месту, где у человека должен находится лоб.

– Итак, – он покашлял, – моё требование заключается в следующем: обвиняемый должен понести наказание за все те деяния, что свершил; считаю, в достаточной мере справедлива будет казнь через повешение и оцифровка сознания для помещения его в пожизненное, то есть, простите, вечное заключение в «Хранилище D1».

– У защиты есть возражения? – безразлично спросил судья.

– Невиновен, – ответил оправдатель.

Последние слова

Так, ну значится, чего говорить, надо, э? Куда бурчать надо, повтори? Это откуда ж у вас такая штукенция, чёрный пушок на металлической ветке? Сюда и говорить? Фокусник, однако, ты, простите, вы. Ладно, ладно… Звать деда старого, то бишь меня, Старе Джадек, такое уж вздумалось батьке и матушке – Господь упокой их души – выдумать мне имечко. Спорили, они спорили, ругались, бранились день, второй, как я родился, а сынок без имени в люльке и лежит. Орёт, вопит, льёт слёзы, как всякий младенец. И не прикрикнешь, чтоб заткнулся, в смысле, не то, чтоб не поймёт, а не обратишься ни коим образом. Вот и порешили одарить дитё аж двумя именами! Соседки-соседи как на дурных смотрели, не знали, что и думать. «Сумасшествие обуяло! Тьфуть на них, чертов поганых, эх!» – то, наверное, в голову брали. Вы ж поймите какое дело. Ну не принято у нас по паре имён брать, не в традиции. Вот и косо пялили взгляды на ребятёнка невинного вроде как. А я рос, что называется, не по дням, а по часам. В год с небольшим выглядел, пожалуй, на три, чесслово, а соседки хуже глядеть стали, кривотолки по поселенью всякие недобрые поплелись, спотыкаясь, мол: дитё-то адово, сын Диавола, в ночь не ту, злую, родился. Гад какой-то старый – тогда был старей меня теперешнего – говаривал, что в то время, когда я на свет являлся, слыхал, как с Длинных холмов, что на западе за густым перелеском, доносились вопли дикие и вскрики, песнопения на древнем языке и прочие недобрые слова, имея в виду шабаш какой – тьфу-тьфу – ведьм иль чего похуже. Да много ль, мало ль сплетен разносортных случается слышать? Да таких-то ещё, неразумных, глупых и бессмысленных. Нет, в наших краях язычества не видать, за другие земли не говорю – сам не бывал на чужбине, да токмо нутро молвит, выдумки приезжие говорят: в Тридевятом царстве, в Тридесятом государстве – ААА!!! испугались? Глаза протрите, слезятся ж, – так как? а, конечно – сказочные земли то есть, они на то и сказочные, чтоб в жизни не существовать, али быть, но за тыщу вёрст и ещё столько же по сто раз, а это, считай, как и нет их вовсе. В таких краях чудеса и случаются порою, иначе откуда фантазий такое обилие у мудрецов и не только? Не могёт человек, ну, не способен он, извертеться в своих умениях так, чтоб в думах создать такое, чего на свете не бывает, не взяв в основе правду. Виверна – змий с птичьими крыльям; василиск – петух пополам с ящером – всё едино: выдумка на правде основана. Вот оттого и есть же такие чудеса в писаньях, что видали далече отсюдова, да так далеко, как и нет того. Хе-хе, рифмоплёт из меня паршивый всегда был. Барышня услыхает красноречивую балладу и дёру! Смеху остальным, а мне плачь. А за девчатами я гоняться начал в десять лет, когда выглядел на все двадцать. Чудо! Да, скорей колдовство, по словам народа. Злые языки! Чтоб им издохнуть! хотя – они уже. Так я ещё не сказал о житье нашем. Хуторок, а может, деревня крохотная, как удобней кому будет, в дважды по сто вёрст и ещё столько же, то есть все четыреста вёрст от столицы стояла, и энто самый близкий город к нам! Забавно, правда? А мы, семья моя, значится, жили с краешку, и полное право имели говорить: моя хата с краю – потому что правда! Вот так. Домишко худой, старый, будто вкрученный в землю каким велетом, прошедшим незаметно под покровом ночи. Мох на крыше. Хозяйство зато имелось. Почва плодородная, и живность прокормит, и нас, ещё на продажу немного останется. А скота – целых пятьдесят голов! В то время, как у всего нашего селенья – сто голов. Вроде и хорошо, скажите, да не тут-то было, во! Кхе-кхе. Прошу прощенья, дайдите кусочек ткани рваной на платок. Благодарю. Вроде и хорошо, но не совсем. Растолковываю. Хотя, чего говорить много? Долго плохо тоже. Нет? Ладно. Одно, в общем, слово – зависть. Зависть породила и слухи, как всегда то бывает. У других добро, не потому что они старались, корчились, работали и зарабатывали в трёх поколениях, а потому что подпись на бумаге