К ним в придачу был навален единой кучей всякий скарб. Там и еда, и одежда с посудой, утварь, в общем сразу не поймёшь, чего там только не было. Отряд из тридцати трёх парных колесниц устало брёл в обновлённой степи. Главарь банды был доволен. Уловка удалась на славу, и дня, затраченного на набег было не жалко. Добрая добыча окупит сторицей все затраты.
Это был очередной маскарадный поход за добром и как все предыдущие – удачный. Довольны были все. Между собой шайка вполне серьёзно полагала что их атаман или весь облизан с головы до ног богами, или запугал этих сверх сущностей на столько, что те из кожи вон лезут лишь бы ему угодить и не прогневать.
У ног лихого атамана валялась пленённая девушка бледная в лице и без единого признака сознания. Толи действительно ещё не пришла в себя, толи искусно притворялась.
Она была непросто одна из многих что были вокруг. Эта – была особенная. Запала эта мелкая рыжая дрянь атаману в душу. С самого детства запала. Индра, а именно так звали главаря, стоял в колеснице и навалившись на высокий борт всем телом смотрел куда-то вдаль. Ни то улыбка, ни то ухмылка на его лице застыла как вылепленная.
Он глядел куда-то далеко-далеко, но ничего там не видел, потому что на самом деле смотрел вглубь, внутрь самого себя. Атаман вспоминал…
Впервые с этой девчонкой он встретился давно. Вдруг Индра осёкся в своих воспоминаниях. А как давно это было? Сколько осеней13 прошло? Атаман попытался посчитать, но сделав несколько мучительно напряжённых усилий бросил это неблагодарное дело посчитав его неважным.
Тогда ему было двенадцать, нет тринадцать осеней кажется. В своей пацанской ватаге он был ещё никто. Даже вспомнил тогдашнюю свою обидную кличку что ему «приклеили» взрослые пацаны – «Пися». Почему «Пися»? Это тянулось с ещё очень раннего детства, с того самого времени, которое он уже совсем не помнил. Индра попросту этого даже не знал. Да в общем-то и никогда не интересовался.
Но он помнил, что по малолетству пацаны ватаги его сильно били, что называется от всей души. Нет, не то чтобы он был последний из последних, кого пинали все, кому не лень просто так лишь потому, что оказался рядом. Его не призирали, его не считали «говном вонючим», как того же Вонючку, был в их ватаге такой пацан. От того действительно вечно чем-то воняло. Да и сам по себе он как пацан вёл себя так, что к нему просто как к куче говна по-другому никто и не относился. Бывают такие.
И если Вонючку пинали презрительно и не больно, а он лишь при этом пресмыкался и канючил, то Индру били только взрослые пацаны: сам ватажный атаман собственноручно и его ближний круг, а значит большие и сильные. Притом обязательно всей кучей, потому что поодиночке с ним не всегда можно было справиться, обзывая его при этом «психом с муравьями в башке».
Так, по жизни в ватаге с ним старались особо не цепляться, зная, что он «больной на всю голову" с рождения, а вот о самом Индре этого сказать было нельзя. Причиной того, что его били, и били как правило жёстко, а порой и жестоко, было как раз то, что он сам на это нарывался. Рыпался на старших, которые и лупили его за такие припадки ярости, именно ярости, бестолковой и абсолютно тупой. И все вокруг, в том числе и сам Индра прекрасно знали причину этого буйства. А причиной всему была Сома14 – проклятое молоко арийцев.15
Индра, как и все пацаны его ватаги родился в стане арийских коров,16 чей родовой клан хранил секреты этой обоготворяемой, желанной и вместе с тем такой ненавистной Сомы. Родился он очень крупным мальчиком и притом почти на целые четыре седмицы переношенным.
Как смогла пережить эти роды мать, знала только она да боги, помогавшие ей в этом. Он был её третьим ребёнком, наверное, это и стало основным аргументом для их дальнейшей жизни. Будь он вторым, вряд ли все закончилось для них столь радужно, а будь первенцем – шансов выжить у обоих не было бы вообще.
