Именно в прошлом году Зорька была девками избрана за старшую. Кутырок одногодок что навыдане было четверо, но выбрали именно её, потому что была самая шустрая шебутная и ни раз с пацанами даже дралась, и не всегда проигрывала. А в этот праздник, как раз именно за пацанами и нужен был глаз да глаз. К тому же их следовало строить, ими командовать, а это у Зорьки лучше всех получалось.

Погодка правда подвела, мерзопакостно было. Мелкий противный дождик моросил не переставая. Ветер хоть и не сильный, но лез под шкуры и до дрожи выхолаживал. Поэтому в первую очередь решили запалить костёр для обогрева, а уж потом приниматься за приготовления к празднику.

Девки стали свои костры раскладывать, мёд и еду готовить. Пацаны на косе откопали от песка и мусора большую плоскую каменюку, что как стол стояла на трёх камнях поменьше. Этот банный камень здесь всегда был. Просто по весне при половодье его топило и заносило илом и мусором, а яму под ним, где огонь разводили, сравнивало песком.

Теперь, в первую очередь надо было привести его в рабочее состояние и развести под ним огонь, чтобы начинал греться. После этого пацаны принялись таскать жерди из леса, где всё это было аккуратно сложено ещё с прошлого года. Стали их устанавливать и вязать большой длинный шалаш.

Дальше застелили его ветками ели и ёлки. Осина уже облетела полностью, берёза и клён тоже листья сбрасывали, так что пришлось обходиться только игольчатыми.

Снаружи строение завалили туровыми и кабаньими шкурами, а внутри все стены и песок вдоль них мягкими: заячьими, лисьими, бобровыми. На место старшей постелили шкуру бера. Вот почему Зорька и вспомнила эти дни, навеяла ассоциация.

Командовать особо было некем. Песчаная коса напоминала муравейник, где каждый муравей чётко знал, что ему делать. Девки сами как-то разделились по котлам с вертелами. Никому не надо было объяснять рассказывать подсказывать. Они готовке пищи учились с малолетства, аж чуть ли не с посикух. Поэтому всё знали и умели не хуже Зорьки.

Она, конечно, прохаживаясь туда-сюда по импровизированной кухне с гордым и надменным видом, исключительно для осознания значимости себя любимой и собственной важности. Делала ничего не значащие замечания, на которые остальные плевать хотели, но помалкивали.

Так же ходила и по пацанским работам. В отличие от неё их атаман Девятка, как и все трудился в поте лица, а может быть и больше. Парни тоже знали кому что делать и ходить над ними никакого резона не было.

Атаман с ближним кругом занимался обустройством банного шалаша, самой сложной трудоёмкой и ответственной работой. Ватажное «мясо» таскали из леса берёзовый поваленный сушняк, хотя сушняком его назвать было трудно, так как после затяжных осенних дождей этот сушняк было хоть выжимай.

Один из ближников атамана по кличке Моська, был поставлен на колку этого сушняка-мокряка. Дубиной или топором, выделенным ему лично артелью, который он тем не менее применял крайне редко так как берёг, и буквально трясся над ним, ломал стасканные из леса деревья на мелкие поленья годные в костёр.

Для бани поленья отбирались особо и только берёзовые. Два пацанёнка, следившие за банным костром таскали мокрые чурбаны внутрь и складывали их на плоский камень сушиться. Другая часть пацанят таскала с телег шкуры и шкурки.

Как только Зорька оказывалась возле Девятки так тот бросал работу и принимал важную напыщенную позу, соответствующая как он полагал его положению атамана. И каждый раз между ними происходил примерно один и тот же диалог:

– Ну, чё? – спрашивала она.

– Всё ладно, – отвечал он, – скоро управимся. А у вас?

– То ж ничё. Проголодались чё ль?

– А то.

– Потерпите.

И с этими словами не торопясь уходила на свой очередной круг обхода. Девятка, проводив её слабой ухмылкой, зацепив свой масляный взгляд за девичьей зад, вновь брался за работу.

Наконец, последняя шкура закрепилась на своём месте, входной полог погрузил внутренности шалаша в полумрак и внутри как-то сразу потеплело.