богохульной поставили, козла задобрили, души протеряли, давайте разносить слова эти гнусные средь людей – во как думали. Батько мой разумный был, конечно, и уважали его другие селяне, да токмо всем глупить в своё время положено. Ой-на! Ля-ля-ля! Зло, сгинь! Думается, не мы души продали, а те, с огнём и вилами, подчинились демонам. Страха было! Глядите сюда – сниму немного перчатку, серебрится рука, по локоть серебрится. Далеко ещё в истории моей до приобретения, но потеря уже случилась, глазом не моргал с год, хромаю и по сей день, с клюкой хожу. Ха! Проводы были, что надо! С огоньком! Эх! Ох-ох-ох! Страсти и ужас. Ну, возможно ли, чтоб разумная тварь такой жестокой была? Примите в разум, я говорю «тварь» не навроде унижения, а лишь ради того, дабы показать, что они сами про себя говорят, будто бы созданы богом – тьфу! – твари земные. Жгли всё и вся. Отец мой дуру дал, конечно, с той бабой, но всё ж несоизмерима месть с проступком! А мать моя… О, несчастная женщина! Беги с парубком пятнадцати лет, что глядит на тебя глазами взрослого мужчины, беги не оглядываясь! Через поле, перелесок, холмы, камни выложенные кругами. Переночевали – нет, не так, не спали мы тогда – переждали ночь в старой хижине в тенистой низине, по которой струился кровавый ручей. Понимайте, как хотите. Строение кривее родного моего дома стало убежищем и сокрыло в ночи. Не просто мысль возникла – спрятаться! быстро! А размышления глубокие о том, что хижина та была известна, а точнее неизвестна, дурной славою. Тьфу-тьфу. И искать в ней ничто не будут. День следующий – бег, ещё неделя. На большак вышли, а далее куда? Голодали мы и скитались бездомные. Везение ли? Война тогда разразилась и таких как мы возникли сотни, а быть может и тысячи. Бродили по лесам, полям, подножным кормом питались, так сказать вернее – травились. Через годик приютили нас старые девы в чащобе дубовой. Деревья – могучие, вечные. Ах! Росток из жёлудя проклюнулся, верно, ещё при Цезаре. Слыхали о таком? Иль вы и читать не способны? Молчите. А странное время длилось шесть месяцев и ещё четыре, я рос, нужно жизнь было как-то устраивать. Тогда-то наши, с позволения сказать, хозяйки – в значении хозяева – пригласили меня в монастырь. Радости моей матери не были предела. И перед тем как от счастья испустить дух, она наказала мне служить Господу. Монастырь показался мне страннее некуда. Если, конечно, говорить теперь, не более чудным он являлся, чем остальное, что пришлось повидать глазам моим, но тот обитель божий стал предо мною первым примером невероятного. Хрусталь и фарфор – слова ничего не значащие для крестьянина – превратились в явь. Господь прости меня, но Бог умер! Мёртв и не воскреснет более! Ирреальный мир обратился пеленой вокруг меня и представил пред судом, который я проиграл, ибо обманувшись помыслами земными, отказался от веры, став на главу выше судьи, таким образом сделав приговор недействительным и ложным. Извините, но другим языком на выразить картины моей памяти. Прежде чем прогнать мирянина, мне дали знания счетоводства, да такого, что в нашем мире не видывал ещё ни один человек земной до того момента. Вы пишите, пишите. Не тычь пальцем в мик… э, я хотел сказать в демонову игрушку. Кхм-кхм. Кхма, крргха! Эй! Воды подай, добрый человек, не добрый ты только… да и не человек… По миру пошёл я, проще говоря. Но ум острый и брильянтовый сыграл со мной шутку наидобрейшую из всех возможных! Накуролесил я в стране родной знатно, конечно, да что там в стране! Весь известный мир содрогнулся и изменился. Так что в скором времени за мной пришли соответственные люди, такие ангелочки, чесслово, с Небес свалились наземь. Вот, собственно, тогда руку мне и сотворили твари небесные. Серебриться, видите? Хотели было на шибеницу отправить. И отправили гады! Смех да и только! Батько мой, видно, не мой вовсе, не родного парубка растил-то. Хм… соседи говаривали на меня много злого. Но не своими руками я собак мучил! не моя на то воля была! Тьфу-тьфу. Ложная явь, чёрта с два. Как чёрт не шутит, правда, милсдари? «Не убий». Жаждущему от источника не дали, а жаль – оно ж щиплет, жжётся. Поражаюсь, что ж вы словечко хоть одного не молвите. Не спросите, почему мужчина в полном расцвете сил назвался вам дедом старым? А сами-то на глаза огненные, на волосы угольные, на бородёнку-то, сволочи, смотрите, козлиную… Последние слова, значится? Последние, которые вы услышите, сталбыть.