Своих старших сестёр Индра не знал. Может и видел их, когда был младенцем, но абсолютно об этом ничего не помнил. Что с ними стало и куда делись не задумывался, да и не очень этим интересовался.
Мать после него перестала беременеть, и к тому времени, когда он вырос и получил свою первую уничижительную кличку была задвинута в самые низы коровника.17
Его отец, а то что он был его отец Индра знал абсолютно точно, ибо этот чистокровный ариец, являя собой редкостную сволочь был единственным хозяином коровника. Только он имел право «покрывать» своих коров и плодить себе подобных. Он – глава арийского рода. К тому же глава крупного клана куда входили несколько кланов поменьше. Один из высокопоставленных жрецов18 стоящий на самом верху власти бок обок с верховным.19
Индра никогда не знал, что собой представлял его папаша как жрец, но по своей человеческой сути он был маниакальным садистом. Те извращения, с которыми отец глумился над абсолютно подвластными ему женщинами у здравого человека даже того далеко не либерального общества, порой не укладывались в головах, а удивить людей дикого времени какими-либо зверствами было крайне сложно. Ибо сами от зверей ушли не слишком далеко.
Индра никогда не интересовался подробностями происходящего с другими бедолагами, жившими по соседству, это было не принято. Но об издевательствах над собой и своей матерью помнил очень хорошо.
Впервые Сому – это грёбаное молоко отец подсунул ему прямо с материнской титькой. По крайней мере об этом ему поведала мать. Тем самым посадив мальца на этот проклятый наркотик с рождения. А потом всё детство издевался над ним использовав его привязанность к этому пойлу.
Отец забавлялся с ним как с какой-то полудикой зверушкой. То дразня малыша в период ломки, держа перед ним желанный напиток, то, не давая вожделенное вовсе. При этом безмерно веселясь над калейдоскопом эмоциональных вспышек психически искалеченного отпрыска.
Там были и неподдельное унижение, высокохудожественное попрошайничество, и ярость бессильных атак в попытках отобрать желаемое. Мальчик старался с ним драться, царапаться, кусаться, несмотря на пинки и звонкие оплеухи хохочущего отца, от которых он летал по углам их убогого жилища и бился всеми частями тела обо что не попадя.
Синяки, ссадины и постоянная кровь, саднящая из мелких ранок, казались для мальчика обычным делом, обыденностью и повседневностью. Для отца он был лишь «маленьким зверёнышем», которого он как собаку планомерно дрессировал. Вот только для чего? Наверное, он сам не знал, а если и знал, то Индре этого было понять не суждено.
Атаман помнил, что, когда стал по старше, где-то перед самым переходом в пацанскую ватагу, отец свои издевательства-дрессировки, проводил уже одевая ему ошейник в виде верёвочной не затяжной петли и привязывал поводок к дереву, кажется, это была старая берёза.
Мальчик рос и становился не только агрессивней, но и значительно быстрее и сильнее в своих атаках ярости. Он по несколько дней сидел на привязи, и отец запрещал матери снимать его с поводка.
Со временем кровопийца стал заходить в их землянку все реже и реже. Все реже приносил Сому, а значит и реже издевался над мальчишкой и его матерью. И наконец, в один прекрасный день всё кончилось. Он вообще перестал к ним приходить, оставив их в покое. Толи ему всё это просто надоело, толи нашёл себе новую игрушку, но на всякий случай мама каждый раз забивалась в дальний угол своей землянки, когда отец объявлялся в коровнике.
Она пряталась сама и прятала Индру, а хозяин их жизней действительно потерял к ним всякий интерес и кажется забыл о их существовании. Мальчик даже не спрашивал её о том почему перестал приходить мучитель, а она так же молчала, полагая, наверное, что тут и объяснять-то нечего.