Пацанская малышня, достаточно натаскав валежника, от безделья и голода принялась по мелочи хулиганить, пытаясь украдкой что-нибудь стырить из съестного на кухне. То там, то сям послышались девичьи грозные окрики, гонявшие нерадивых воришек подальше от костров.

К самому большому котлу с мясной кашей пацаны не лезли. Что там стащишь? Не будешь же из варева голыми руками куски вылавливать. Вертела тоже обходили стороной. Ни оторвёшь, ни откусишь. А вот Милёшке, младшей сестре Зорьки не повезло. Она пекла лепёхи на кабаньем жире. Жарились они на стенках большого глиняного котла быстро. Кутырка складывала готовую продукцию в большую плетёную корзину и накрывала их шкурой от дождя и выветривания.

Вот это и было основным предметом воровства мальчишек. Девченюха по кличке Берёзка, лет восьми отроду, поставленная Милёшке в помощницы больше занималась охраной и отгоном мелкого ворья, примерно её же возраста, пытавшихся во что бы то ни стало стащить лепёху из корзины.

Они как мухи вокруг навоза вертелись по кругу, всячески стараясь отвлечь внимание строгой охраны. Кто-то с видом типа просто так прохаживая мимо, как можно ближе пытался обойти со стороны. Кому-то срочно потребовалось с Берёзкой переговорить о чём-то очень важном и срочном. Кто-то пробовал даже заползти по-пластунски с тыла.

Но отважная охранительница сокровенного всегда была на чеку и неприступна для разводных разговоров. Быстра и глазаста для крадущихся. Её визгливый голосок с разухабистостью бывалой бабы, то и дело звенел над общим гулом.

– А ну кыш я сказала, шалупонь голозадая, – голосила девченюха, – а ну ползи обратно, червяк жопный.

Но похоже это только подзадоривало пацанов, и они всё активнее и настойчивей напирали на Берёзку. Наконец, воришки просто её схватили и оттащили от корзины, и пока трое держали, четвёртый схватил пару горячих лепёх сверху и пустился бежать в лес.

Девченюха визжала как порося недорезанная, и только после того, как принялась их с остервенением кусать за что попало, пацаны, завизжав и заголосив с ней в унисон бросили «зверюгу бешену». Отбежали, покричали, обозвали, как сумели и со всех ног рванули в лес, где ждала их желанная добыча.

Этот шум привлёк всеобщее внимание, и Зорька поспешила к его источнику. Милёшка и две девки, жарившие кабанчика по соседству, катались от смеха до истерики, а Берёзка сидела на песке и громко рыдала словно турица не до доенная.

– Чё случилось? – стала пытать Зорька Милёшку, стараясь быть как можно суровей и строже, но у неё это не очень получалось, так как смех девок был заразный, и она, тоже не желая того постепенно расплывалась в улыбке.

Ничего не добившись от истерично заходящейся сестры и вповалку валяющихся и держащихся за животы соседок, Зорька подошла к ревущей Берёзке.

– Чё случилось с тобой Берёзка? Чё ты ревёшь как белуга?

Девка, не прекращая рёв сквозь слёзы проголосила:

– Они… лепёхи… стырили.

– Она их покусала! – сквозь безудержный смех прорезалась Милёшка.

– Она их грызла и чавкала! – прокричала вслед, закатываясь одна из валяющихся на земле соседок.

Последняя фраза вновь повергла их в очередной припадок истерического хохота.

– Вот дуры, – фыркнула Зорька, тем не менее расплываясь в улыбке до ушей, и уже обращаясь с сидевшей на песке Берёзке, грозно велела, – ну-ка, вставай. Неча на холодном сидеть. Ты ж девка, как-никак. Вона сидай на корзину со своими лепёхами, и жопе тепло и лепёхи твои из-под тебя не стырят.

После чего старшая тряхнула за плечи ревущую, подняла и развернув лицом к корзине легонько подтолкнула в спину. Инцидент, как-то сразу затих. Берёзка, забравшись на корзину, размазывая по зарёванному личику сопли и слёзы, злобно посверкивая глазёнками реветь перестала. Девки тоже отошли от смеха утерев слёзы, и демонстративно отмахавшись руками в качестве осушителей сырости под глазами, принялись за свои дела. Всё пошло своим чередом…